Жаклин Санд - Принцесса Конде

Наконец, Андре увидел то, что искал, – прекрасный золотисто-бирюзовый веер. Этот веер как нельзя лучше подходил Анне, и только ей одной.

По возвращении в аббатство шевалье де Линь сдал заверенные у нотариуса доверенности преподобному де Билодо и тотчас поспешил к своему другу дю Мулену, церковному органисту, который жил в соседней с ним келье.

– Блез! – позвал Андре, и дю Мулен тотчас открыл дверь.

В лице Блеза Андре нашел приятеля, которого ему не хватало в аббатстве. В отличие от Филиппа, сразу возненавидевшего новичка, господин дю Мулен проникся к новому викарию теплыми чувствами, и Андре доверял ему кое-какие тайны.

– Ну?

Блез привык, что Андре повышает голос в исключительных случаях. То, что викарий де Линь крикнул его имя на весь коридор, произвело на органиста такое же впечатление, как могло бы произвести пушечное ядро, взорвавшееся посреди мирной обители.

– Вы взяли мои щипцы для завивки?!

– Ну, я. Вы же сами разрешили, Андре. И ключ от комнаты мне оставили, чтобы я мог немного позаниматься.

– Ключ оставьте себе, у меня есть второй. Блез, ради Бога, мне требуется ваша помощь! Тащите бритву и все, что требуется!

Ошарашенный таким напором, дю Мулен бросил все свои занятия и спустя минуту уже был в комнате соседа.

Глаза Андре возбужденно блестели.

– Вы поможете мне привести себя в порядок?

– Да что за спешка? Архиепископ приехал?

– Хуже! – де Линь усмехнулся. – У меня свидание с прелестной девушкой!

– И вам не стыдно об этом говорить?

– Нисколько! Я не говорю про свидание наедине. Я говорю про свидание вообще!

– Ага! Ее матушка будет зорко следить за вашей беседой? – хихикнул Блез, приступая к процедуре бритья.

Андре, не двигаясь, попытался показать, что примерно так дела и обстоят.

– Девушка из очень знатной семьи! – пояснил он, когда Блез сделал перерыв.

– Душистая вода у вас есть? – осведомился дю Мулен.

– Одолжите, а? – Андре молитвенно сложил руки.

– А вы мне дадите в обмен свой плащ?

– Синий?

– Синий.

– Берите!

– Кстати, что вы намерены надеть?

– Придворный костюм! Не уходите, сейчас оцените, как он на мне сидит. Я его обновляю…

Через два часа Андре вновь покинул стены аббатства. Блез пообещал скинуть приятелю веревочную лестницу и каким-либо образом объяснить его отсутствие на вечерней службе и репетиции мессы. Андре, со своей стороны, гарантировал, что привезет в награду лакомке Блезу что-нибудь вкусное.

Через три четверти часа в конюшне замка Беруар стоял взмыленный конь де Линя, а его хозяин поднимался по парадной лестнице.

Элиза и Анна-Женевьева занимались тем, что разучивали новую песенку. Госпожа де Бланшетт ее знала, а вот юная герцогиня – нет, и это ее сердило. Анна нетерпеливо постукивала пальчиками по клавишам, пытаясь с ходу одолеть трудное место.

Впрочем, как только доложили о госте, пение прервалось.

– У нас официальный прием, Андре? – улыбнулась Элиза, оценивая переливы жемчужно-синего цвета на камзоле аббата и изящество кружевного воротника.

Святой отец сейчас менее всего напоминал лицо духовного звания и был поразительно похож на бравого лейтенанта, который явился в светский салон.

Щеки Анны-Женевьевы тотчас вспыхнули румянцем. Герцогиня поспешила скрыть свое смущение тем, что быстро стала складывать ноты.

– Напрасно, ваше высочество! – остановил ее Андре. – Думаю, вам стоит продолжить. Я с удовольствием составлю вам компанию. Вы не возражаете?

Девушка кивнула, глядя на любимого сияющими от счастья глазами.

Элиза переводила взгляд с одного на другую. Она явно заметила, что аббат де Линь тоже не вполне владеет собой. Куда делось спокойствие, с которым он обращался к герцогине еще нынче утром?

– Я обещал кое-что сделать… – Андре, улыбаясь, передал Анне-Женевьеве небольшой, изящно оформленный сверток. – Оцените, как я умею держать слово.

Шевалье скромно отошел в сторону и облокотился на мраморный выступ камина.

Анна увидела веер. Она была обескуражена, и польщена, и очень счастлива.

– Вы… – заговорила она и умолкла.

– Вам не нравится? – обеспокоенно спросил Андре.

– Нет… Мне нравится. Мне очень нравится. Благодарю вас, – она глубоко вздохнула, стараясь с собою справиться. – Я потрясена. Это лучший подарок, который я когда-либо получала.

– Вы преувеличиваете, сударыня.

– Ничуть…

– Что ж, – сказала Элиза, еле заметно улыбаясь, – мне пора сделать распоряжения насчет ужина. Поэтому прошу прощения, что вынуждена вас оставить.

Она удалилась в соседнюю комнату. Аббат и герцогиня остались одни. Повисло неловкое молчание. Герцогиня вертела в руках веер и не поднимала головы. Андре по-прежнему стоял у камина, и его щеки пылали ярким румянцем.

– Я все-таки не угодил вам, ваше высочество? – наконец, тихо спросил он.

«Бог мой, чувствую себя двадцатилетним мальчишкой!»

– Напротив, аббат…

Она решилась взглянуть на любимого. В ее глазах были надежда и смятение.

Они первый раз смотрели друг другу в глаза без свидетелей.

К сожалению, это продолжалось недолго. Появилась Элиза, которая напомнила, что ужин подан, и пришлось проследовать в столовую.

– Андре, вы заболели?

Голос раздался над самым ухом. Аббат де Линь через силу открыл глаза. В ушах противно гудело. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, где он находится.

Голос принадлежал органисту. Находился Андре в своей келье. В приоткрытое окно дул холодный воздух. Перед глазами аббата колебалось зыбкое пламя свечи, которую держал Блез. А сам Андре лежал на застеленной постели. Как вернулся нынче ночью из Беруара, так и повалился без сил. Камзол слегка помялся, но это не беда. Повел рукой по щеке и почувствовал как будто вмятину на коже, словно старый глубокий шрам. Да откуда же? Потом догадался: верно, это отпечаток брошки, которой застегивают воротник; уснул, придавив ее щекой, вот и остался след.

– Который час?

Ай, черт! Голос был глухим, хрипловатым.

Блез тихо хмыкнул.

– Чем вы вчера занимались, святой отец? – ехидно спросил он.

– Пел. А не то, что ты подумал! – огрызнулся Андре. – Три часа итальянских песен, испанских серенад и французских пасторалей на тексты из лэ[5] Марии Французской…

– У красивой девушки из знатной семьи хороший голос? – Блез посерьезнел.

– Великолепный! – нисколько не кривя душой, признался Линь. – Пели до двух часов ночи… Она еще и на клавесине играет.

– У тебя пальцы в крови! – озабоченно сообщил дю Мулен. – Посмотри только!

Андре посмотрел. И усмехнулся.

– Это лютня виновата. Хороший инструмент с дрянными старыми струнами. Нужно будет заменить, если не хочу остаться без рук.

– Ага! Песнопения продолжатся?

Андре благословил темноту в комнате, потому что щеки его моментально вспыхнули.

– Ты пришел мне что-то сказать? – спросил он, вставая.

Вопрос был задан с явным намерением переключить внимание собеседника, но простодушный Блез даже не понял уловки и вместо того, чтобы сказать Андре: «Ты уходишь от ответа», сам принялся отвечать:

– Ага. Я пришел сказать тебе, что через десять минут будут звонить к службе, а ты до сих пор валяешься на кровати в светском платье. Хоть бы переоделся!

Вот это уже было серьезно! Вчера прогулял службу, сегодня опоздал на нее…

Андре стал разоблачаться, чертыхаясь и путаясь в лентах и крючках. Блез, хихикая, наблюдал за приятелем. Когда де Линь переоделся, дю Мулен сказал ему, фыркая в кулак:

– Ну у тебя и вид! Посмотри в зеркало!

О, на это лучше было не смотреть! Андре с тихим стоном принялся раздирать гребнем всклоченные волосы, смоченные вчера для завивки сладкой водой и потому противно липкие.

Сутану Андре застегивал уже на бегу. Едва они выскочили во внутренний двор, как ударил монастырский колокол. Приятелям пришлось поторопиться, чтобы занять свои места.

Андре смотрел на витражи и чувствовал, что с ним что-то произошло. Что-то очень важное, чего он пока не понимал. Во всяком случае, ранняя месса нынче радовала его.

– Domine Deus, amo te super omnia proximum meum propterte, quia tu es summum, infinitum, et perfectissimum bonum, omni dilectione dignum. In hac caritate vivere et mori statuo. Amen.

«Да, Господь Бог, – повторял Андре про себя, – люблю тебя превыше всего земного, ибо Ты есть высшее, бесконечное и совершеннейшее добро, достойное всякого предпочтения. С этой любовью живу и умру».

Аминь! – соглашался орган.

Нынче утром все было не так, как всегда.

Что-то ушло. Что-то пришло и пело в груди сладостной песней. Андре ощутил полузабытый молитвенный экстаз и горячее желание поведать Господу все самое сокровенное, попросить его о благодати и благословении…

…После мессы были дела, но они быстро разрешались словно сами собой.

Таким образом, к полудню преподобный де Линь оказался свободен. Поначалу он хотел пойти в церковную библиотеку. Потом передумал.

Некоторое время он помогал Блезу переписывать музыкальные партии: это было чисто механическое занятие, не мешавшее думать.

А потом Андре вдруг понял, что не простит себе, если прямо сейчас, сию секунду, не поедет в Беруар. Элиза обмолвилась, что к обеду будет жареный карп.

– Блез… Я отлучусь часа на три-четыре? Скажи, что меня не будет к обеду, я поехал по делам…

Усилием воли он заставил себя ничем не выдавать свое волнение. Почти получилось. Голос, во всяком случае, точно не дрогнул. Щеки, возможно, порозовели, и то самую малость.

– Скажу, – тоскливо пообещал дю Мулен.

Больше он ничего спрашивать не стал. Минут десять понадобилось для того, чтобы переодеться. К обеду будет жареный карп. И еще что-нибудь постное, но вкусное…

Конь, похоже, уже знал дорогу. Во всяком случае, он уверенно поскакал в сторону Беруара.