Женевьева беспомощно присела около кровати и обняла подругу, которая в болезненной горячке металась по подушке.

– Господи, дай мне умереть, – просила Пруденс сквозь сжатые зубы.

– Пру, пожалуйста…

– Оставь меня! – с внезапной яростью закричала женщина.

Миссис Вимс только сокрушенно покачала головой в ответ на вопросительный взгляд Женевьевы:

– Она не ведает, что говорит. Не обращайте внимания на ее слова.

На рассвете, когда розовое сияние зари окрасило небосвод, Пруденс уже не разговаривала. Она просто дрожала, время от времени судорожно глотая воздух и встряхивая головой, словно отказываясь принимать то, что с ней происходит.

Даже миссис Вимс не могла больше скрыть свою тревогу. Взяв женщину за руку, она посчитала пульс и тихо произнесла:

– Слабеет.

Неожиданно Пруденс широко открыла глаза и страшно закричала, затем начала стонать с плотно сжатыми губами, глядя на все вокруг невидящим взором.

Миссис Вимс бросилась к ней и тут же издала радостный вопль: показалась голова ребенка.

– Наконец-то! – закричала она, сжав на груди руки. – Слава тебе, Господи!

Скоро в руках повитухи оказался мальчик.

Женевьева сначала замерла от изумления, потом по ее щекам покатились слезы. Она еще никогда не видела ничего столь милого, красивого и совершенного. Ребенок был весь розовенький, а когда миссис Вимс протерла ему носик и рот, он кашлянул и издал тоненький писк.

– Позовите мужа, – приказала повитуха, перевязывая пуповину и укладывая ребенка рядом с матерью.

Женевьева поспешно вышла из комнаты.

– Рурк! – радостно крикнула она. – Рурк, где же ты?

Он появился в коридоре изможденный и небритый, с темными кругами под глазами.

– Ребенок родился, Рурк!

Не осознавая, что делает, Женевьева подбежала к нему и порывисто обняла. В ту же секунду сильные руки Рурка сжали ее плечи. Объятие длилось всего одно мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы Женевьеву охватило знакомое чувство запретного желания. Сегодня, правда, прогнать его было довольно легко.

– Это мальчик, Рурк. У тебя родился прекрасный сын. Иди, посмотри.

Взяв за руку, она повела его в спальню. В дверях Рурк остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, затем нерешительно шагнул к кровати.

– Пруденс?

Услышав голос мужа, женщина открыла глаза и слабо улыбнулась, после этого она немного откинула покрывало, так что стало видно красное личико новорожденного.

– Правда, он прекрасен? – прошептала Пруденс. – Такой славный парнишка.

Голос ее ослабел, глаза закрылись.

Рурк был просто очарован ребенком, но в то же время, он никогда еще не испытывал большего страха и недоумения. Как могло это создание быть таким маленьким, прекрасным и совершенным?!

Женевьева подтолкнула Рурка вперед, держа свечу так, чтобы свет падал на младенца. Молодой отец опустился на колени и дотронулся до одеяла, затем, набравшись храбрости, потрогал пальцем сморщенную щечку.

Мальчик тут же повернул голову к пальцу и раскрыл крошечный ротик. На глазах Рурка показались слезы. Теперь уже не имело никакого значения, что он не являлся настоящим отцом ребенка. С этого момента малыш принадлежал только ему.

Пока Рурк любовался сыном, миссис Вимс хлопотала возле Пруденс, меняя простыни и полотенца. Наблюдая за ней, Женевьева вздрогнула от ужаса: столько крови… на белье буквально не осталось сухого места.

Девушка вышла в коридор вслед за повитухой:

– Что-то не так?

Голос ее был настолько тих, словно она не хотела воплощать в слова то темное и зловещее, что невозможно было представить.

– Больная очень слаба, – объяснила миссис Вимс; на ее лице сохранялось мрачное выражение. – Она уже потеряла столько крови, как при дюжине родов, и не похоже, чтобы кровотечение остановилось.

– Что это значит? – со страхом спросила Женевьева.

Миссис Вимс смахнула со щеки слезу:

– Миссис Эдер, очевидно, умрет от потери крови. Она не переживет еще одну ночь.

– Нет! – вскрикнула Женевьева, подавив рыдание. Девушка с такой силой впилась зубами в костяшки пальцев, что едва не прокусила кожу. – Вы ошибаетесь, миссис Вимс.

– Я бы очень обрадовалась, если бы это было так. Но я приняла слишком много родов, чтобы ошибиться. Поверьте, это очень опасное дело – рожать детей.


Женевьева уже мечтала о том, чтобы ребенок начал плакать и нарушил зловещую тишину, весь день наполнявшую затемненную комнату. Но младенец оказался терпелив, как ангел, и спокойно переносил ее неуклюжие ухаживания, время от времени посасывая смоченную в воде свернутую тряпочку.

Рурк, бледный и беспомощный, молча сидел возле кровати и смотрел на неподвижно лежащую Пруденс, будучи не в силах предотвратить уход жены.

Время от времени в спальню заходила миссис Вимс и меняла пропитанные кровью простыни на свежие.

Кровотечение, казалось, никогда не прекратится. Женевьева вздрогнула при этой мысли, но постаралась не поддаваться панике. Беспомощность и ужас при виде смерти самой дорогой подруги были почти непереносимы. Она крепко прижала к себе ребенка и, не отрываясь, смотрела на его мать, совершенно не замечая, как из глаз, так же обильно и безостановочно, как кровь Пруденс, льются слезы.

– Я не должен был привозить ее сюда, – неожиданно произнес Рурк голосом, полным раскаяния. – Я не должен был слушать Анжелу Бримсби. Пруденс никогда не казалась сильной. Я увидел это в первую же нашу встречу, но мой эгоизм победил рассудок.

– Здесь нет твоей вины, Рурк, – прошептала Женевьева.

При мысли о чете Бримсби в ее душе шевельнулись горечь и ненависть. О, эти благородные и изысканные лондонцы, богатые и благополучные в своей чистой жизни, Пруденс совершенно ничего не значила для них. Эдмунд Бримсби произвел на свет ребенка, убившего Пруденс, а сам остался не затронут ни скандалом, ни этой трагедией. Женевьева никогда раньше не предполагала, что способна на такую холодную ненависть, которую испытывала сейчас к этому человеку.

Полдень медленно переполз в вечер. К этому времени миссис Вимс нашла кормилицу: индианку с французской территории по имени Мими Лайтфут, муж и ребенок которой недавно умерли от лихорадки. Мими бесшумно проскользнула в комнату, разожгла в камине огонь, потом поставила свечу на столик у кровати и так же тихо исчезла, сохраняя на лице выражение глубокой печали. Ни Рурк, ни Женевьева так и не заговорили с ней.

Наконец, когда первые звезды начали появляться в сумеречном небе, Пруденс пошевелилась. Рурк склонился над ней с надеждой в глазах.

– Ребенок… – прошептала Пруденс.

Женевьева поднесла к ней младенца, который как раз начал просыпаться после долгого сна. Он открыл крошечный ротик и трогательно зевнул. Девушка положила ребенка возле матери и, взяв Пруденс за руку, провела ею по нему.

Пруденс прищурилась и заморгала, плохо видя в темноте, а затем, когда ее глаза привыкли к сумеркам, губы женщины сложились в улыбку, полную непереносимой печали.

– Он стоит смерти, – еле слышно произнесла она.

– Прекрасный парнишка, – заверил жену Рурк.

Она пристально посмотрела на него, словно заметив впервые. Ее улыбка смягчилась и стала еще печальнее.

– Ты прекрасный человек, Рурк Эдер. Я счастлива, что разделила с тобой хоть маленькую часть своей жизни. Правда, мне очень стыдно, мой муж, что я так поздно сказала тебе об этом, – грустно добавила Пруденс.

Рурк крепко стиснул руку жены. Тогда женщина протянула другую руку Женевьеве, стоявшей у изголовья.

– Моя дорогая подруга, – прошептала она совсем слабым голосом. – Какая радость, что все это время ты находилась рядом со мной…

– О, Пру! – воскликнула девушка, чувствуя, как ее охватывает дрожь.

– Не нужно плакать обо мне, Женевьева, пожалуйста. Ты должна жить за меня. Вирджиния не стала моей судьбой, но ты здесь будешь счастлива, ты обязательно преуспеешь, Женевьева. Я рада, что хоть немного сделала для тебя, научив читать.

– Пру, ты научила меня гораздо большему.

– Тогда используй свои знания, Женевьева, и сделай так, чтобы я могла гордиться тобой.

Девушка поцеловала холодную руку подруги.

– Обещаю, Пруденс, обещаю.

Веки больной опустились, и Женевьева громко всхлипнула, решив, что она ушла навсегда. Но вот Пруденс снова открыла глаза: чтобы взглянуть на ребенка.

– Хэнс, – произнесла Пруденс, назвав его именем, которое она выбрала. – Пусть малыш будет Хэнсом. Обращайтесь с ним хорошо. Он невиновен в моих грехах.

Рурк поймал взгляд жены:

– Конечно, Пруденс, не волнуйся.

– Вы оба такие хорошие, – сбивчиво прошептала Пруденс. – Если бы я имела хоть каплю ваших добродетелей…

Она не договорила, медленно обратив свой взор к окну, в котором виднелось уже усыпанное звездами синее бархатное небо.

И на этом все кончилось. Пруденс просто уступила смерти – без движения, без драматической мольбы о милосердии. Она словно застыла во времени, глядя в окно невидящим взором, бессознательно обратившись на восток, туда, где жил человек, которого Пруденс никогда не переставала любить.

– Нет! – воскликнула Женевьева, падая на колени около кровати.

Рурк сокрушенно покачал головой и нежно провел рукой по лицу Пруденс, чтобы закрыть невидящие глаза. Затем он взял ребенка на руки, подошел к Женевьеве и поднял ее с колен.

– Пруденс больше нет, – тихо произнес Рурк. – Ее нет, а у нас еще много дел.

Женевьева оперлась на сильную руку Рурка, чувствуя, как к ней возвращается самообладание. Вытерев слезы, она с нежностью посмотрела на ребенка.

– Ты прав, Рурк. Этот молодой человек потребует от нас много любви и заботы.

Они вместе направились к дверям, чтобы позвать Мими Лайтфут и начать печальную подготовку к похоронам.

На полпути Рурк остановился и, повернувшись к кровати, хрипло произнес: