Валери Кинг - Прикосновение Купидона

– Нет, папа, – ответила Диана, пытаясь взять себя в руки и, не отвлекаясь ни на что другое, думать только о том, ради чего она пришла к отцу. Он явно рассердился на нее, и надо было спасать положение. – Прости, папа! Я веду себя по-дурацки, извини меня, пожалуйста. Я была расстроена – хотя я терпеть не могу признаваться в этом – некоторыми обстоятельствами. Но это неважно, ничего серьезного. Я надеюсь, ты помиришься с бедной миссис Шипстор. Джулия уже выздоравливает, но она заразила нескольких слуг, поэтому, боюсь, на долю нашей экономки выпало в последние дни много дел.

– И тем не менее тебе не удастся меня одурачить, ты же знаешь. Ты позволила тете Феб нанять миссис Шипстор, потому что у тебя доброе сердце. Если ты помнишь, она отчаянно нуждалась в работе, и ты откликнулась на ее трудное положение с христианским милосердием. Я всегда восхищался тем, что ты тогда протянула ей руку помощи, тем более что она двоюродная сестра моей тетки.

Диана закончила удалять коричневую смесь с его лица и продолжала отряхивать белый крахмальный галстук.

Он недовольно фыркнул в ответ на ее движение, поймал ее руку в воздухе и настороженно посмотрел на нее.

– Если бы я не знал мою Диану лучше, я бы подумал, что ей от меня что-то нужно!

Диане не понравилось, как пронзительно он смотрел на нее. В отличие от Джулии она была очень близка со своим отцом и с удовольствием разделяла его взгляды, его мысли, его общество, но бывали моменты, когда она хотела бы, чтобы он не знал ее так хорошо. Так она подозревала, что он давно догадался о ее любви к капитану Эверарду, даже несмотря на то, что весь последний год она прилагала неимоверные усилия, чтобы скрыть от него правду о своих чувствах. Получилось ли это у нее, она не знала. Но его последнее замечание доказывало, что ее отца не так-то легко провести.

– Итак, чего ты хочешь? – спросил он, прищурив глаза. – Давай, давай, детка! Не разыгрывай со мной простушку!

Диана вложила платок обратно в его руку и отвернулась. Она подумала, не притвориться ли ей, будто она не имеет ни малейшего представления, о чем он говорит, но тут же отбросила эту мысль. Ее отец всегда знал, когда она говорила неправду, стоило ей открыть рот. Он говорил, что ее веснушки темнеют, когда она пытается лгать. Конечно, она в это не верила, но в детстве провела немало часов перед зеркалом, нарочно говоря всякий вздор, чтобы посмотреть, потемнеют ее веснушки или нет.

Взглянув на отца, она увидела, как нежность осветила его черты. Он обнял ее и притянул к себе. Диана почувствовала, как к ее глазам подступают слезы любви, и с облегчением положила голову ему на плечо.

– Я сделаю все, о чем ты попросишь, моя дорогая! Я столь многим обязан тебе. Сомневаюсь, что я когда-нибудь смогу отплатить тебе за то, что ты так рано взяла на себя обязанности своей матери.

Диана вздохнула и ответила:

– Тебе не понравится моя просьба, папа! На самом деле, она покажется тебе отвратительной. – Еще раз вздохнув, она решилась и произнесла: – Я хочу, чтобы ты принял Лоуренса Эшвуда и отнесся к нему справедливо. Это не его вина, что моя мать сбежала с мистером Эшвудом.

Она почувствовала, как плечи и грудь ее отца напряглись. Эта просьба была для него очень тяжела, она это знала и не удивилась, когда он зашагал по комнате, повторяя, что не позволит, чтобы Эшвуд снова переступил порог его дома.

Когда он остановился и замолчал, она умоляюще воскликнула:

– Ему было тогда тринадцать лет, папа! Как ты можешь обвинять его или наказывать? У нас с Джулией, когда мама убежала, остался, по крайней мере, ты. А что было у Лоуренса? Разоренное имение и дряхлые слуги, которых он должен был обречь на нищету. – Она взглянула на него. – Разве он уже недостаточно пострадал от маминого поступка?

– Ты не можешь понять, – прошептал он, его горло сжималось от подступающих слез.

Диана сама не знала, зачем выдала так много, но слова, казалось, сами сорвались с ее губ:

– Он вернулся за Джулией. Он хочет просить ее руки.

«Папа бесновался чуть не целых полчаса. Жениться на его дочери, подумать только!

Я позволила ему покричать, зная, что в конце концов он затихнет. Всякий раз, как мне становилось не по себе от громовых раскатов его голоса, разносящихся по столовой, достаточно было только взглянуть на следы табака на его бриджах и сюртуке, и мое настроение немедленно улучшалось. Он представлял собой на редкость забавное зрелище, бегая вокруг стола орехового дерева.

Его тирада наконец оборвалась, когда он заметил, что я улыбаюсь, и потребовал объяснить, что именно я нахожу таким забавным. Пришлось сказать ему, что я только хотела бы узнать, оставила ли нам наша бабушка перед своей кончиной десять лет назад рецепт удаления табачных пятен с одежды. Затем я добавила с веселыми искорками в глазах, что она, верно, была бы ужасно шокирована его видом – о, моя дорогая бабушка была очень старомодной дамой! – и, должна признать, мне удалось переменить его настроение. Он сразу же стих и помягчел, сел со мной на диван перед камином, взял за руку и попросил рассказать ему все, что я знала о Лоуренсе. Я рассказала ему о приключениях Ларри и о том, что он и есть тот самый набоб, о котором все говорят. Конечно, я сообщила о его богатстве, но заклинала отца молчать об этом. Ведь, надо думать, у Ларри были свои причины – и, возможно, имеющие отношение к Джулии – не желать, чтобы кто-либо знал о его огромном состоянии. Что касается его вымышленного имени, я полагаю, тут были те же мотивы. Он не оставил бы себе никаких шансов завоевать Джулию, если бы был вынужден избегать респектабельных лондонских гостиных. Не думаю, что Ларри сильно беспокоит мнение окружающих, но явно беспокоит то, что его репутация – или, точнее, репутация его отца – может отразиться на Джулии.

Со своей стороны я хотела, чтобы папа знал, что Лоуренс вернул былое благосостояние и даже в какой-то степени честь семьи Шат Эшвуд. Когда отец спросил меня, что я думаю о браке между Джулией и Лоуренсом, я разразилась такими оглушительными рыданиями, что он просто похлопал меня по руке и сказал, что понимает стоящую передо мной дилемму. После чего я покинула столовую. Я поняла, что он был полностью осведомлен о моих чувствах к Эверарду.

В конце концов я добилась, чего хотела. Я пишу это на следующее утро. Лоуренс сейчас как раз здесь, и мой отец мысленно уже примирился с лучшим другом моего детства, так что, я надеюсь, их встреча будет вполне удачной.

Я оставляю свои записи, потому что мне пора идти покупать – не могу поверить, что я делаю это, должно быть, я сошла с ума! – парик, похожий на темные волосы Джулии!

Простит ли меня Эверард, когда узнает правду?

И сможет ли он любить меня?»

Лоуренс Бишэмп поклонился в дверях кабинета виконта. Лорд Кингзбридж в ответ настороженно взглянул на него своими голубыми глазами, слегка прищуренными под густыми серебристыми бровями. Он сидел за массивным столом красного дерева, опираясь о него локтями и прикрыв руками нижнюю часть лица, поэтому все, что Лоуренс мог видеть, – это волнение в его глазах.

– Значит, вы вернулись в Лондон, – начал лорд Кингзбридж, кладя руки на стол. Его глаза тут же опустились на блестящее полированное дерево, взгляд омрачился, как будто нежеланные образы стали всплывать перед его мысленным взором.

У Лоуренса заныло сердце, когда он увидел, как потемнело лицо виконта, и глубокая печаль исказила его черты.

«Как он постарел. Когда я уехал, он был еще молодым мужчиной. Но пятнадцать лет – долгий срок».

– Да, я вернулся в Англию после длительного пребывания в Индии.

– Делали состояние, да? – спросил виконт, поднимая на него глаза и пытаясь улыбнуться.

Когда черты Кингзбриджа начали светлеть, не без усилия с его стороны, Лоуренс почувствовал себя более уверенно.

– Да, сэр, можно сказать так, – ответил он вежливо.

Он продолжал стоять у дверей кабинета, пока виконт не произнес, слегка нахмурившись:

– Входите же, входите! – и поднялся со своего кресла. – Не хочу показаться невежливым, но должен признать, ваше появление привело меня в замешательство. Вы знаете, как сильно напоминаете своего отца?

– Да, я знаю, – ответил он с улыбкой, идя через комнату. – Я был удивлен тем, что несколько человек узнали меня. Леди Кловелли узнала меня по голосу. Я подумал, что это очень необычно с ее стороны.

– Она – женщина разнообразных способностей. Я бы не сказал, что у нее быстрый ум, но в ней есть некая проницательность. Я очень уважаю ее.

– Мне кажется, у нее золотое сердце, – сказал Лоуренс и с легкой усмешкой добавил: – Только она слишком много хихикает – довольно странная привычка для женщины, которая уже трижды стала бабушкой.

Виконт улыбнулся на его замечание и жестом пригласил Лоуренса сесть в кресло напротив. Когда он сделал это, Кингзбридж вернулся на свое место за столом. Лоуренс ничего не мог поделать, он чувствовал всю тяжесть вины своего отца. Казалось, будто некая осязаемая завеса повисла в воздухе между ним и виконтом, подобно тому как свинцовые облака проливаются дождем на землю.

Старой истории с побегом минуло уже пятнадцать лет. Единственный человек, который мог дать лорду Кингзбриджу удовлетворение на поле чести, давно умер. Лоуренс только надеялся на то, что виконт сумеет найти в своем сердце прощение для сына этого человека. В противном случае ему будет слишком сложно добиваться Джулии.

Лоуренс был удивлен силой своих чувств, которые охватили его, когда он внимательно смотрел на лорда Кингзбриджа. Он так много лет был человеком дела, что в этот момент не чувствовал ни страха, ни волнения, хотя виконт, сидевший перед ним, имел власть отказать ему навсегда в руке дочери.

Нет, не страх владел им, когда он смотрел в изборожденное морщинами лицо лорда Кингзбриджа.