– Не стань я ваши защитником, вас ждала бы Бастилия и эшафот.

– А вы теперь просто счастливы, – уронила она, ощутив вдруг смертельную усталость. – Думаю, моя бедная Агата, которую вы не пощадили и подвергли пыткам, сообщила вам все, что вы желали услышать. Все, но только не правду, потому что мы и в мыслях не имели умерщвлять вашего Мазарини! Потому что не убивают подло ядом те, кто принадлежит к благородному роду Монморанси!

Рука Изабель искала спинки стула, чтобы опереться, и нашла руку госпожи Фуке.

– Довольно, сын мой, – произнесла она все тем же ровным голосом. – Я не позволяю вам пользоваться моим домом как предсмертной камерой. Вашему брату также это не понравилось бы.

– Брату! Моему брату! Я знаю, что в семье он самый уважаемый человек, но вы могли бы отдать должное и мне тоже!

– Отправляйтесь в другое место заниматься вашими скверными делами! Я запрещаю вам тревожить молодую даму, которая с этой минуты моя гостья.

– Я не имею права! У меня приказ!

– И у меня приказ. От Господа Бога. Он гласит совершенно иное, господин аббат Фуке. Покиньте кабинет и оставьте нас в нашем женском обществе.

Сжав руку Изабель, госпожа Фуке увлекла ее вниз, к себе в лабораторию, чтобы подбодрить укрепляющим питьем.

– Глядя на вас, я подумала, – с сочувственной улыбкой призналась она Изабель, – что красота – это не такой уж подарок судьбы. Скорее тяжкая ноша.


Маршал д’Окенкур в это время вновь стал изображать из себя союзника принца де Конде. Весть об аресте той, которую он называл «своим прекрасным ангелом», вывела его из себя. Ни минуты не медля, он отправил своего друга, герцога де Навая, к Мазарини с требованием четырехсот тысяч ливров и освобождения герцогини де Шатийон. Его жена, крайне огорченная его действиями, попыталась его образумить. Но маршал ничего и слышать не хотел и продолжал настаивать на своих требованиях, причем с такой настойчивостью, что Мазарини вынужден был отправиться к королеве и попросить ее, чтобы Ее Величество приказала госпоже де Шатийон написать письмо своему пылкому поклоннику.

Повинуясь полученному приказу, Изабель написала д’Окенкуру. Написала и еще одно письмо, письмо принцу де Конде, извещая об опасности, которой подверглась. Мазарини прочитал письмо д’Окенкуру и остался не слишком им доволен. Между тем время не позволяло ждать. Конде отправил в Перонн отряд в три тысячи человек под командой де Бутвиля и де Персана.

Напуганный опасностью, кардинал поспешил с отправкой четырехсот тысяч ливров, приказав господам де Наваю и де Ноаю во что бы то ни стало договориться с маршалом. А требования маршала между тем возросли: теперь он хотел, чтобы управление Перонном унаследовал его старший сын, а получить хотел семьсот тысяч ливров, которые «понадобятся ему на выплаты пенсий, пособий и компенсаций за погибших, а также на укрепление крепости».

Стало понятно, что герцогиню де Шатийон придется освободить как можно скорее.


Изабель пребывала в доме Фуке уже третью неделю, и, когда господин де Гито приехал туда, чтобы объявить: она свободна, он нашел ее лежащей в постели. Крепкое здоровье Изабель не выдержало испытаний, которым подверг ее аббат Фуке, превратив в последние две недели ее жизнь в настоящий ад.

Благодаря доброте госпожи Фуке, которая взяла Изабель под свое крыло, первая неделя прошла спокойно. Но аббат не сдавался. Выправив подложное письмо от королевы, обращенное к его матери, он вновь получил власть над пленницей. Фуке оставил Изабель в отведенной ей комнате, но приказал забрать окна решетками и поставил у дверей двух стражников, которые не покидали свой пост ни днем, ни ночью. Входить к ней имела право только служанка, преданная всей душой обольстительному аббату, которая обслуживала молодую женщину, и сам аббат. Даже госпоже Фуке было запрещено ее навещать. Госпожа Фуке пожаловалась на строгость содержания старшему сыну, и он поспешил к Мазарини. Мазарини был многим обязан Николя Фуке, так как именно он сумел сохранить для кардинала его деньги в то время, как он находился в изгнании. Однако кардинал отказался смягчить участь пленницы.

– Пусть будет счастлива, что находится не в Бастилии и не в Венсенском замке! Не забывайте, что эта женщина собиралась меня отравить! У меня на этот счет множество подтверждений!

– Ваше Преосвященство не опасается мести принца де Конде?

– Чтобы мстить он должен вернуться. А если он появится во Франции, то будет схвачен и обезглавлен за государственную измену!

– Но герцогиня обольстительнейшая женщина, у нее есть и другие преданные друзья.

– Вы из их числа?

В коротком вопросе таилось подозрение, которое суперинтендант мгновенно разгадал. И ответил с улыбкой:

– Друг и восхищенный почитатель, не более. Ваше Преосвященство знает, что сердце мое принадлежит другой. И все-таки нам бы очень хотелось, чтобы госпожа герцогиня де Шатийон-Колиньи переехала в другое место. Оставаясь под одной крышей с моим братом, она становится предметом сплетен недоброжелателей.

– Со сплетнями ничего не поделаешь. Не забывайте, что милостыню подают только богачам, – проговорил Мазарини, пожав плечами, и дал понять, что разговор закончен.

Но у Фуке был еще один вопрос, и он его задал.

– Вместе с госпожой герцогиней была арестована ее камеристка. Судьи добились от нее признаний?

– Ее не довезли до Бастилии. Понятия не имею, как ей это удалось, но она ускользнула от охранников. Ее так и не нашли.

Николя, будучи человеком с сердцем, попытался поговорить с братом, но тот отправил его куда подальше и раздраженно посоветовал заниматься своими делами и не вмешиваться в чужие. Крестный путь Изабель продолжался.

Каждую ночь аббат Фуке являлся в комнату Изабель и начинал ее допрашивать, не давая ей ни сна, ни отдыха. Он встряхивал ее за плечи, как только сон начинал одолевать ее. Доводил ее до полубессознательного состояния и начинал донимать ласками, против которых она с трудом оборонялась. Изабель больше не раздевалась. Напротив она надевала на себя все, что только могла.

Наступила ночь, когда Базиль попытался совершить над ней насилие, но ее здоровый инстинкт пришел ей на помощь. Она завопила так, что ее крик разнесся по всему дому. И едва только крик смолк, как госпожа Фуке уже колотила в дверь, требуя открыть ей и угрожая сыну, что лакей высадит дверь, если ей немедленно не откроют. Кипя от ярости, сын повиновался. Госпожа Фуке вбежала в комнату и увидела полуобнаженную молодую женщину, которая истерически рыдала на постели. Она поспешила к ней, стараясь помочь и успокоить, а к сыну обратила полную гнева речь:

– Мне трудно поверить, что вы мой сын или просто творение Божие! Но вы носите еще и духовный сан! Гореть вам в аду и мне вместе с вами за то, что дала жизнь чудовищу!

Вмешательство госпожи Фуке подарило жертве двое суток отдыха, но отдыха весьма тревожного, так как она беспрестанно ждала появления своего палача. А потом госпожа Фуке слегла, простудившись, после того как слишком долго пробыла в холодной церкви, и Базиль появился снова…

Теперь он изменил тактику. Стал разыгрывать безобидного воздыхателя. Приносил цветы, сладости, редкие духи… Взглянув на подношения, Изабель, как только у нее прибавилось немного сил, сказала с негодованием:

– Если вы надеетесь завоевать меня, обращаясь, как с куртизанкой, то вы снова ошиблись! Вспомните, кто я такая! И ради любви к Господу, которому вы так скверно служите, оставьте меня в покое!

– Только покоя я и добиваюсь, Изабель! Позвольте мне заключить вас в объятия, прижаться к вам, и мы спокойно заснем, обменявшись одним-единственным поцелуем. Трудно представить, как я устал от нескончаемой битвы, на которую вы обрекли меня. Я обещаю отвезти вас домой… К вашему сыну! Разве вам не хочется увидеть его? Как печально, что он так долго не видит своей матери. А что если он вдруг…

Судорожное рыдание вырвалось из груди Изабель.

– Мой сын! Не смейте говорить о моем сыне!

Из глаз ее хлынули слезы, они текли неостановимым потоком, и Базиль почел за лучшее позвать на помощь свою мать, чтобы она успокоила Изабель. Увидев, в каком состоянии находится молодая женщина, госпожа Фуке расстроилась и рассердилась.

– Если вы желали погубить ее, то гибель не за горами! Но занимайтесь своим грязным делом где хотите, но только не здесь! Я не допущу этого! Я немедленно еду к королеве!

Базиль криво усмехнулся.

– Мысль отнюдь не блестящая, матушка! Королева теперь ее ненавидит. Не забудьте: она хотела убить ее любовника!

Но на следующий день приехал господин де Гито, а с ним вместе весть об освобождении.

Изабель покинула дом госпожи Фуке, опираясь на ее руку. Мадам Фуке проводила ее до самой кареты. Бледная, осунувшаяся Изабель шла неверными шагами, часто моргая, и была похожа на ночную птицу, внезапно попавшую под яркий свет. Свет, казалось, ранил ее, причинял боль.

– Вы слишком слабы, – забеспокоилась госпожа Фуке. – Вам лучше бы еще несколько дней провести у меня, вашей хозяйки поневоле. Я никого больше к вам не допущу!

Изабель не успела ответить. Вместо нее ответил Гито.

– Госпожа герцогиня может ехать, куда ей заблагорассудится, но не имеет права оставаться в Париже. Госпожа де Бриенн, которая, к несчастью, простудилась и вынуждена лежать в постели, просила, чтобы ей доверили герцогиню, но напрасно… За пределами Парижа госпожа герцогиня может жить, где угодно. Так куда везти ее? В Мелло, я полагаю?

Взгляд Изабель остановился на незнакомой карете, на неведомых людях, которые должны были везти ее, и она еще плотнее завернулась в меховую накидку. Как, однако, холодно этим утром!

– А где мои слуги, моя карета?

– Вернулись в Мелло.