– Госпожа герцогиня де Шатийон-Колиньи, вам ведомо, я полагаю, какие ваши проступки были вменены вам в вину. Они серьезны, но наказанием вам стало всего лишь изгнание в собственный замок. Оказанная вам снисходительность должна была подвигнуть вас на сдержанность и осторожность. Доброта Его Преосвященства…

– Одну минуточку, прошу вас! У меня создалось впечатление, что люди, вошедшие в мой дом и забравшие меня из него, действовали по приказанию кардинала. Но это, по-видимому, какое-то недоразумение. До сих пор лица, принадлежащие к высшей аристократии Франции, могли быть арестованы только королем или регентшей.

– Его Преосвященство никогда не действует, не получив предварительно высшего одобрения.

– Ах вот, значит, как. Тогда скажите мне, чем я погрешила против моих государей, которых бесконечно чту?

Ее бесстрастный тон таил в себе чуть ли не иронию, и Базиль посмотрел на нее с явным неодобрением.

Он взял лежащую перед ним бумагу и начал читать.

– Преступлений довольно! Чего стоит только переписка с внешними врагами Франции, посягающая на безопасность государства и побуждающая одного из ее верных слуг сдать врагам крепости, которые обеспечивают безопасность наших границ!

– Я в этом виновата?

– Неужели вы будете отрицать, что вступили в любовные отношения с маршалом д’Окенкуром, наместником крепостей Перонн и Ам, с тем, чтобы заставить его передать эти крепости вашему любовнику принцу де Конде?

– Удивителен талант всех судейских, и ваш в том числе! Вы переворачиваете все с ног на голову, ища собственную выгоду. Так вот: маршал д’Окенкур сообщил, что влюблен в меня, и предложил отдать две эти крепости принцу де Конде, если я соглашусь принять его у себя в постели.

Аббат заскрипел зубами: картина, что возникла в его воображении, очень ему не понравилась.

– Что, конечно, весьма лестно говорило о моей женской привлекательности. К несчастью, он потребовал еще и миллион двести тысяч ливров на свои расходы, что делало его предложение менее лестным. Прибавлю к этому, что то же самое предложение через посредство господина герцога Карла Лотарингского он в свое время делал Мадемуазель. Условия были примерно теми же, но речь шла не о любовных притязаниях на благородную даму, а о готовности поспособствовать ее браку с…

– Не извольте прогневаться, но мы уклоняемся от темы.

– Я этого не нахожу, но если вы так считаете…

– И что же вы ответили маршалу?

– Что предпочитаю, чтобы свои торги он вел лично с принцем и написал о своем предложении де Конде, а сама по старой дружбе согласилась переслать его письмо.

Глаза Фуке радостно вспыхнули.

– Так вы признаете, что состоите в переписке с врагом нашего государства?

– Мне кажется, что даже для Его Преосвященства будет слишком большой честью считаться нашим государством. Естественно, что я переписываюсь со своим кузеном, и не вам об этом сожалеть. Как раз из этих писем ваши шпионы, перехватывая их, черпают те сведения, добычей которых так гордятся.

– Что вы имеете в виду?

– Что для вас нет ничего невозможного, вы читаете частную переписку. Но вернемся к маршалу. Он доверил мне свое великолепное послание, позабыв сообщить, какое сделал мне предложение. Однако я поспешила исправить его ошибку и сразу же после ухода маршала написала о нем принцу, не сомневаясь, какое огромное впечатление произведет на него этот литературный образчик. В своем письме я подчеркнула, что две эти вещи: моя сдача и сдача крепостей неотделимы друг от друга. А теперь я хотела бы знать, сколько времени вы собираетесь продержать меня здесь?

– Разве вам здесь плохо?

– Мне было бы здесь чудесно, если бы я могла общаться только с вашей матушкой.

– К сожалению, в свою очередь должен вам сказать, что…

– Я вас поняла.

– Подумайте сами, ведь вы могли бы быть в Бастилии. Здесь гораздо уютнее, не так ли?

– Без вас было бы замечательно. Но раз вы здесь, я предпочитаю Бастилию!

– Вполне возможно, вас туда и отправят, если вы будете вести себя неразумно и неосмотрительно. Итак, вы признали, что состоите в переписке с государственным преступником. Но это не единственный пункт обвинения. Есть и другой, гораздо более серьезный: вы злоумышляли против жизни кардинала Мазарини.

– Снова Мазарини! Почему мы должны без конца возвращаться к этому шуту! Можно подумать, что во Франции нет короля! Хотя, да, я понимаю, вам платит Мазарини. Но ему надо бы вести себя поскромнее и поосторожнее! Совсем недавно весь город Париж со свистом и улюлюканьем требовал его головы. Интересно, каким же образом я намеревалась его убить?

– С помощью этой безделушки.

Базиль достал из ящика коробочку с перегородчатой эмалью. Едва взглянув на нее, Изабель рассмеялась.

– Ах, вот в чем дело! Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно! Оказывается, всему виной «симпатическая пудра» моего соседа Дигби? Но вы, господин Фуке, можете и сами воспользоваться ею в любом количестве и вызовете только чиханье. Впрочем, она создана совсем для других целей. Достаточно посыпать щепоткой пудры того, кто вас не любит, и… Можете испробовать ее на мне. Кто знает, может быть, я буду вас обожать.

– Мы подмешали ее в еду кошке и собаке, та и другая сдохли.

Изабель перестала смеяться. Она взяла коробочку, открыла ее и увидела, что белейшая пудра сделалась серой. В нее, без сомнения, что-то добавили. Изабель машинально послюнила палец, взяла немного пудры и уже поднесла ее к губам… Но облизать не успела. Базиль схватил ее за руку и вымыл ее руку водой из графина, стоявшего на столе.

– Или вы сумасшедшая, или вы не поняли, что я вам сказал.

– О нет! Напротив! Я слишком хорошо поняла ваши слова!

И под ее взыскующим взглядом Базиль Фуке отвел глаза.

Было известно, что у себя в доме госпожа Фуке устроила что-то вроде лаборатории, где собственноручно готовила лекарства, однако составляющие их отнюдь не всегда были безобидны.

На этот раз Изабель стало страшно: сидящий перед ней человек был в самом деле способен на все, лишь бы завладеть ею. От одной мысли об этом ей стало нехорошо, и она побледнела.

– Вы настоящее чудовище, – прошептала она.

– Да, я чудовище. Но пеняйте за это на себя. Вы превратили меня в чудовище.

– Я не люблю вас. И не полюблю никогда!

– Откуда вы это знаете? Станьте моей, поставьте опыт. И вы измените свое мнение. Другие женщины, а их немало…

– Избавьте меня от списка ваших побед! Хотя я не думаю, что он так уж длинен.

– Вполне достаточен, чтобы я был им доволен. И вы уже тоже находитесь в нем и служите его украшением.

– Каким образом? Не прошло и часа, как я нахожусь в этом доме!

– Новости мигом облетают Париж. В особняке Рамбуйе госпожа де Севинье объявила вчера, что вы были у меня, и все нашли это очень забавным. Неужели так трудно совершить небольшой грешок? Я прошу вас! Молю! Ночь! Всего одну ночь! И вы снова будете в Мелло.

Протянув руки, он медленно приближался к ней, готовый заключить ее в свои объятия. Но Изабель мгновенно вскочила и встала за спинку кресла.

– Еще один шаг, и я закричу!

– Кричите сколько хотите! Матушка у себя в лаборатории в подвале, а все слуги в полном моем повиновении.

Изабель охватила паника. Она бросилась к окну, распахнула его, но аббат уже ее обнял.

– На по-о… – закричала Изабель, но аббат прервал ее крик поцелуем.

В этот миг двери в кабинет распахнулись, и вошла госпожа Фуке.

– Сын мой, – прозвучал ее ровный голос. – Если вам стала чужда забота о том, кто вы, вспомните о том, кем всегда были мы: людьми чести!

– Простите меня, мама! Но эта женщина доводит меня до безумия!

– Тем более вам должно обуздать себя. Нашему родовому гнезду достаточно той беды, что вы пожелали сделать его подобием тюрьмы, не превращайте его в дом позора.

– Я желал только, чтобы госпожа герцогиня обрела достойное убежище. У нее много врагов, даже среди тех, кого она продолжает считать друзьями.

– Кого вы так черните? – вскинула голову Изабель. – О ком вы говорите?

– Об окружении вашего дорогого де Конде. Там вас не любят.

– Вы забыли, что рядом с принцем мой брат, который пожелал следовать за своим военачальником и другом повсюду, куда бы ни направила его судьба. Он…

– Я нисколько не сомневаюсь в чувствах господина де Бутвиля и его преданности своему кузену, но он лишь его соратник и воюет с оружием в руках. Тогда как в Брюсселе есть немало других, чье оружие намного более опасно, потому что действует тайно.

– Кто же это? Почему вы не хотите сказать прямо?

– Хочу. Например, госпожа де Лонгвиль. Это имя говорит вам что-нибудь?

– Анна-Женевьева? Неужели она покинула Бордо?

– Представьте себе! В Бордо она оставила госпожу принцессу де Конде, которую терпеть не может, а сама направилась к своему обожаемому брату. Только ее он теперь и слушает. И когда всплыла правда о ваших намерениях, он ни слова не возразил. Впрочем, вполне возможно, он ничего не знал о них.

– Чего он не знал? – возмущенно повысила голос Изабель, чувствуя, что нервы готовы подвести ее. – О каких моих намерениях?

– О ваших намерениях отравить господина кардинала. О них говорится в письмах госпожи де Лонгвиль, которые мы обнаружили в бумагах некоего аббата Арнольфини, находящегося на службе у графа де Фуенсальданья. И господин принц их не опровергает.

Изабель потеряла дар речи. Похолодев от ужаса, смотрела она на сидевшего перед ней человека, который с издевательской улыбкой топтал все, на что она надеялась и уповала. Он откровенно наслаждался своей победой. Он торжествовал. А у нее к горлу подступали отвращение и тошнота. Ей сделалось еще хуже, когда он не постеснялся прибавить: