Смотрите, смотрите на маяки, зажигающиеся на берегу, на утесе, на дороге. Смотрите! Смотрите на туман, поднимающийся над морем. Он задушит огни Моряков. Этой ночью будут крушения – в тумане. Ночь черная, черная, черная.

Ночь светлая, светлая, светлая. Над Акрополем…


У колоннады Акрополя я нагнулся и посмотрел в окно. Подо мной, на темном фоне долины, цирк Диониса, залитый луной, выделялся светлым пятном. Я увидел…

Я увидел Клодину и Дартуса, сидящих рядом на креслах. Их руки переплелись, губы соединились.

Страшный магнит притягивал мои глаза, голову, плечи, все мое тело. Я перегибался через перила все больше и больше; темная пропасть притягивала меня с непреодолимой силой.

Вас удивляет, что я не упал и не разбился. Меня это тоже удивляет. Но я жив, как видите.

Я не упал, потому что… я уже падал, когда мне послышался насмешливый хохот за моей спиной. Хохот статуи… Я повернулся и побежал в музей. Я понял.

Лунный блик играл на полной груди, поднимаемой бессмертным дыханием. В протянутой руке звенели перламутровые четки.

Ударом палки я вырвал из рук статуи злотворный дар. Из своего кармана я вытащил другой тесби, купленный мной в Стамбуле. Я бросил его в опустевшую руку, не говоря ни слова; я хотел просить Астарту, но, честное слово, не мог выговорить ни одного слова: мое горло было сухое, сухое.

Это все, теперь уходите.

…Какое продолжение? Мне нечего больше рассказывать.

Спустившись с лестницы, я встретил Клодину, бледную и испуганную. Она шла ко мне навстречу; Дартусу стало плохо в театре Диониса, он лежит без сознания. Пришлось послать в гостиницу за носилками. Когда, через много часов, он пришел в себя, он не захотел ни одной минуты оставаться в Афинах и тотчас же уехал. Может быть, он жив. Кто знает.

Перламутровые четки. О, они мертвы. Они погребены здесь, на дне бухты Покойников, под покровом водорослей. Зеленые трупы перебирают их зерна в дни новолуния. Я слышу, как они звенят, я – ловец водорослей, опустошитель бухты Покойников.