Можно было отправиться в Шатильон. Могучий замок был просто создан для защиты, он мог выдержать любую осаду. Но если она возьмет в руки оружие, то и в этом случае запятнает герб Людовика-Гаспара, а этого она, его родная мать, никак не могла допустить. Она была так счастлива со своим сыном, ее любовь к нему была такой нежной! Разве могла она подвергнуть опасности его будущее? Сейчас Людовик-Гаспар был у бабушки в Преси. Но если уже отдан приказ о ее аресте, то искать ее будут после Мелло, конечно, в Преси, ее родовом замке…

Тронуло Изабель неожиданное предложение, которое она получила от Уильяма Крофта. Он предложил ей свое гостеприимство.

— Всем давно известно, — начал он, — что я закоренелый холостяк, неспособный испортить репутацию благородной дамы. Я люблю охоту, игру в кегли и мой сад.

— Но за мной вы все-таки ухаживаете?

— Вы слишком красивы, поэтому трудно не почувствовать к вам хоть какой-то привязанности, для меня, по счастью, необременительной. Мне достаточно на вас смотреть, с вами беседовать, и меня не радует, что вы несчастны. Считайте меня своим братом…

— Братом! — глаза Изабель наполнились слезами.

Только Бог знает, что ждет впереди Франсуа, который по-прежнему безоглядно предан принцу, чье слово для него единственный закон.

— Переезжайте во мне, — уговаривал Крофт. — Никому и в голову не придет искать вас в Овеньере!

— Вы забыли об аббате Фуке! Он никогда не сложит оружия!

— Я тоже, — добродушно ответствовал Крофт. — Поскольку по характеру я весьма предусмотрителен, то держу у себя только такую прислугу, на которую могу положиться. И собачки у меня очень умные. К тому же кое-где у меня расставлены ловушки, и тому, кто осмелится вторгнуться в мои владения, не худо было бы сначала узнать, где они стоят.

— Если с Фуке на ваших землях случится несчастье, кардинал ни перед чем не остановится, чтобы заполучить вашу голову. Сейчас царствует он, а не король, не будем заблуждаться. Несмотря на то что было пролито столько крови, чтобы выдворить его из Франции, сейчас он сильнее, чем когда бы то ни было, потому что его любит королева…

— И поэтому, дочь моя, вы немедленно примите предложение милорда Крофта, — решительно произнесла госпожа де Бутвиль, которая вошла в комнату без предупреждения, как это было принято в доме Изабель.

— Сэра Уильяма, если вам будет угодно, мадам. Я всего лишь простой дворянин. Господи, боже мой! Как вы бледны!

Госпожа де Бутвиль была бледна, как смерть, и только усилием воли продолжала держаться на ногах. Изабель поспешила предложить ей кресло, и она в него опустилась.

— Что-то случилось, мама? Скажите, что? — встревоженно спросила Изабель.

— Случилось то, что господин принц и ваш брат осуждены на смертную казнь и на Гревской площади они только что были казнены заочно. Конде, вполне возможно, посмеется над этим. Но мне совсем не смешно, точно так же, как всем другим, кто наделен чувствительностью. Это означает, что отныне они обесчещены и, если осмелятся ступить на землю Франции, будут безжалостно уничтожены. Поэтому, — прибавила она, поднимаясь с кресла, — примите предложение вашего друга, а я поеду к королеве.

— Я тоже! — воскликнула Изабель.

— Нет, ни за что! У вас слишком много врагов.

— Послушайтесь госпожи де Бутвиль и постарайтесь сохранить мать своему сыну.

— Я позову Бастия, мама, пусть он поедет с вами.

— И речи быть не может. Бастий должен оберегать вас. Поймите, дорогая моя, что я ничем не рискую. Я хорошо знаю Ее Величество. Королева милосердна к горю, когда его переносят достойно.

Госпожа де Бутвиль не ошибалась. Когда при утреннем туалете королевы, госпожа де Мотвиль сообщила о приезде госпожи де Монморанси-Бутвиль, Анна Австрийская не выказала никакого неудовольствия и приказала проводить гостью в свой кабинет, который располагался рядом с молельней, где королева любила уединяться и молиться. Чести быть принятым в этом кабинете удостаивались немногие.

Мало этого! Когда госпожа де Бутвиль появилась, королева протянула ей обе руки, помогла подняться после глубокого реверанса и усадила возле себя у камина, где полыхал веселый огонь, потому что весна этого, 1654 года, отличалась пронзительным холодом.

— Ваше Величество бесконечно добры, принимая с такой теплотой мать мятежника. Но я поспешу вас успокоить, я приехала говорить не о Франсуа.

— Не о нем? Только не говорите мне, что вчерашняя казнь оставила вас равнодушной!

— Я и не буду этого говорить. Скажу только, что мой сын с младенчества предан победителю при Рокруа и никогда не нарушит своей преданности. К сожалению, судьба его в руках Господа. Я приехала поговорить о моей дочери, герцогине де Шатильон, и надеюсь, что благодаря доброте Вашего Величества ее избавят от невыносимых преследований аббата Фуке, который всеми силами старается сделать ее виновной. Он пытается объявить ее соучастницей злостного заговора, имеющего целью отравить Его Преосвященство кардинала Мазарини.

— Заговора, из-за которого были казнены два человека. Я не ошиблась?

— Казнены с примечательной поспешностью. Едва только пытки вынудили этих двоих назвать имя моей дочери в качестве главного лица в заговоре, их тут же приговорили к смерти и вечером колесовали. Палач милосердно задушил их перед казнью, избавив от дальнейших мук… Я думаю, торопясь отдать их Божьему суду, на котором они отрекутся от ложных показаний.

— Кто эти двое?

— Один — Кристоф Берто, инспектор вод и лесов Бургундии, второй — Жак де Рику, курьер господина принца. Аббат Фуке, которому покровительствует Его Преосвященство, приказал пытать их до тех пор, пока они не признаются в том, что он желал от них услышать.

— По какой причине аббат так ожесточился против вашей дочери? Что она совершила?

— Отвергла его любовь.

— Человек, принадлежащий церкви, который…

Королева не договорила до конца, тут же вспомнив Мазарини, чьи обеты перед лицом церкви были, наверное, еще серьезнее, чем у аббата Базиля… Гостья поспешила ей на помощь.

— Это всего лишь должность. Он из прекрасной семьи. Его мать достойнейшая женщина. Свою жизнь она посвятила неимущим страдальцам и занята тем, что изыскивает средства для облегчения их участи. Ее старший сын — королевский прокурор…

— Я знакома с Николя Фуке. Премилый человек. Господин кардинал отзывается о нем с большой теплотой, потому что тот сохранил ему преданность в тяжкие времена, а такое не забывается. И меня очень удивляет, что такой черной душой может обладать сын благородной женщины и брат не менее благородного дворянина.

Мать Изабель позволила себе со значением улыбнуться.

— И все-таки я думаю, для Вашего Величества не секрет, что сходство между братьями бывает весьма отдаленным. Король Людовик, покойный супруг вашего величества, не часто мог себе позволить одобрить поступки своего брата.

— Деликатнее об этом выразиться нельзя! Где сейчас наша герцогиня?

— Она подле своего сына у меня в Преси.

Сказав так, графиня почти что не покривила душой, так как земли Уильяма Крофта располагались рядом с ее имением.

— Но сейчас ее главное желание уехать и исчезнуть…

— Если она собирается уехать во Фландрию, то это неудачная мысль. Но вашу дочь можно понять. Всем известна ее верность и привязанность — говорят, что взаимная, — к принцу де Конде.

— Я считаю ее жертвой тех же чар, под которыми находится ее брат.

— Известна также их взаимная ненависть с госпожой де Лонгвиль. Полагаю, что будет разумнее, если госпожа де Шатильон какое-то время поживет еще у вас, а затем вернется в Мелло, место своего изгнания. Было бы желательно, чтобы переписка — вы понимаете, о чем я? — прекратилась. Хотя бы на время. В нужный момент я ее призову к себе.

— Я все передам своей дочери. А что же аббат Фуке?

— Я поговорю о нем с господином кардиналом, и он получит мои распоряжения. Мирное течение жизни принесет немалую пользу вашей своенравной Изабель.

— Ваше Величество безгранично добры! Она не выйдет из вашей воли.

Тяжкий камень свалился с души госпожи де Бутвиль. Домой она ехала в более светлом настроении. Добрым вестям обрадовалась и Изабель. Она почла за лучшее все-таки остаться в Мелло и была рада, что избавится от преследований аббата. Но если она думала, что с аббатом покончено навсегда, она ошибалась.

В присутствии королевы Мазарини подверг Фуке суровому допросу, и аббат рассыпался в извинениях, на его глазах даже заблестели слезы, когда он объяснял, что его домогательства были вызваны муками, причиненными безответной любовью. Слушая аббата Фуке, Анна Австрийская даже несколько расчувствовалась, а спустя два часа аббат получил от Мазарини распоряжение, которое вполне было ему по вкусу.

— Наберитесь терпения, — сказал ему кардинал. — Подождите, скажем, неделю, а затем самым осторожным и незаметным образом следите за герцогиней. Я убежден, что она не откажется от переписки со своим любовником.

— Не произносите при мне этого слова, монсеньор, — заскулил Фуке. — Оно ранит меня в самое сердце.

— Вы в самом деле так влюблены в нее?

— Боюсь, что да. Стоит мне представить их вдвоем, ее и этого отвратительного Конде, я впадаю в безумие.

— Этого только не хватало! Возьмите себя в руки, милый мой, и не портите себе будущего. Будущее всегда полно надежд, а вы томите себя безнадежностью. Но я отменяю свой приказ. Становитесь отныне невидимкой. Герцогиня должна поверить, что избавилась от вас. Но все-таки не теряйте ее из виду. Ее и всех тех, кто находится в ее окружении. Вы говорили, что ее охраняет, как верный пес, слуга, который достался ей от покойного супруга?

— Да, и признаюсь, что это человек весьма необычных качеств. Мало того, что он предан ей до последнего вздоха, он еще наделен недюжинной силой и совсем не дурак.