– О тетушка, – вздохнула Джулия, присаживаясь на софу рядом с ней. – Если бы мы только могли. Эверард! – воскликнула она, поворачиваясь к своему жениху, – как ты относишься к поездке в Баф? Там такая милая церковь, с плющом, вьющимся по стенам, великолепный пейзаж, прямо как на картинах мистера Рептона. Она такая живописная. О, скажи, что ты согласен.

– Но мы же сказали всем знакомым, что будем венчаться здесь, – ответил Эверард с едва заметным раздражением.

Диана набралась смелости и, сглотнув, обратилась к Эверарду:

– Леди Кловелли, с которой тетя и я обсудили эту возможность заранее, предложила свой дом в Беркшире для проведения вечера в честь обручения. Она сможет принять столько гостей, сколько будет нужно. Я уверена, что, услышав имя Кловелли, никто не станет жаловаться на изменения в планах. Никто не посмеет!

– Вечер в честь обручения в Кловелли-холл? – воскликнула Джулия, медленно вставая со своего места на софе, будто ее поднимала какая-то невидимая сила. – Должно быть, я сплю! Вечер в Кловелли-холле? Этой древнейшей из усадеб! Это так грандиозно, так великолепно. Я надену сапфиры! Конечно, я смогу надеть там сапфиры. О папа, ну скажи, что могу! Эверард, ты просто не можешь отказать!

20

– Что это значит, Диана? – прошептал Эверард.

Он отвел ее от Джулии и Феб, которые сидели на софе, горячо обсуждая предстоящую поездку. Сначала он просто потерял дар речи, сраженный перспективой путешествия по Англии, которое, он был уверен, принесет ему больше известности – совершенно ненужной, – чем его подвиги в Испании! Он был буквально в ужасе и сразу понял, что нечего и думать о том, чтобы пытаться остановить Джулию и отказаться от этой поездки.

Но когда ему сказали, что, помимо того, что их свадьба откладывается на три недели, ему еще предстоит пережить целых три праздничных вечера в честь их помолвки, он впал в ярость.

Диана ничего не ответила на его вопрос, и он зашипел на нее:

– Что значит это вмешательство в наши планы? Вы же прекрасно знали, что Джулия не устоит перед всей этой пышностью и помпой? Вместо того чтобы сдерживать ее тщеславные стремления, вы только подстегиваете ее к большему!

Диана медленно подошла к окну, выходящему на Гросвенор-сквер. Оно было завешено прекрасными шелковыми шторами золотисто-синего цвета, подвязанными по сторонам окна синими шелковыми шнурами. Диана нервно провела пальцем по шторе.

– Видимо, вы должны привыкнуть к тому, что ей все это нравится, Эверард.

Усилием воли она заставила себя обернуться и посмотреть ему в глаза, чтобы он ясно прочитал в них, что она имеет в виду.

Она увидела, что его глаза сузились, он весь подался вперед.

– Итак, мы вернулись к тому же. Если я правильно понял, я должен именно вас благодарить за продление помолвки. Я спрашиваю еще раз: чего вы хотите? Вы пытаетесь убить мою любовь к Джулии с помощью этих жалких происков? Видно, я плохо знал вас, Диана. Я глубоко разочарован. Я рассчитывал, что вы сделаете все, чтобы поддержать меня, мои намерения, связанные с Джулией. Разве мы не были друзьями, даже больше, чем друзьями, – наперсниками? Вы должны знать меня, а поэтому должны и понимать, чего я хочу для своей жены. Как мы могли так подолгу и о многом беседовать, если вы совершенно не понимаете меня?

Диане хотелось закричать: «А как же вы могли так долго быть моим другом и не заметить того, что происходит со мной?»

– Эверард, – раздался восторженный голос Джулии, – леди Эпплдор сказала тете Феб, что она хочет купить двадцать лебедей специально для нашего вечера, чтобы они плавали в пруду перед ее домом. Бальная зала выходит как раз на него, и, наверное, будет уже достаточно тепло, чтобы танцевать на террасе. О, ведь в Котсволде очень красиво в это время года! Разумеется, мне надо три новых бальных платья. Возможно, нам придется отложить свадьбу еще на неделю. Портные не успеют сшить три платья! Как вы думаете, Эверард?

– Нет! – закричал он. – Этого я не позволю. – Он оставил Диану и пошел через комнату к своей невесте. – Мне не нравится, что вы так охотно соглашаетесь отложить нашу свадьбу. Вы должны кое-что понять. Я долго ждал, прежде чем решил жениться, но, встретив вас – такую красивую – и добившись вашего согласия стать моею, я хочу как можно скорее назвать вас своей женой. Я хочу, чтобы вы принадлежали только мне, и не позволю никаких задержек нашей свадьбы.

К концу его речи Джулия зарделась и заулыбалась, и Диана с огорчением поняла, что невольно подтолкнула Эверарда к поступку, который мог лишь усилить привязанность Джулии к нему. Такое бурное и темпераментное выражение любви – совершенно несвойственное его натуре – было именно тем, что могло понравиться ее сестре.

– Я не думала, что вы так расстроитесь, любовь моя, – сказала Джулия, беря его за руку и поднимая глаза, чтобы взглянуть ему в лицо. Она все еще сидела на софе, «La Belle Assemblée» раскрыта на коленях, выразительное лицо светилось нежностью.

Он смягчил голос и закончил монолог пожатием ее руки и словами:

– Не хочу огорчать вас, моя дорогая, но я должен настоять на том, чтобы вы отказались от этих платьев. Это… это путешествие, как его, видимо, начнут называть в свете, будет длиться три недели, и не больше! По окончании которых мы поженимся.

Джулия заглянула ему в лицо с восторженным обожанием.

– Да, мой дорогой Эверард, – произнесла она с благоговением. В ответ на это он склонился к ее руке и поцеловал ее.

Но стоило ему отпустить ее руку, как она тут же повернулась к Феб и воскликнула:

– Если я обращусь сразу к двум модисткам, то, думаю, мне успеют сшить все, что я задумала. Не могу же я надеть у леди Эпплдор то же платье, в котором буду в Кловелли-холле. Не могу!

– Но подумай! – ответила Феб с шутливой улыбкой и озорным огоньком в глазах. – Если тебе успеют сшить все те платья, которые ты намерена заказать, то придется нанимать два фургона, чтобы везти содержимое твоего гардероба по Англии. Боюсь, Эверард испугается высоких пошлин и будет принужден отказаться!

Джулия игриво рассмеялась и снова повернулась к своему жениху, который, уже не понимая, что происходит, попятился от нее.

– Эв! – воскликнула она, потряхивая своими темными кудрями. – Вы ведь не будете против, правда?

Диана к этому времени подошла к камину, стоя возле которого она могла видеть их обоих – и сестру, и Эверарда. Нежность на его лице и сменившее ее выражение смущенного изумления чуть не заставили ее рассмеяться. Неужели Эверард думал, что Джулия откажется от своих платьев? Как мало он знал ее.

Вопрос Джулии был риторическим, так как она немедленно переключила свое внимание на тетю и на дамский журнал, все еще лежащий у нее на коленях. Эверарда совершенно забыли за оживленным обсуждением достоинств всех разновидностей шелка, газа, атласа, узорчатых кружев, французских узлов и вышивок серебряной нитью. Наконец дело дошло до цвета гостиных, в которых должны были состояться вечера в честь помолвки. Джулия решила сшить соответствующие платья, чтобы смотреться на этом фоне еще выигрышнее. Тут Эверард понял, что пора ретироваться, и двинулся обратно к камину.

Когда он начал допытываться у Дианы, кому первому пришла в голову чудовищная идея устроить эту поездку, она просто покачала головой и сказала:

– Вы видите, как все это нравится Джулии? Почему вы хотите отказать ей в удовольствии провести несколько недель так, что ей будет завидовать вся Англия. Она сделает вам честь! Ее платья будут такими великолепными, что мы даже не можем себе представить!

– Да прекратите же! – раздраженно ответил жених, как будто ему наступили на мозоль.

21

Лорд Кингзбридж сидел в небольшой комнате, расположенной в задней части его дома. Уже несколько лет она была его любимым убежищем, где он наслаждался возможностью отдохнуть от всех и вся. Он сидел в глубоком кресле, опершись подбородком на руку, и то и дело испускал тяжелые вздохи, между которыми проходило не больше двух с половиной минут. Время он отслеживал по часам, громко тикавшим на каминной доске перед ним. Обстановка комнаты была скромной и состояла только из кресла, скамеечки для ног и стола из красного дерева, на котором стояла большая коробка нюхательного табака. Коробка была открыта и крышка лежала рядом на полированной поверхности стола. Вдоль стен тянулись ряды книжных полок с толстыми томами в кожаных переплетах – коллекция, собранная его дедом больше полувека назад. Завершали убранство комнаты две старинные французские фарфоровые вазы и лежащий на полу узорчатый красно-зеленый ковер. Зеленые бархатные шторы свисали с золотистого карниза по бокам узкого окна, выходившего на конюшенный двор.

В теплые месяцы поздней весны и лета, когда в камине не зажигали огонь, он ставил перед очагом большую расшитую ширму. И сейчас она была здесь, перед ним, напоминая о лучших днях его жизни.

Ему подарила ее Гвендолин на годовщину их свадьбы, за год до того, как она… Во всяком случае, за какое-то время до этого. Он смотрел на сложную вышивку – прелестные желтые и розовые розы в обрамлении листьев на темно-зеленом фоне. Он всегда любил эту ширму, и хотя мало разбирался в искусстве вышивания, но понимал, что для ее создания потребовалось немало усилий и мастерства. Только одно удивляло его все эти годы в подарке его жены – он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь видел ее с иголкой в руках. Никогда пяльцы не портили своим видом его гостиные, и, насколько он помнил, Гвендолин была живым, неугомонным созданием, таким же, как Джулия. Поэтому было непонятно, когда же она находила время для такой сложной работы! Это была тайна, которую его бедная жена унесла с собой в могилу много лет назад.

Он снова вздохнул, разглядывая ширму. В левой руке он держал бокал бренди. Виконт был уже немного пьян и рад этому. В последнее время его тяготила повисшая в доме напряженность, которая, казалось, пропитывала воздух, которым он дышал, и все эти дни у него болезненно ныло сердце.