Путешествие в Оран

Русская школа находилась в Оране, потому что в этом городе было много русских. Там «Контракт» для иностранцев занимал огромную территорию – целый квартал, огороженный высоким проволочным забором.

Нашего водителя звали Фарух.

Он возил нас в Оран каждую четверть. Наташа не посещала школу. Родители решили, что она пойдет в первый класс в России.

В первый раз Юля и ее мама уехали раньше нас на другой машине вместе с их папой, у него были какие-то дела в Оране. Мы тоже могли поехать с ними, но мама решила, что нашему папе без нас будет слишком скучно.

Фарух заехал за нами, он был не один, рядом с ним сидел молодой араб, а на заднем сиденье – еще один. Мы уселись на заднее сиденье. К окошку водителя склонился наш элегантный переводчик и начал быстро по-французски передавать Фаруху некую информацию, которая касалась, скорее всего, нас с мамой.

Он так увлекся, так быстро говорил, просто сыпал словами, так красиво двигался кадык на его длинной загорелой шее, что мне начало казаться: вот сейчас за его спиной вырастет силуэт Эйфелевой башни…

Фарух, словно внезапно очнувшийся от очарования речи переводчика, оглянулся и беспомощно посмотрел на маму.

– Тут свит, месье, не бойся, поехали. Я тебе сейчас все объясню. – Она махнула рукой вперед, показывая направление. – Оран, рус леколь.

– Оран! – воскликнул Фарух. – Уи!

Переводчик смотрел на Фаруха счастливыми глазами:

– Галя, я все ему сказал, можете ехать совершенно спокойно.

– Спасибо, – вздохнула мама, – доедем, и не туда ездили.

Фарух вытолкал с переднего сиденья пассажира и усадил на него маму. Так и доехали, болтая всю дорогу: мама с Фарухом, я – с двумя алжирцами. С тех пор услугами переводчика мама не пользовалась никогда.

Фарух почти не говорил по-французски, но они с мамой быстро подружились и объяснялись прекрасно на смеси русских, французских и арабских слов, при этом оба эмоционально жестикулировали и, в общем, были вполне довольны друг другом.

В Оране нас поселили в одну из пустующих квартир многоэтажки. Утром мы с Юлей ходили на занятия в русскую школу, сдавали экзамены за четверть. После обеда мы с мамой были абсолютно свободны, и мама занималась тем, что прокладывала новые маршруты в незнакомом для нее городе. Юлина мама боялась. Поэтому мы с мамой чаще всего оказывались вдвоем.

Мама быстро осваивается, ей достаточно один раз пройти или проехать, как неизвестные доселе улицы становятся знакомыми, и путь по ним она найдет с закрытыми глазами.

Первое путешествие по Орану мама не рискнула начать в городском автобусе.

На остановке такси стояла небольшая очередь, и мама честно пристроилась в ее хвост. Уже третья машина должна была быть нашей, когда подошли двое молодых арабов и бесцеремонно встали перед нами. Не тут-то было.

– Сэ муа! – сказала мама и оттолкнула сунувшихся было к дверцам арабов. Те отшатнулись, скорее от неожиданности. И пока они разевали рты, мама уже царственно уселась на переднее сиденье, предварительно толкнув меня на заднее.

– Мадам рюс? – спросил водитель.

– Рюс, – подтвердила мама и старательно произнесла адрес: – Де Мортир сансиз.

– Уи! Сава бьен!

И мы поехали на улицу Мортир, сто шестнадцать.

Говорили о России, дружбе между народами и о маме, конечно.

Мимо проплыл сто шестнадцатый дом.

– Эй, месье, вон же он – Мортир сансиз! – спохватилась мама.

– Пардон, мадам! – таксист развернулся и подъехал прямо к искомому дому.

Они с уважением пожали друг другу руки, прощаясь.

Мы подолгу гуляли. Не знаю, что привлекало маму в этих прогулках. Я же рассматривала все, что попадалось на глаза: дома, витрины, людей. На площади у фонтана сидели арабские женщины. Их было много, и я спросила у мамы, почему они здесь сидят, разве они не должны быть дома?

– Нет у них дома, – резко ответила мама, – они брошенные…

Я не поняла, как это – брошенные? Разведенные?

Мама вздохнула и стала терпеливо объяснять…

Выброшенные женщины собираются стайками, закутанные с головы до пят в белые одеяния с капюшонами, похожие на больших грустных птиц. Они всегда молчаливы и ничего не просят. Подают им редко, если у брошенной женщины нет родственников, которые возьмут на себя обязанности по ее содержанию, то несчастную ждет только одно – смерть.

Законы на стороне мужчин, женщина бесправна. Алжирец может иметь четыре жены. На этот счет существуют всевозможные законы шариата. Но при желании закон можно обойти. Например, надоевшей жене достаточно трижды сказать «талык», и все – ты свободен, а она может выметаться, дети остаются у отца, мать к ним никакого отношения не имеет. Одновременно освобождается место для очередной четвертой жены.

Мама, проходя мимо отверженных, совала в робко протянутые ладошки монетки, старалась никого не обидеть.

– Мадам, америкен! – Несколько молодых арабов, одетых по-европейски, застыли в восхищении: богатая американка сорит деньгами!

– Мадам русская, – гордо ответила мама.

Арабы загоготали.

– Русиш швайн! – коверкая немецкий, заявил один из них.

– Сам ты свинья! – парировала мама и пошла прямо на ухмыляющихся мужчин. Арабы замолчали и расступились, пропуская ее.

Однажды мы зашли в кафе-мороженое и заказали по «Наполеону». Ничего особенного – простой пломбир, а в середине немного варенья. И столики высокие, я не доставала до края. Зато я видела длинные ноги совсем юной алжирки. Она стояла рядом с нами, распахнув свое бесформенное одеяние, под которым оказались мини-юбка, легкая красная кофточка и босоножки на высоченных каблуках. Девушка с удовольствием ела мороженое, забыв на время о законах и нормах приличия, вынуждавших ее закрываться от людских глаз.

– Мама, как ты думаешь, за нее сколько заплатили? – шепотом спросила я, когда мы вышли из кафе.

– За кого?

– За эту девушку, которая с нами рядом мороженое ела. Она красивая?

– Не знаю! – отрезала мама, но, пройдя несколько метров, сказала неожиданно: – И не дай тебе бог с иностранцем связаться!

В Оране мы пробыли почти неделю, сдали экзамены, мамы накупили ниток для вязания, модных журналов, всяких вкусностей, которых в нашем поселке было не достать. Покупали не только для себя, но и для тех, кто остался в поселке, заказывали много, у мамы был длинный список. Мы с Юлей тоже не остались без обновок. Мне хотелось вернуться в поселок красивой, поэтому я надела новые джинсы, и красную кофточку, и кроссовки. Так и представляла себе, как выхожу из машины, а Венсан видит меня из своего окна…

Но в дороге меня сильно укачало, так, что, когда мы наконец приехали, я с трудом выбралась из машины и поплелась домой.

Глава 7

Незнакомцы

Среди взрослых ходили страшные истории о русских девушках, вышедших замуж за арабов. Звучали они почти одинаково: «…Он ей наобещал, она, дура, поверила. Ей говорили, чтобы она не отказывалась от гражданства, но она смеялась. Они приехали, а у него здесь уже три жены, и родители – звери… Там – одни девочки, а у нее – сын! По их законам дети принадлежат отцу. Она – никто. Он ей говорит: иди куда хочешь. А она ему – а дети? Ушла в чем была, явилась в наше посольство, а там ей: мы ничего не можем сделать, надо было раньше думать… Ее видели в каком-то баре, она там танцует на публике…»

Эти истории вызывали во мне почти панический ужас. Поэтому, когда в поселке появилась русская, вышедшая замуж за алжирца, я с нескрываемой жалостью искала в ней признаки ее дальнейшей тяжелой судьбы и судьбы ее маленького белокурого сынишки. Она была совсем молоденькая, круглолицая, с ямочками на щеках. Дом, где они жили, был недалеко от Контракта (так назывался квартал, где жили иностранцы-контрактники). Он был похож на барак. Длинный такой дом, с ободранными стенами и с двумя входами. Муж-алжирец не заставлял свою русскую жену носить чадру, он был такой же молодой, как она, худощавый и симпатичный. Семья как семья, только бедная очень. Я не слышала, чтоб эта женщина жаловалась, но мне все равно было ее жаль.

Вторая русская приехала с мужем-палестинцем и двумя мальчиками, Самиром и Аднаном. Палестинца звали Саидом, он прекрасно говорил по-русски, долгое время жил и учился в России. Лиза, так звали женщину, ходила к маме и потихоньку рассказывала о чем-то, жаловалась…

Самир и его младший брат Аднан вообще говорили только по-русски и с удовольствием играли с нами, пока наши матери обсуждали свои проблемы. Мальчишки были очень хорошенькие: смуглые, с густыми черными волосами и огромными бархатными глазищами. Мы играли с ними, как с куклами. Они не возражали и полностью подчинялись нам.

Когда нас стало много, мы разнообразили прежние игры, добавив в них свои правила. Например, мы разбивались на две команды: разбойников и героев. Разбойники должны были украсть и спрятать одного из героев. Герои отправлялись на поиски, находили своего, а потом была финальная битва. Мы бились на самодельных шпагах, а у Самира была игрушечная, потом всем нашим мальчишкам купили такие.

Постепенно игра стала напоминать спектакль. У каждого появилась своя любимая роль. Самир непременно хотел быть героем, рыцарем или принцем. Ему очень нравилось кого-то спасать, особенно Наташу. Она и получила роль принцессы. Мы с Юлькой с удовольствием выкрадывали ее, уводили к нежилой вилле на отшибе и прятали там. Прибегал Самир с мальчишками, вооруженными шпагами, мы сражались, Наташа закатывала глаза и ахала, словом, все было, как в кино.

Роли менялись, если появлялся Венсан. Я сразу же становилась принцессой, а он – героем. Самир поначалу дулся, но мы ему объяснили по большому секрету, что мне нравится Венсан. Самир проникся и даже вызвался быть разбойником.

Еще мы играли в шпионов и разведчиков. Сами придумали! У каждой команды был секрет, а другая команда должна была этот секрет раскрыть. Все честь по чести: два штаба, разведывательные операции, стычки с врагом. Эта игра могла длиться несколько дней с перерывами на уроки, сон и еду.