— Я был взбешен и хотел преподать тебе урок. Она кивнула, пытаясь справиться с новым ударом.

— Ну, что же. Ты добился своей цели.

— И это не оправдывает меня. Я чуть не сделал то, что пытался сделать тот ублюдок в баре.

— Я не хотела, чтобы он касался меня.

Грейс сделала глубокий вдох, задержала дыхание и медленно выдохнула. Этан не отреагировал на ее слова, не заговорил, как она надеялась. Он словно отдалился от нее на тысячу миль, хотя даже не шевельнулся. И ее сердце чуть не разорвалось от мучительной боли.

— Ты оказался рядом в трудную минуту, и я тебе благодарна. — Грейс начала подниматься, но Этан вскочил на ноги, опередив ее, и протянул руку, Она приняла его помощь, решив не усугублять взаимную неловкость. — Я была в панике. Я не знаю, смогла ли бы справиться сама. Ты — хороший друг, Этан, и я очень признательна тебе.

Этан отступил и для собственного спокойствия сунул руки в карманы.

— Я поговорил с Дэйвом. У него есть на примете пара приличных подержанных автомобилей.

Грейс хотелось наброситься на него, заорать, но поскольку она понимала, что криком ничего не добьется, то даже заставила себя рассмеяться.

— Ты не теряешь времени зря. Хорошо, я завтра поговорю с Дэйвом. — Она оглянулась на дом, на крохотную веранду, освещенную фонарем. — Не хочешь зайти? Я могла бы приложить лед к твоим пальцам.

— Не стоит. С моей рукой все в порядке, я даже не ободрал суставы. У него челюсть мягкая, как подушка. Тебе пора в постель.

— Да, — согласилась она и мысленно добавила: «В одиночестве. Беспокойно метаться полночи, разрываясь от несбыточных желаний». — Я приду к вам в субботу на пару часов. Навести порядок перед приездом Кэма и Анны.

— Чудесно. Мы будем тебе благодарны.

— Ну, спокойной ночи.

Грейс отвернулась и пошла к дому.

Этан ждал. Говорил себе, что просто хочет увидеть, как она окажется в безопасности за запертой дверью. Только он знал, что лжет самому себе, что это просто трусость. Он не ответил честно на ее вопрос и не сможет ответить на него, пока она не окажется на приличном расстоянии.

— Грейс, — тихо позвал он.

Она на мгновение закрыла глаза. У нее больше не было сил. Единственное, чего она сейчас хотела, — это поскорее забраться в постель и хорошенько выплакаться. Она так давно не позволяла себе от души поплакать. Взяв себя в руки, она медленно повернулась, выдавила улыбку.

— Да?

— Я думаю о тебе как о женщине. — Даже на таком расстоянии Этан увидел, как расширились и потемнели ее глаза, как соскользнула с губ вымученная улыбка. — Я не хочу, я запрещаю себе так думать, но все равно думаю. А теперь уходи.

— Этан…

— Уходи. Уже поздно.

Она медленно повернула дверную ручку, вошла, закрыла за собой дверь и тут же, словно очнувшись, бросилась к окну и еще долго смотрела ему вслед, после того как он сел в свой грузовик и уехал.

«Поздно, — думала она, чувствуя, как в ней зарождается надежда. — Но, может, еще есть какой-то шанс».

7

— Мама, спасибо, что забираешь Обри. Я так тебе благодарна за помощь.

— Помощь? — Кэрол Монро опустилась на колени, чтобы завязать шнурки на розовых кроссовках Обри. — День в обществе этой конфетки — чистое удовольствие. — Она легко ущипнула Обри за подбородок. — Мы чудесно проведем время. Правда, моя прелесть?

Обри, прекрасно сознающая свою власть, улыбнулась во весь рот:

— Игрушки! У бабушки игрушки! Куколки.

— Конечно, мы поиграем в куклы. Я приготовила тебе сюрприз.

Глаза Обри стали огромными и засверкали. Она затаила дыхание, затем с восторженным визгом спрыгнула со стула и закружилась по комнате в собственной версии победного танца.

— О, мама! Неужели еще одна кукла? Ты ее избалуешь.

— Это невозможно, — решительно заявила Кэрол, поднимаясь с колен. — В любом случае, как бабушка, я имею на это право.

Поскольку Обри продолжала с восторженным визгом бегать по комнате, Кэрол получила возможность повнимательнее рассмотреть дочь. Девочка мало спит, решила она, замечая синяки под глазами Грейс. И ест как птичка. Чтобы как-то исправить ситуацию, Кэрол принесла дочке домашние булочки с ореховым маслом.

Совсем молодая женщина, которой еще не исполнилось двадцати трех лет, должна хоть немного уделять внимание своей внешности: пользоваться косметикой, завивать волосы и в выходные веселиться с друзьями. Танцевать до упаду, а не преждевременно вгонять себя в могилу непосильным трудом.

Кэрол вздохнула. Она повторяла это десятки раз, и столько же раз Грейс отмахивалась от ее слов. Может, изменить тактику?

— Грейси, ты должна бросить ночную работу.

— Нормальная работа.

— Нет ничего зазорного в том, чтобы зарабатывать на жизнь честным трудом, но человек не должен лишать себя удовольствий.

«Старая песня, правда, иногда в ней появляются новые нотки», — подумала Грейс, отвернувшись и начиная яростно тереть уже безупречно чистый рабочий стол.

— Мне нравится работать в баре. Это дает мне шанс видеть людей, общаться с ними. — Даже если все общение сводится к вопросу, не хотят ли они еще выпить… — И деньги хорошие.

— Если у тебя трудности с деньгами…

— Все в порядке. — Грейс стиснула зубы. Даже под самыми страшными пытками она не призналась бы, что ее бюджет — из-за сломавшейся машины — трещит по швам. Следующие несколько месяцев будет очень трудно сводить концы с концами. — Лишние деньги никогда не помешают, и я, поверь, очень хорошая официантка.

— Не сомневаюсь в этом, но ты могла бы работать днем в нашем кафе, — возразила Кэрол.

Грейс прополоскала тряпку и повесила ее сушиться на раковину.

— Мама, ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Папа не хочет, чтобы я работала на него.

— Он никогда не говорил ничего подобного. И потом, ты ведь помогаешь разделывать крабов, когда нам не хватает рабочих рук.

— Я помогаю тебе, — уточнила Грейс, поворачиваясь к матери. — И с удовольствием это делаю, но мы обе знаем, что я не могу работать в кафе.

«Дочка упряма, как два мула, которые тянут в разные стороны, — подумала Кэрол. — Вся в отца».

— Ты могла бы смягчить его, если бы захотела.

— Папа не скрывает своих чувств ко мне, и я не собираюсь его «смягчать». — Кэрол открыла рот, чтобы возразить, но Грейс опередила ее: — Оставим это, мама. Я не хочу с тобой спорить. И не хочу, чтобы ты снова пыталась нас примирить. Это ни к чему не приведет.

Кэрол всплеснула руками. Она любила их обоих — мужа и дочь, но никогда не понимала их, как ни старалась.

— Невозможно разговаривать ни с тобой, ни с твоим отцом, когда у вас это чертово выражение лица. Не знаю, зачем я сотрясаю воздух.

Грейс улыбнулась:

— Я тоже не знаю. — Она подошла к матери, наклонилась — Кэрол была на шесть дюймов ниже ее собственных пяти футов восьми дюймов — и поцеловала в щеку. — Спасибо, мама.

Кэрол растаяла, как всегда в таких случаях, задумчиво провела рукой по своим коротким кудрявым волосам. Когда-то они были белокурыми, как у ее дочери и внучки, но теперь приходилось поддерживать природный цвет с помощью краски.

Правда, лицо сохранило свежесть и осталось удивительно гладким, несмотря на ее любовь к солнцу, но не следует забывать, что она никогда не ложилась спать, не увлажнив его кремом.

Кэрол Монро считала, что долг настоящей женщины — заботиться не только о семье, но и о своей внешности. И она гордилась тем, что на пороге сорокапятилетия все еще была похожа на фарфоровую статуэтку, как когда-то называл ее муж.

О господи! Пит тогда ухаживал за ней и даже старался быть романтичным. С годами он все реже и реже вспоминал о романтике. Однако, романтичный или нет, Пит — хороший человек, думала Кэрол. Преданный муж, честный человек удачливый бизнесмен. Всегда прекрасно обеспечивал семью. Пожалуй, его главная проблема — он слишком обидчив и злопамятен. Грейс уязвила его гордость, не оправдав его надежд, не став той идеальной дочерью, о какой он мечтал.

С этими мыслями Кэрол помогала Грейс собирать вещи Обри, необходимые для дневного визита. Похоже, теперь детям требуется гораздо больше, чем раньше. Бывало, она подхватывала Грейс на бедро, кидала в сумку пару подгузников, и они были готовы отправляться куда угодно.

Теперь ее дочурка выросла, у нее собственный ребенок. Кэрол улыбнулась, прислушиваясь к разговору Грейс и Обри, решавших, кто из мягких зверей удостоится чести погостить у бабушки. Надо признать, что Грейс не просто хорошая мать, она справляется со своими обязанностями гораздо лучше ее самой. Грейс внимательно слушает и с уважением относится к доводам дочки. Сама Кэрол просто принимала решение и требовала его выполнения. Грейс была таким послушным ребенком, никогда не спорила, и Кэрол не задумывалась, что же происходит в душе ее девочки.

И теперь винила себя за это. Она ведь знала, что Грейс мечтает учиться танцам, но не восприняла ее мечту всерьез, просто отмахнулась, как от детского каприза. Она не помогла своему ребенку, не поддержала, не поверила.

Уроки танцев казались Кэрол просто естественным времяпрепровождением для девочки. Если бы у нее был сын, она проследила бы, чтобы он играл в детской бейсбольной лиге. Это было… это просто само собой разумелось. Девочкам — балетные пачки, мальчикам — бейсбольные рукавицы. Вот так просто. Ей и в голову не приходило что-то менять в устоявшихся традициях.

Теперь приходится признать, что Грейс была индивидуальностью, а не послушной марионеткой в ее руках, но она этого не видела… или не хотела видеть.

Когда восемнадцатилетняя Грейс сказала ей, что сэкономила все заработанное за лето и хочет ехать в Нью-Йорк учиться танцам, и попросила помощи, она, ее мать, решительно заявила, чтобы дочка не дурила — юные девушки, только кончившие школу, не должны удирать в Нью-Йорк — особенно в Нью-Йорк — и жить там без родительского присмотра… Кэрол искренне верила, что дочкины мечты о балете как-нибудь сами собой превратятся в мечты о свадьбе.