– Погодите, Изабель, остановитесь! Какая муха вас укусила? Вы приезжаете ко мне без предупреждения, кипя от негодования, а я никак не могу уразуметь, в чем дело.

– Не будь вы сыном умнейшей матери, я сказала бы, что вы идиот… Или притворяетесь таковым. Итак, я повторяю свой вопрос: каковы ваши намерения относительно Франсуа Анри де Монморанси-Бутвиля? Вы собираетесь сделать из него старшего садовника?

– Никоим образом… Вот только дождемся весны, когда начинаются войны…

– И с кем будете воевать? Король со дня на день женится на инфанте. С Англией у нас самые дружеские отношения, и мне кажется, что дружба эта искренняя. У императора много других забот помимо Франции. Немецкие князья сейчас наши союзники. Вы можете мне сказать, с кем вы собираетесь воевать? С великим турком?

– Да, действительно. Похоже, что настало довольно спокойное время…

Увидев, что в темных глазах возлюбленной сверкнула молния, предвещающая грозу, де Конде накрыл своей рукой ее маленькую белую ручку.

– А что если вместо того, чтобы ссориться со мной, когда я так счастлив быть с вами, вы просто-напросто скажете, чего вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы мой брат нашел себе другое занятие, чем стрелять у вас в имении зайцев! Потому что он Монморанси, последний и лучший из всех, в этом я не сомневаюсь! И ему нужно положение, достойное его имени!

– Если бы я был королем, дорогая, то он бы стал в ту же секунду маршалом Франции!

– Нет, вы действительно не хотите меня понять! Неужели я должна вам напоминать, как вы были добры ко мне? И если я теперь госпожа де Шатийон, то только благодаря вашей доброте. Или вы забыли полную приключений историю моего замужества?

Де Конде оглушительно расхохотался.

– Вы не могли мне сказать об этом сразу? Господи! Для чего нужно было так долго ходить вокруг да около! Теперь я понял! Вы хотите женить вашего дорогого маленького братика! Так ведь, да?

– Да! И не просто на ком-нибудь!

– Это уж само собой разумеется! К несчастью, все не так просто… К тому же наш мальчик не так уж хорош собой!

– Вы тоже не Адонис, поверьте! Но вы полны шарма, и Франсуа тоже. Уж я в этом кое-что смыслю. За исключением недолгих лет моего замужества, вы долгие годы портите мне существование, монсеньор. Оставим красоту в покое. В первую очередь, речь идет о породе!

– У меня появилась идея…

– Неужели? Какая же? Говорите быстрее! – воскликнула Изабель и так заволновалась, что чуть не захлопала в ладоши, как маленькая девочка.

– Ну нет, этого я вам не скажу. И пусть это научит вас вежливости!

– Меня? Это я-то была невежлива?

– А вы думаете приятно слышать, что ты урод? Да еще от женщины, которая утверждает, что тебя любит!

– Я ничего не утверждаю, я люблю! И я вас слушаю…

– А я ничего вам не скажу. Вы можете огорчиться, если ничего не получится. Так что придется вам подождать. И мне тоже.

– Я ненавижу ждать, – проговорила Изабель, упрямо нагнув голову.

– Я тоже, дорогая. Но мы можем ждать вместе…

Принц придвинул свой стул, взял руку Изабель и поднес к губам так выразительно, что у нее не осталось ни малейшего сомнения относительно того, что за этим последует. Она рассмеялась.

– Не будем спешить, монсеньор. Здесь нас может увидеть мой брат. Лучше приезжайте ко мне сегодня ужинать.

– Вы, я надеюсь, в Мелло?

– Конечно. А вы теперь, кажется, избегаете Парижа?

– В жаркие дни он невыносим. Кстати, завтра я еду в Фонтенбло. Король со своим двором, возвращаясь из Сен-Жан-де-Люза, проведет там несколько дней перед тем, как торжественно въехать в столицу с юной королевой. Вы тоже туда едете, как я полагаю?

Изабель, не получившая приглашения в Фонтенбло, что ее изрядно огорчило, задрала повыше хорошенький носик, чтобы скрыть обиженную гримаску.

– Нет, я туда не еду! Я буду иметь честь быть представленной одновременно с Парижем. Мне отведено место в окружении королевы-матери на балконах особняка Бовэ, на улице Сент-Антуан.

– Похоже, добряк Мазарини не спешит с вами увидеться. Вы живой упрек для него после того, что учинил его аббат-шпион.

– А я до сих пор не расплатилась с ним той же монетой.

– Не стоит спешить. Здоровье Его Высокопреосвященства оставляет желать лучшего. Затянувшиеся переговоры с доном Луисом де Харо в Стране Басков окончательно его подорвали. Я сообщу вам все новости из Фонтенбло, как только с ним увижусь. Так, значит, до вечера?

Но если де Конде полагал, что сумеет сохранить про себя идею, какая пришла ему в голову относительно женитьбы Франсуа, он ошибался. Это означало только одно: он плохо знал Изабель. Зато она, зная неуравновешенный характер своего любимого принца, считала необходимым узнать, что же он надумал, и торговалась с ним не хуже, чем на рынке, твердо пообещав себе, что уедет от него только тогда, когда узнает секрет.

Де Конде сопротивлялся недолго. Он не сомневался, что в самом скором времени утонет в океане любви, потому что его идея была не просто хороша, она была гениальна. Благодаря ей граф де Бутвиль мог стать герцогом, пэром и даже принцем! Наследницей герцогства-пэрства Пине-Люксембург стала Мари-Луиза де Клермон-Тонер, демуазель де Брант. Она надела монашеское покрывало, и, стало быть, потеряла доступ к своему наследству, которое таким образом превратилось в вымороченное.

– Нужно найти средство передать это наследство ее младшей сестре, Мадлен-Шарлотте, она осталась единственной наследницей после старшей, – стал объяснять де Конде Изабель.

– Но если старшая стала монахиней, то передача не должна представлять больших трудностей, – предположила Изабель. – Монахине это герцогство должно казаться горстью праха. Так почему бы в таком случае не отдать его сестре?

– Потому что старшая ненавидит младшую, и ей совсем не хочется, чтобы та красовалась при дворе, в то время как она с утра до ночи читает «Отче наш».

– Но ее же никто не принуждал к этому!

– Она очень некрасива и знает это. Несмотря на внешность, у нее было немало поклонников, но она не верила, что они на самом деле заинтересовались ею, а не ее наследством.

– А младшая сестра? Такая же уродина?

– Нет, получше. Бутвилю не придется прикрывать ей лицо подушкой, когда он вздумает оказать ей честь, он ведь тоже не Аполлон. Герцогство заслуживает подобных усилий.

– Совершенно с вами согласна. Теперь остается узнать, какими чарами вы надеетесь получить от монахини согласие?

– У меня есть кое-какие соображения на этот счет. В надлежащее время мы поговорим об этом. А начну я с того, что напишу письмо папе. Нужно особое разрешение, чтобы освободить Мари-Луизу от навечно данных ею обетов.

– А что если, покинув монастырь, она сама захочет выйти замуж за моего Франсуа?

– Потому что ей будет предложено нечто гораздо лучшее…

– Что значит лучшее? Чем дальше, тем меньше я понимаю!

– Один бог знает, как вы несносны! Не можете послушать меня и пяти минут, не перебивая! После того как она снимет монашеские одежды, ей будет предложено место в свите королевы, титулы, ранг принцессы и привилегия табурета при дворе.

– И она поспешит найти себе супруга, гораздо более богатого, чем мой брат!

– Кажется, я просил вас пять минут помолчать, – яростно прошипел Конде. – Дайте мне договорить до конца! Все эти чудеса она получит только в том случае, если станет канониссой аббатства Пусе. А им запрещено выходить замуж. Ну что? Как вы находите мою идею?

– Слушать вас одно удовольствие! Вот только возможно ли это на деле? Во-первых, папа…

– Я напишу ему завтра утром.

– А почему не сегодня вечером?

– Потому что вечером я надеюсь на малую толику вознаграждения за мою блестящую идею. И напоминаю вам, что как только отошлю письмо, я сразу отправлюсь в Фонтенбло, чтобы показать, каким примерным придворным я становлюсь.

Принц схватил свою возлюбленную в объятия и принялся целовать. Между двумя поцелуями она успела возразить.

– Не слишком обольщайтесь! Вам мало подходит образ жизни придворного.

– Может быть, и так, но сейчас не время быть строптивцем. Не забывайте, что от нашего чудесного плана не останется камня на камне, если король будет против. Кто хочет успешного завершения, принимает любых помощников. И я не скрою от вас, что мне очень нужна ваша поддержка!

Изабель щедро поддержала принца.


В четверг двадцать шестого августа 1660 года новобрачные король и королева, накануне покинув Фонтенбло и переночевав в Венсене, заняли место на двойном троне, оббитом шелком, затканным королевскими лилиями с золотыми искрами. Его воздвигли на холме в центре просторного луга, примерно на середине дороги от замка до ворот Сент-Антуан[28]. Молодые были одеты с необычайной роскошью, но в этот день, когда Парижу предстояло познакомиться со своей королевой, Людовик по собственному волеизъявлению позволил Марии-Терезии затмить блеск своей королевской особы.

На юной королеве было платье из черного атласа, расшитого жемчугом и драгоценными камнями. Бриллианты сверкали на ее еще девичьей груди, в ушах, на запястьях и на пальцах маленьких рук. Сияли они и в ее пышной прическе, позволявшей любоваться чудесными золотистыми волосами. Корона на ее голове испускала множество разноцветных лучиков в ответ на лучи утреннего солнца. Людовик был в одежде, затканной серебром, с одним-единственным бриллиантом, поддерживающим белые перья на шляпе.

Королевская чета приняла поздравления от городских гильдий, а потом терпеливо выслушала приветственную речь канцлера Сегье, облаченного в золото с головы до ног. Сегье был неколебимо уверен, что это торжество касается не одного короля, но и его, Сегье, тоже. Ни для кого уже не было секретом, что конец Мазарини близок, и канцлер считал, что место первого министра по праву принадлежит ему. После церемонии приветствия королевская чета должна была проследовать в Лувр в сопровождении пышного кортежа. Мария-Терезия заняла место в карете, «более прекрасной, чем подают солнцу», а ее супруг с видимым удовлетворением вскочил на великолепного каракового коня и вольтижировал под восторженные крики рядом с каретой.