Изабель, сама не понимая почему, молилась в этот день за инфанту. Она совсем ее не знала, разве что госпожа де Бриенн, чей покойный супруг был одно время посланником в Мадриде, рассказывала ей кое-что. Испанских принцесс растили и воспитывали в уединенных покоях, наподобие греческого гинекея или русского терема. Они покидали их лишь для посещения монастырей, участия в религиозных процессиях, изредка присутствовали на корридах. Если они были хорошими наездницами, им иногда позволялось участвовать в охоте, а если обладали крепкими нервами, то полюбоваться на аутодафе. Как удастся этой юной девушке, о которой говорили, что она нежна и застенчива, примениться к всевозможным излишествам пышного французского двора?

Пройдет какое-то время, и герцогиня де Шатильон узнает от Великой Мадемуазель, с которой в конце концов подружится, что инфанта сумела принять все условности и особенности двора и свыкнуться с ними. Она и сама в этом убедится, когда ее представят Марии-Терезии. Королева, глубоко полюбив своего мужа, будет без единого слова упрека переносить не радующее ее соседство любовниц, утешаясь редкими ночами близости, какие супруг будет ей уделять, охотами — она была прекрасной наездницей — и горячим шоколадом. Шоколад испортит ей зубы, но она будет пить его по нескольку чашек в день. И еще играть в азартные карточные игры, которым научится, приехав во Францию, и которыми пылко увлечется. А потом она будет утешаться любовью к своим детям, которые, по счастью, у нее будут и к которым она будет нежно привязана.

Тревога Изабель за девушку, которую она вовсе не знала, позабавила госпожу де Бриенн.

— Вы печетесь о ней больше, чем о господине принце и вашем брате.

— Мне кажется, что они уже не нуждаются в моей помощи. Господин принц вновь в своем дорогом Шантийи, который король во время его отсутствия передал господину и госпоже де Сен-Симон. Сейчас они оттуда переезжают. И мой брат, само собой разумеется, не отходит от принца ни на шаг.

— Нисколько не заботясь о собственной судьбе?

— Принц в результате переговоров получил обратно все свое имущество. Франсуа тоже.

— С той только разницей, что полученное ими имущество невозможно сравнивать. У принца — Шантийи и миллионы, а у Франсуа — Преси, которое, по существу, принадлежит вашей матери. Конечно, не следует забывать о прощении, которое является и для него, и для нас большим счастьем, так как сохранило ему голову. Но согласитесь, что быть бедняком человеку с такими дарованиями обидно. Таланта у него не меньше, чем у Конде, так, по крайней мере, говорят те, кто его знают, и те, кто воевал под его командованием. И вот в тридцать лет повесить шпагу над камином в Преси, не имея ни гроша в кармане, а за душой ни имения, ни земли.

— Я уверена, что господин принц о нем позаботится!

— Не слишком рассчитывайте на господина принца. Принц, как известно, большой друг своим денежкам. К тому же рядом с ним всегда его сестра, которая теперь устремилась к Богу и церкви так же, как сам принц к придворной жизни. Принц живет теперь ради своего Шантийи и сына, не обращая ни малейшего внимания на супругу. И скорее всего, надеется сохранить при себе своего молодого друга и лучшего ученика…

— Чтобы он командовал отрядом замковой стражи, наблюдал за ростом маргариток и в дождливую погоду составлял партию в шахматы? — возмутилась Изабель. — Как вы правы, добрый мой друг, что предупредили меня. Я была так счастлива, что наши беды благополучно закончились, что не подумала о будущих. Но я знаю, что нужно Франсуа!

— Что же, вы считаете, ему нужно?

— Женитьба, которая вернет ему достойное положение. Он же, черт побери, Монморанси! Думаю, что найти для него невесту не составит большого труда.

— Не уверена, что ваш брат этого захочет. И еще меньше уверена, что король даст согласие на его брак.

— Но по какой причине? Не по злобе же, право?

— Скорее из злопамятности… Вы не так близки с королевой, как я, и не знаете всех ее обид и унижений, причиной которых является ее сын. Он будет государем, которого следует бояться. И если говорить откровенно, я удивлена, что дела и подвиги господина принца так благополучно завершились.

— Тем лучше, если это так! И будет совершенно естественно, если мой брат хоть как-то этим воспользуется. Он отдал принцу свое состояние, свое будущее, свое доброе имя и свою честь, с которой готов был расстаться, положив голову на плаху! И я должна вернуть ему все, что он потерял. Пришло время мне этим заняться!

И не откладывая дела в долгий ящик, Изабель приказала подать себе лошадей и отправилась прямиком в Шантийи. Де Конде она увидела через ограду парка, он стоял в соломенной шляпе в окружении садовников и указывал длинной тростью то одному, то другому, каким цветником и какими кустами тому заняться. Появление на сцене Изабель, похоже, очень обрадовало принца, и он поспешил к карете, чтобы помочь ей выйти.

— Дорогая моя Изабель! — воскликнул он, воздевая руки к небу. — Что за счастливая мысль устроить мне чудесный сюрприз! Мы сначала вместе пообедаем, а потом…

— Потом серьезно поговорим. Я приехала для очень серьезного разговора. О том, что лежит тяжким камнем у меня на сердце.

— Нет-нет! Никаких серьезных дел! — воскликнул принц. — Никаких забот в такую прекрасную погоду, когда воздух полон сладостных ароматов, а вы так прекрасны…

— Оставьте меня в покое и дышите сладким воздухом сколько хотите! Я приехала поговорить с вами о моем брате! Надеюсь, он у вас, по крайней мере, не в поле?

— Почему бы и нет? В поле! В такую хорошую погоду он обычно охотится и обычно один. Раньше вечера вы его не увидите.

— Тем лучше. Будь он здесь, он бы стеснял меня, и я не могла бы говорить с вами свободно.

— Очень рад. Так пойдемте и сядем вон в той беседке. Даже самая прекрасная осень сыровата и напоминает мне о старых ранах.

Изабель взглянула на принца с удивлением. Он говорил как старик, а ему нет еще и сорока. Хотя здоровье принца не раз внушало серьезные опасения близким друзьям и в первую очередь ей самой… Но вполне возможно, Его Высочество расположен сейчас к тому, чтобы его пожалели…

Под зеленым навесом, на который указал принц, стояли садовые стулья, и Изабель заняла один из них, а Конде, сев рядом, вздохнул с таким облегчением, словно только что пробежал марафон.

— Ну так что же, моя красавица! О чем вы хотели со мной поговорить?

— Хотела выяснить ваши намерения относительно Франсуа.

— Что вы под этим подразумеваете?

— Именно то, что слышите. И прошу прощения, если правда придется вам не по вкусу. Франсуа нет еще и тридцати, и пятнадцать из них он посвятил вам.

— Да, он мой лучший ученик, и я горжусь им.

— Глядя на образ жизни, какой вы расположены вести, гордиться вам скоро будет нечем! Вас, слава богу, простили, и не только! Вы снова в почете, вам вернули все ваши богатства, у вас земли, у вас состояние… А что ждет его? Он будет стрелять на ваших землях зайцев и куропаток? Блестящее будущее!

— Все это вы скажете ему лично, ему еще нет и тридцати, — пробурчал принц, недовольно сопя. — У него вся жизнь впереди, чтобы заняться своим будущим!

— И теперь он должен заниматься своим будущим в одиночку?! После того как долгие годы подставлял вам плечо и помогал подниматься на высоты! Он брал на себя худшее, только бы оставаться с вами: изгнание, предательство! Да, вы сделали его предателем, он предал свою родину и заочно был осужден на смерть! Ради вас он с открытой душой готов был принять все муки, был счастлив умереть ради вас! И умер бы, если бы жив был Ришелье! Против Ришелье вы бы не выстояли, каким бы вы ни были великим принцем де Конде! Если бы вы вообще отважились бунтовать против того кардинала. Мазарини, он из другого теста. Можете мне поверить, я тоже, можно сказать, побывала в схватке…

Изабель говорила все громче, принц попытался ее успокоить.

— Погодите, Изабель, остановитесь! Какая муха вас укусила? Вы приезжаете ко мне без предупреждения, кипя от негодования, а я никак не могу уразуметь, в чем дело.

— Не будь вы сыном умнейшей матери, я сказала бы, что вы идиот… Или притворяетесь таковым. Итак, я повторяю свой вопрос: каковы ваши намерения относительно Франсуа Анри де Монморанси-Бутвиля? Вы собираетесь сделать из него старшего садовника?

— Никоим образом… Вот только дождемся весны, когда начинаются войны…

— И с кем будете воевать? Король со дня на день женится на инфанте. С Англией у нас самые дружеские отношения, и мне кажется, что дружба эта искренняя. У императора много других забот помимо Франции. Немецкие князья сейчас наши союзники. Вы можете мне сказать, с кем вы собираетесь воевать? С великим турком?

— Да, действительно. Похоже, что настало довольно спокойное время…

Увидев, что в темных глазах возлюбленной сверкнула молния, предвещающая грозу, де Конде накрыл своей рукой ее маленькую белую ручку.

— А что если вместо того, чтобы ссориться со мной, когда я так счастлив быть с вами, вы просто-напросто скажете, чего вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы мой брат нашел себе другое занятие, чем стрелять у вас в имении зайцев! Потому что он Монморанси, последний и лучший из всех, в этом я не сомневаюсь! И ему нужно положение, достойное его имени!

— Если бы я был королем, дорогая, то он бы стал в ту же секунду маршалом Франции!

— Нет, вы действительно не хотите меня понять! Неужели я должна вам напоминать, как вы были добры ко мне? И если я теперь госпожа де Шатильон, то только благодаря вашей доброте. Или вы забыли полную приключений историю моего замужества?

Де Конде оглушительно расхохотался.

— Вы не могли мне сказать об этом сразу? Господи! Для чего нужно было так долго ходить вокруг да около! Теперь я понял! Вы хотите женить вашего дорогого маленького братика! Так ведь, да?