— Пресвитерианам не разрешается играть в карты, — с легким вызовом напомнила Элизабет.

— Знаешь, вообще-то я против Бога не иду, но когда мне забивают голову всякой чепухой, могу и взбеситься! — отозвалась Руби. — Александр говорит, тебе еще десять недель лежать пластом, только пить да писать. Так что если карты помогут тебе скоротать время, будем играть в карты.

— Давай сначала поболтаем, — попросила Элизабет, которую переполняли чувства. — Расскажи о себе. Яшма говорит, у тебя есть сын.

— Да, Ли. — Голос Руби смягчился, лицо словно осветилось изнутри. — Лучик света в моей жизни. Мой нефритовый котенок. Ох, как я по нему скучаю!

— Ему сейчас одиннадцать?

— Да. И мы не виделись два с половиной года.

— А его фотография у тебя есть?

— Нет, — отрезала Руби. — Это слишком больно. Я просто закрываю глаза и представляю его себе. Маленький красавчик! Солнышко мое.

— Яшма говорит, он умненький мальчик.

— Щебечет на всех языках, как попугай, но Александр говорит, что курс гуманитарных наук в Оксфорде ему не одолеть, а я так надеялась! Скорее всего, он будет изучать естественные науки в Кембридже.

Элизабет поняла, что эта тема причиняет Руби острую боль, и поспешила сменить ее:

— Скажи, кто такая Гонория Браун?

Зеленые глаза широко раскрылись.

— И ты тоже знаешь? Понятия не имею, кто она, но Александр вечно нахваливает ее — еще бы, воплощенная добродетель, не женщина, а сокровище! Я с ней и рядом не стояла.

— А мне он говорил совсем другое. Объяснял, что восхищается тобой даже больше, чем Гонорией Браун. Ты точно ее не знаешь?

— Ни сном, ни духом.

— Как бы нам про нее разузнать?

— Спросить, — подсказала Руби.

— Нет, он нам не расскажет, увернется или промолчит.

— Скрытный тип! — поддержала Руби.


Недели пронеслись удивительно быстро — благодаря Руби книгам, покеру и Констанс Дьюи, которая приехала провести с Элизабет последние пять недель. Состояние Элизабет не изменилось, от постоянных кровопусканий она была вялой, но отеки слегка уменьшились, приступы болей в животе и рвота прекратились. Сиделка из Сиднея, резкая, деловитая последовательница Флоренс Найтингейл, вымуштровала трех китаянок, как старший сержант подчиненных, а затем вернулась к сэру Эдварду, которому доложила, что за миссис Кинросс присматривают не хуже, чем в Сиднее.

Больше всех страдал Александр, которого вытеснила из повседневной жизни жены Руби, а потом и нерушимый альянс Руби и Констанс. Тем не менее в их обществе Элизабет воспрянула духом; всякий раз, когда Александр проходил мимо ее спальни, оттуда вырывался ее смех. И он спешил удалиться — сконфуженно, неловко, с отвращением сравнивая себя с побитым псом, который прячется от хозяина. Его единственным утешением стала работа: наконец-то доставили тормоза Вестингауза, и Александр лично занялся установкой.

— Оказывается, после женитьбы мужчина теряет душевный покой и свободу, — поделился он открытием с Чарлзом Дьюи.

— Полно, старина, — примирительно ответил Чарлз, — эту цену мы платим за удовольствие иметь компанию в старости и за потомство, которое унаследует наше дело.

— Насчет компании — совершенно согласен, но у тебя нет наследников, только дочери.

— Знаешь, я в конце концов понял, что дочери — это не так уж плохо. Рано или поздно они выйдут замуж и приведут в семью мужчин, которых можно полюбить, как родных сыновей. Своим сыновьям невозможно запретить пьянствовать, распутничать и шататься по игорным домам, а с дочерьми все это не грозит, и подобного поведения со стороны мужей они не потерпят. У Софии прекрасный муж, дальновидный делец, муж Марии управляет Данли лучше, чем я. Если и Генриетта найдет себе такого же славного малого, как сестры, больше мне ничего не надо.

Александр нахмурился:

— Все это хорошо и разумно, дорогой мой Чарлз, но дочери не наследуют отцовскую фамилию.

— Почему бы и нет? — удивился Чарлз. — А если фамилия так много значит для семьи, что мешает хотя бы одному зятю принять ее? И не забывай, что от мужчины его внукам достается ровно четверть крови — не важно, кто у него, дочери или сыновья. Значит, тебе, как истому шотландцу, не дает покоя мысль, что у Элизабет будут девочки, а не мальчики?

— До сих пор наш брак складывался неудачно, — откровенно объяснил Александр, — поэтому, если судьба не сыграет с нами шутку, вероятность может стать реальностью.

— Тебе бы Судный день пророчить.

— Я просто шотландец, ты же сам сказал.

«Тем не менее Чарлз прав, — думал он спустя некоторое время, работая в паровозном депо. — Если Элизабет родит девочек, надо воспитать их так, чтобы они нашли себе достойных мужей, которые согласятся взять фамилию Кинросс. Значит, придется посылать девочек в университет, но при этом позаботиться, чтобы высшее образование не сделало их мужеподобными "синими чулками"».

Под стук молотка Александр Кинросс решил, что его ничто не сломит, ему все нипочем — и больная жена, которая его не любит, и целый выводок девочек и ни единого сына. У него есть своя цель в жизни, и он ее достигнет, а для этого важно, чтобы фамилия, которую он себе выбрал, пережила его самого.


Сэр Эдвард Уайлер с женой прибыли в Кинросс-Хаус сразу после Рождества и поселились в Северной башне — апартаментах, при виде которых леди Уайлер онемела от восторга. Ей выпал случай не только покинуть Сидней в самую жару, но и насладиться сказочной роскошью, которой в Сиднее не найти. Городские слуги в большинстве своем были развязными и нахальными, вели себя, как им заблагорассудится. А в Кинросс-Хаусе царили покой и порядок, и слуги-китайцы были расторопными, предусмотрительными, но не подобострастными. Они держались как ценные работники, которые искренне любят свое дело.

Для Элизабет праздники стали просто затянувшимся пребыванием в опостылевшей постели; она отяжелела и впала в апатию, из которой ее не удавалось вывести даже словоохотливой Руби.

Войдя в спальню в сопровождении Яшмы, Жемчужины и Шелкового Цветка, несущих тазы, флаконы, банки и склянки, сэр Эдвард коротко улыбнулся пациентке. Он снял сюртук, облачился в чистый передник, закатал рукава, обнажив загорелые мускулистые руки, и принялся тщательно мыть их. Затем, дождавшись, когда расставят его принадлежности, он придвинул стул к постели и сел.

— Ну, как вы, дорогая? — спросил он.

— Хуже, чем до Рождества, — призналась Элизабет, которая успела привязаться к своему акушеру и научиться доверять ему. — Очень сильно болит голова, ноет живот, иногда тошнит, и перед глазами плавают черные пятна.

— Сначала посмотрим, как поживает наш малыш, а потом обо всем поговорим. — Врач перешел к изножью кровати и жестом велел Яшме и Жемчужине откинуть одеяло. — Я — последователь Листера[3], — весело объяснял он, привычно совершая осмотр, — так что к вони карболки вам придется привыкнуть. Потерпите, запах выветрится только после родов.

Закончив осмотр, он сел на прежнее место.

— Головка переместилась, воды могут отойти с минуты на минуту. — Его голос изменился, посерьезнел. — Элизабет, я хочу заранее объяснить, что произойдет дальше, потому что во время родов вам будет не до объяснений. Вы слышали, как я сообщил вашему мужу: если у вас начнутся судороги, если вероятность, что вы не выживете. Как правило, в такие минуты важные решения принимают мужья, но я по опыту знаю: мужчины редко отваживаются на такое, пока я не заверю, что в точности выполняю пожелания жен. — Он прокашлялся. — Недавно было опубликовано несколько статей о применении сульфата магния при эклампсии. Предупреждаю, эта методика еще не прошла проверку.

— А что такое сульфат магния? — спросила Элизабет.

— Сравнительно безвредная соль.

— Как ее применяют? Мне надо ее выпить?

— Нет, вы ничего не сможете проглотить. Соль назначают в виде парентеральных инъекций — то есть вводят в брюшную полость через длинную иглу. В брюшной полости сульфат магния смешивается с жидкостями организма и быстро попадает в кровь. Надеюсь, когда-нибудь такие иглы станут настолько тонкими, что можно будет вводить их прямо в вену, — задумчиво добавил он. — Разумеется, мнение вашего мужа я тоже выясню, но сначала мне хотелось узнать, как относитесь к этому вы. На карту поставлена ваша жизнь и жизнь ребенка. Вижу, у вас наблюдаются признаки упадка душевных сил — предвестники неврастении. Можно мне в случае необходимости сделать вам инъекцию сульфата магния?

— Да, — не колеблясь ответила Элизабет.

— Превосходно! Тогда подождем, посмотрим, что будет дальше. — Врач ласково пожал пациентке руку. — Крепитесь, Элизабет. Ребенок, кажется, сильный и здоровый. И вы должны быть сильной. А теперь, если не возражаете, я познакомлю вас с моей женой. Она акушерка, помогает мне принимать роды.

— Значит, за работой вы с ней и познакомились? — спросила Элизабет.

— Конечно. В молодости врачи вынуждены трудиться не покладая рук, поэтому единственные женщины, с которыми они встречаются, — сестры милосердия и акушерки. Мне несказанно повезло, — признался сэр Эдвард. — Моя жена — чудесная компаньонка и опытный медик.


Александр заглянул к Элизабет только на следующий день. Сэр Эдвард долго беседовал с ним и наконец посоветовал дождаться, когда Элизабет сама проснется после крепкого сна, вызванного лауданумом.

Комната изменилась до неузнаваемости — это Александр заметил сразу. Всю лишнюю мебель вынесли, оставшуюся задрапировали чистыми белыми простынями, в углу поставили жесткую белую ширму. В воздухе витал слабый запах карболки, Яшма и Жемчужина оделись в просторные белые передники.

«Я трус, — думал Александр, приближаясь к кровати. — Целых десять недель я избегал ее». Кожа Элизабет пожелтела, белки глаз казались красноватыми от лопнувших жилок, и хотя она лежала на левом боку, под тонким одеялом отчетливо просматривался огромный живот.