—  Я позвоню, —  пообещал Александр.

Он не хотел разбивать успокоительную тишину своей квартиры звонками, потому что почувствовал: звонки будут настойчивыми.

—  Буду ждать, —  ласково сказала Люсиль и упорхнула в подъезд.

Домой он ехал не спеша и дорогой сообразил, что живут они совсем недалеко друг от друга. Доверчивая близость молодой женщины не могла не взволновать его. Он даже подумал, не вернуться ли ему. Но потом вздохнул и поехал дальше, с облегчением подумав, что завтра у него очень сложный день, а послезавтра он уезжает, так что в ближайшее время ему будет не до звонков и уж тем более не до встреч.

Перед тем как сесть в лифт, он заглянул в ящик и радостно достал из него толстый конверт —  очередное обстоятельное письмо матери, которые он так любил получать.

—  А если бы я вернулся, то получил бы весточку из дома куда позже, —  назидательно сказал он сам себе и улыбнулся.

Он очень любил материнские письма, поэтому читать это не спешил, предвкушая, сколько получит от него удовольствия.

Потом он принял душ, улёгся на хрустящую простыню и, наслаждаясь отдыхом, свежестью и покоем, разрезал конверт и принялся читать.

Сам он время от времени писал родителям открытки с достопримечательностями из тех маленьких городков, куда ездил, но чаще звонил, чтобы узнать, как идут у них дела и здоровы ли они.

Но письмо Марты оказалось совсем невесёлым. Она писала о несчастье, случившемся с Гиминью, о его стрессе, который сказался только сейчас. О страшных опасениях врачей. Селести проводит дни и ночи в больнице возле кроватки сына, заботясь, чтобы малышу было там как можно комфортнее. Волновала всех вовсе не сломанная рука.

«Переломы у детей срастаются быстро, —  писала Марта, —  так сказал нам доктор Гонсалес, а вот что касается его психического состояния и сотрясения мозга после менингита, то тут нас могут подстерегать всяческие неожиданности. Благодаря самоотверженности Селести всё пока идёт неплохо, но Гиминью в дальнейшем понадобится особый уход и особый режим. Он нуждается в постоянном наблюдении детского психолога и психиатра. Врачи рекомендуют нам специальный санаторий, где ему подберут программу и будут с ним работать. Излечение займёт не месяц и не два. А сколько именно, никто не знает. Полгода? Год?

Главное, что мы не теряем надежды на полное излечение мальчика, хотя всех нас огорчает будущее расставание, тем более, неизвестно, сколько оно продлится.

Ты сам понимаешь, сынок, как я волнуюсь из-за Гиминью, ведь он сын Гильерми, а значит, у него опасная наследственность.

Для Энрики отъезд Селести —  большое испытание. Он всё время твердит, что над их с Селести счастьем тяготеет проклятие Анжелы. Я успокаиваю его, как могу и надеюсь, что он с головой уйдёт в дела фирмы, которая тоже пострадает, потеряв своего директора по общим вопросам. Невеселы и Тиффани с Жуниором. Словом, атмосфера у нас в доме грустная, и радует только твоё благополучие.

Напиши о себе как можно подробнее. Я буду читать твоё письмо и черпать из него недостающие мне душевные силы».

Письмо расстроило Александра. Он любил своих племянников и прекрасно понимал душевное состояние матери, которая теперь одна должна была заботиться обо всех, болея душой за младшего внука и Селести. И вместе с тем он испытал эгоистическую радость, что все эти неприятности касаются других, а не его. Он может сочувствовать им, но он их не чувствует.

—  Что может быть лучше свободы! —  воскликнул он про себя.

Потом вспомнил свою мучительную зависимость от Сандры, вспомнил, как только ею жил и дышал, и что из этого вышло, и облегчённо вздохнул, радуясь, что вырвался из тяжкого плена.

Он уже даже с какой-то опаской подумал о Люсиль. Её симпатия представлялась ему ловушкой, в которую он мог угодить, но которой счастливо избежал.

Вечером он написал матери ободряющее письмо, выражая надежду на выздоровление Гиминью. Шутливо порадовался, что они с Сандрой не подарили ей ещё одного внука, с которым ей теперь было бы немало хлопот, и подробно описал все свои занятия.

«Если нужна юридическая консультация, обращайтесь, —  приписал он в конце, —  я скоро буду настоящим асом в своём деле».

Ни о Сандре, ни о Лусии он не спрашивал. Ему не хотелось ничего о них знать. Мать тоже никогда о них не писала. И это было к лучшему. Александр был ей благодарен за такт и понимание его душевных проблем.

А поутру он встал в прекрасном расположении духа. В этот день ему предстояла деловая поездка, и он выехал из дома ранним утром, чтобы успеть к двенадцати в небольшой городок Буэрро, где его ждал клиент. По дороге он опустил письмо и с лёгкой душой прибавил скорость.

В Буэрро он приехал даже раньше назначенного срока, залюбовался экзотикой кривых улочек, белыми глинобитными домами под пальмовыми листьями и ламами, которые ходили на свободе.

Со своим клиентом он встретился в баре. Коренастый крепыш долго рассказывал ему о своих сёстрах и братьях, с которыми теперь вёл тяжбу из-за родительского дома и фермы. Александру показалось, что шансов выиграть это дело не так уж много, человек этот был ему несимпатичен, и ему не захотелось защищать его интересы.

Когда он поймал себя на этом чувстве, то удивился, потому что обычно его интересовала юридическая казуистика и возможность найти тот ход, который вывернет всё дело наизнанку и даст возможность выиграть именно его клиенту.

Но на этот раз всё было по-другому. Ему была неприятна жадность, с какой этот человек не хотел выпускать из рук того, что, собственно, принадлежало не ему одному.

—  Я еще подумаю, но, похоже, вам придётся поискать себе другого адвоката, —  сказал он, выслушав сеньора Гутьереса.

—  Почему? Не верите в свои силы? —  попробовал тот его подначить. Ему хотелось заполучить Александра, потому что он брал дешевле многих, а выигрывал дела часто.

—  Нет, не верю в необходимость выиграть дело в вашу пользу, —  неожиданно для самого себя высказал своё суждение Александр и попрощался.

—  Так я вам позвоню! —  крикнул ему вслед клиент. —  В какой гостинице вы остановились? В «Золотом льве» или «У Ламейро»?

—  Не стоит! Обратитесь в другую фирму, и она подыщет вам более подходящего адвоката.

Александр удивлялся сам себе. Впервые в жизни ему не захотелось работать. Ну что ж, значит, он устроит себе маленькие каникулы и проведёт здесь пару дней не в архиве, копаясь в пыльных папках с документами о земельной собственности, а на свежем воздухе. Для начала и вправду стоило остановиться в какой-нибудь гостинице. Их, очевидно, было только две, и Александр выбрал «Золотого льва», потому что от этого названия на него повеяло допотопной стариной. Искал он его недолго, обе гостиницы были расположены в центре города, почти напротив друг друга. «Лев» выглядел старше, но удобства в нём были вполне современные.

Александр забросил сумку в номер, оставил машину на стоянке и отправился гулять по городу пешком. Ему нравилось бродить по незнакомым улицам, заглядывать в кафе и магазины, толковать с хозяевами и продавцами.

Он добрался до рынка и залюбовался горами овощей и фруктов, которые живописно громоздились прямо на земле. Прямо на земле сидели и старые индианки, торгующие циновками и изделиями из кожи, на которые индейские племена такие мастера.

Александр купил пёструю кожаную сумочку.

«Пошлю малышке Тиффани, вот она обрадуется, —  подумал он. —  Интересно, а что мне купить Гиминью и Жуниору?»

Он вспомнил, как сам мечтал в детстве о луке и томагавке, о настоящем уборе из перьев, но старые индианки не продавали томагавков, они продавали корзины и грубые миски.

Стоп! А там что продаётся? Александр увидел расставленные парами мокасины —  большие, маленькие, средние.

«Вот что мне надо! Я куплю мальчишкам по паре мокасин! —  радостно воскликнул он про себя. —  Чтобы не ошибиться в размере, куплю средние. Большие —  не маленькие, дорастут!

Он выбрал одну пару побольше, другую поменьше, обе расшитые бусинами, и расплатился не торгуясь.

Он был очень доволен своими покупками и тут же отправился на почту, чтобы отправить посылку в Сан-Паулу. Дорогой он представлял, какой поднимется радостный визг, когда она будет распакована.

«Ну, вот и станет в доме повеселее, —  радостно думал он. —  А потом я напишу Жуниору письмо, расскажу, как играть в индейцев. Пусть построит себе в саду вигвам».

И так ему было радостно представлять эти детские игры, он сам так ими увлёкся, что и не заметил, как дошагал до почты.

На почте было пустынно, у окошка стояла только одна девушка и заполняла бланк. Она писала, зачеркивала и писала снова. Что-то знакомое почудилось Александру в её фигуре. Он пригляделся внимательнее и расплылся в широкой улыбке.

—  Шерли! —  уверенно окликнул он.

Девушка обернулась и бросилась ему на грудь.

—  Тебя мне сам Бог послал, —  проговорила она со слезами на глазах. —  Не думай, я до этого не плакала, а как увидела тебя, разревелась.

—  Да говори толком, что случилось? —  торопил её Александр.

Он обрадовался этой неожиданной встрече, Шерли всегда была ему как сестра. Он усадил её за столик в углу, и она рассказала, что вот уже с полгода как уехала из Сан-Паулу. Ей нелегко даётся расставание с мужем, но он приезжает к ней, как только у него выдаётся свободная минутка. А она? Она берёт уроки у одной очень знаменитой в прошлом балерины. Настоящей звезды, которая открыла теперь частную школу. Шерли живёт в небольшом, очень скромном пансионе и каждый день занимается. Она делает успехи, сеньора Мерриго пророчит ей блистательную будущность.

—  Поздравляю! —  не мог удержаться Александр.

—  Спасибо, —  поблагодарила Шерли и продолжила свой рассказ.

В конце первого цикла все ученики устроили показательное выступление. После концерта к ней подошёл молодой человек, представился менеджером, дал свою визитку и предложил организовать турне по побережью.