— Отлично! Поступайте, как вам приказано, Рику. Я напишу письмо в самое ближайшее время. А господину Берто передайте мои дружеские чувства. И скажите, что ему будут рады в Мелло, если он наберется мужества и навестит изгнанницу.

Изабель сочла, что сама судьба приняла за нее решение. Они никак не могла отправиться сегодня вместе с Рику, оставив дома больного ребенка. Если, не дай бог, с Людовиком-Гаспаром что-то случится, она никогда не найдет себе покоя и оправдания. Попрощавшись с Рику, Изабель направилась в спальню к сыну и склонилась над кроваткой.

— Он еще весь красный, — прошептала Жанетт, — но жар, похоже, уменьшился. И после теплого питья он ни разу не кашлянул.

Изабель осторожно погладила горячую щечку, наклонилась и попробовала губами лоб. Ей захотелось схватить и прижать к груди своего мальчика, покачать его, побаюкать. Она нисколько не сожалела о принятом решении. Напротив, почувствовала, что если бы пустилась в путь, то повернула бы обратно с полдороги. Чего стоит страсть любовника в сравнении с полной доверия любовью ребенка?

Рику вернулся во второй половине дня, и герцогиня тут же вручила ему письмо для принца, не испытывая ни сожалений, ни колебаний. Вручила и постаралась больше об этом не думать.

На следующее утро к ней приехал с визитом Уильям Крофт, его настроение было не таким благодушным, как обычно. Он пожаловался доброму другу Изабель, что их славные края привлекают в последнее время шпионов, как мед привлекает мух.

— Один из них, — пожаловался он, — попытался даже войти ко мне в дом! Он прикинулся больным и попросил крова и помощи. Но у Хаббарда, моего метрдотеля, нюх на такого рода субъектов. Хотел бы я, чтобы вы увидели, с какими воплями бежал молодчик после короткого разговора с глазу на глаз. Дигби тоже заметил немало странных людей в своей усадьбе. Навестил его и некто Фуке, держал себя как дворянин и сообщил нашему другу, что монсеньор де Конде имеет виды на Понтуаз и намерен захватить его.

— Понтуаз?! Что за нелепая идея? Зачем ему Понтуаз там, где он сейчас находится? — воскликнула Изабель и тут же прикусила губу, пожалев о том, что сказала.

— А где он находится? — тут же поинтересовался англичанин.

— Во Фландрии, где же еще? Все об этом знают, — ответила Изабель.

— Но принц, опасаясь за вас и желая оградить от опасности, возможно, намерен окружить вас городами, которые будут принадлежать ему? Во всяком случае, именно это поручил мне передать вам Дигби с просьбой, чтобы вы были как можно осторожнее. Судя по словам Фуке, кардинал Мазарини опасается влияния такой красивой дамы, которая, похоже, предана до кончика ногтей интересам принца.

— Но я никогда и ни от кого не скрывала своей преданности! Поверьте, во всем этом есть какая-то странность! Попросите Дигби, пусть пришлет ко мне этого Фуке. Это он мутит воду, хотя делает вид, будто ни при чем. Пусть только появится, я найду, что ему сказать!

— С вашей стороны это может быть неосторожностью. Дигби дорожит вашей дружбой, а этот человек ему очень не нравится.

— Мне тем более. Поблагодарите Дигби, судя по вашим словам, он продолжает оставаться моим другом.

— Надеюсь, вы ни на секунду не усомнились в его дружбе. Кстати, я чуть было не забыл о маленьком подарке, который он просил вам передать.

С этими словами Крофт вынул из кармана хорошенькую коробочку с перегородчатой эмалью из золотых проволочек.

— Какая прелесть! — радостно воскликнула Изабель.

— Совершенно с вами согласен, но добавлю, что главная прелесть внутри.

— Что же там такое?

Изабель с большим интересом открыла коробочку и обнаружила в ней белый порошок.

— Знаменитая симпатическая пудра, про которую, как вы помните, Дигби прожужжал нам все уши. Он уверяет, что достаточно посыпать врага небольшой щепоткой, и он станет вашим другом. Но щепотка должна быть небольшой, избыток пудры произведет противоположный эффект.

Изабель поднесла коробочку поближе и осторожно понюхала. Пудра ничем не пахла. Или чуть-чуть, очень слабо отдавала… Ладаном?

Крофт тоже понюхал пудру.

— Естественно, что симпатическая пудра должна пахнуть ладаном, — засмеялась Изабель. — Разве курить кому-то фимиам не означает льстить? А лесть, как известно, чудодейственное средство! Сегодня непременно пошлю господину Дигби благодарственное письмо. Но если эта изумительная пудра обладает такими достоинствами, то желательно производить ее как можно больше. Вы можете себе представить, дорогой друг, что благодаря волшебному порошку мир в один прекрасный день избавится от войн и все люди станут друзьями?

Англичанин скорчил гримасу.

— Любить всех и всем позволить любить себя? Мне кажется, это было бы утомительно!

Изабель в ответ рассмеялась.

— Совершенно с вами согласна! Ничто так не бодрит, как добрая схватка! А пока пойдемте и пообедаем. Вот только уберу это чудо из чудес, подаренное к тому же в такой замечательной коробочке!

Жак де Рику в самом деле задержался в Мелло не более четверти часа, успев получить письмо от Изабель и проглотить солидный кусок паштета, запив его кувшинчиком вина. Услышав удаляющийся стук копыт, Изабель со вздохом подумала, что она могла бы сегодня вечером скакать рядом с Рику… И постаралась отогнать от себя мысль о том, как встретил бы ее Конде…

Прошла неделя, и герцогиня получила ответ на свое письмо.

Час был поздний, и почти все обитатели замка, начиная с самой госпожи, успели погрузиться в сон. И вдруг в спальню к Изабель прибежала Агата и без всяких церемоний разбудила ее.

— Поднимайтесь быстренько, госпожа герцогиня, там господин принц!

— Что вы сказали?

Но повторять ей не пришлось. Изабель была уже на ногах, а принц переступал порог, неся с собой запах кожи и пота, своего и лошадиного, через который с трудом торила себе дорогу амбра. Принц властным взмахом указал Агате на дверь:

— Ступайте! И займитесь багажом вашей госпожи! Я приехал забрать ее!

Радость, вспыхнувшая в Изабель при виде возлюбленного, мгновенно померкла.

— Не собирайте багаж, Агата! Ни я, ни господин герцог не готовы к отъезду.

— Что за господин герцог?! — возмущенно повысил голос Конде.

— Мой сын, Людовик-Гаспар де Шатильон. Ваше высочество, я думаю, не предполагает, что я могу покинуть пределы Франции без него? Но сейчас он болен и…

— Сейчас не холодно. Заверните его потеплее и запрягите карету!

В который уже раз Изабель пришлось вступить в схватку с тем, кого она любила!

— Агата, вы повинуетесь здесь только моим приказам, так что оставьте нас наедине. А что это за ужасный шум?

— Мой эскорт. Или вы воображаете, что я странствую в одиночку?

— Я ничего не воображаю. И сколько же у меня в гостях солдат?

— Сотен пять. И все они хотят есть и пить.

— Вы по-прежнему придерживаетесь тактики выжженной земли, когда навещаете друзей? Агата, постарайтесь, чтобы об этих людях позаботились раньше, чем они разнесут мой дом, — вздохнула молодая женщина. — И ряди всего святого, оставьте нас. Нам с господином принцем нужно поговорить.

Изабель не нужно было смотреться в зеркало, чтобы узнать, что она прелестна и без всяких прикрас, с разметавшимися по плечам пышными блестящими волосами, в тонкой ночной рубашке с кружевами, которая не столько прятала ее наготу, сколько соблазняла ею. И она в него не смотрела, а смотрела прямо в мечущие молнии глаза принца.

— Вы прекрасно знаете, что я с вами не поеду, — тихо проговорила она. — И что ваш приезд для меня несказанная радость, которую не стоит портить. Отдадимся любви. Я ваша, наслаждайтесь, а на заре вы уедете. Я знаю, что вы понимаете не хуже меня: оставаясь здесь, я вам гораздо полезнее, чем если буду делить с вами изгнание.

Слова ее были выпиты жадным ртом. Конде подхватил ее и отнес на постель, торопливо, избавляясь от дорожного костюма. Никогда еще Изабель не приходилось переживать такой бури! Он и в самом деле смертельно по ней изголодался, и она с наслаждением помогала ему насыщаться, получая радость даже от боли. Он возвращался к ней вновь и вновь, и никак не мог насытиться, и только уже обессилев, вытянулся рядом с ней и умоляюще произнес:

— Позволь мне увезти тебя! Ты мне необходима, и мне кажется, что ты так же жадно хочешь меня… До боли, до болезни…

— Да, хочу и не хочу, чтобы эта ночь кончалась…

— Так поедем со мной! И каждый вечер будем начинать нашу ночь сызнова!

— Вы прекрасно знаете, что это невозможно, и прекрасно знаете, почему я отказываюсь, хотя отказ разрывает мне сердце! У меня есть долг перед тем, кто сделал меня герцогиней де Шатильон! И есть долг перед моим сыном! Нам обоим нужно только немного терпения.

— Терпение! Терпение! Это роскошь, которой я не могу себе позволить! Мы воюем, и завтра я могу умереть! Так поспешим же жить и любить!

— Но не как попало! У вас тоже есть сын, и ваша жена заботится о нем. У моего сына есть только я.

— И ваша мать тоже! Так что же? Неужели не едете?

— Не будьте бессмысленно жестоки! Мне дорого стоит отказаться самой и отказать вам в нескольких днях счастья. Но там я буду для вас совершенно бесполезна.

— А здесь?

— Кто может знать, как повернутся события. Я не теряю надежды, и вы это прекрасно знаете, видеть вас вновь самым могущественным из французских принцев! Поверьте, из вас не выйдет доблестного испанца! И неужели вам не хочется снова жить в Шантийи?

— Еще как хочется!

Воспоминание о чудесном замке, который вдобавок находился так близко, тронуло сердце принца, но он поспешил прогнать его, тряхнув головой, словно пес, который вышел из воды.

— Я сумею вернуть его без всякой помощи, — грозно пообещал он. — И повешу Мазарини на большом дубу возле пруда!