— Она блудница. Она торгует своим телом, — бесстрастно произнесла Элизабет. — Она ниже тех, кто пресмыкается в грязи.

— Нет, мисс Лиззи, она не блудница! — в ужасе воскликнула Яшма. — И своим телом она никогда не торговала! Она платила девушкам, а те продавали себя! А я слышала, что у мисс Руби было всего два любовника — князь Сун и мистер Александр. Мой отец Сэм Вон служит у нее поваром. — По лицу Яшмы промелькнула тень сомнения. — Правда, сейчас она называет папу шеф-поваром, а что это такое — не знаю. Но ему нравится, ему теперь платят вдвое больше.

— Значит, она еще хуже, чем просто блудница. Она наживается, торгуя живыми людьми, — с каменным лицом заключила Элизабет. — И мой муж до сих пор путается с ней?

Яшма наконец опомнилась, разразилась слезами и убежала.

Элизабет отшвырнула пяльцы так, что те лопнули, вскочила, подбежала к окну и уставилась на сад сквозь красную пелену бешенства.

«Так вот почему он не пускает меня в Кинросс! Чтобы я случайно не столкнулась с его любовницей. Или чтобы она не пристала ко мне, это гнусное существо без гордости и чести, без малейшего представления о приличиях. Да, он не допустит, чтобы горожане увидели эту встречу! Среди них слишком много его работников. Так я и думала. Александр похож на шведское бюро: под крышкой — десятки ящичков и ящиков, и в каждом свое. На ящичке для любовницы — ярлык «Руби Коствен». На ящичке для жены — мое имя. Как много нового я узнала с тех пор, как покинула Шотландию! Здесь, за океаном, даже шестнадцатилетние девчонки знают, что у мужчин есть любовницы. Да и Библия об этом не умалчивает: стоит вспомнить Давида и Вирсавию, которая его совратила!»


Александр предупредил, что этим вечером приедет к ужину пораньше, так, словно пообещал ей подарок. Элизабет переоделась в новое платье из Сиднея — шелковое, темно-бордовое с лиловым отливом, вырезанное на груди до неприличия глубоко. Яшма прислала Жемчужину помочь хозяйке одеться и уложить волосы: плутовка не желала, чтобы из нее и впредь вырывали сведения силой. Жемчужина сама застегнула на шее Элизабет гранатовое ожерелье и вдела серьги в уши. Бриллиант в кольце будто вбирал в себя весь свет и отражал его россыпью радужных лучей. Элизабет уже знала, что гранаты — недорогие камни, но любила их, тем более что выбрала сама — в ответ на предложение мужа купить ей рубиновое ожерелье. Уже в то время внутренний голос предостерегал ее от всего, что напоминало имя Руби.

— Дорогая, ты великолепно выглядишь, — заявил Александр, подбородок и верхняя губа которого уже покрылись ровным загаром и теперь не выделялись на лице. Элизабет была убеждена, что чисто выбритый он особенно привлекателен, и гадала, почему мужчины носят усы и бороды, если у них нет изъянов, которые надо скрывать. — Выпьем хересу перед ужином? — светски осведомился он.

— Благодарю, с удовольствием. — сдержанно отозвалась Элизабет.

Он вдруг нахмурился.

— А надо ли? Тебе, в твоем положении? — Это прозвучало так, словно Элизабет страдала запоями.

— Думаю, все хорошо в меру.

— Верно. — Но ее стакан Александр наполнил выдержанным амонтильядо только наполовину.

Элизабет залпом осушила стакан и со стуком поставила его на низкий столик между ними.

— Еще, пожалуйста.

— Еще?

— Да, немного! Не жадничай, Александр.

Он посмотрел на нее изумленно, будто она укусила его, потом пожал плечами и налил в стакан хереса ровно столько же, сколько и в первый раз.

— Больше не получишь ни капли, так что пей понемножку Что у тебя стряслось?

Элизабет глубоко вздохнула и уставилась ему в глаза.

— Я выяснила, кто такая эта Руби Коствен. Твоя любовница и содержательница притона. А ты все равно похож на дьявола, Александр, потому что такой же двуличный.

— И какая же птичка тебе все это напела? — сдерживая гнев, спросил он.

— А какая разница? Рано или поздно какая-нибудь птичка да проговорилась бы. Гнусное, омерзительное положение! Ты содержишь любовницу в долине, а жену — на горе, и эти двое никогда не встретятся! Если она Клеопатра, Медуза, и я забыла, кто еще, кто же тогда я?

— Шило в заднице! — рявкнул он.

Элизабет нервно затеребила складки юбки на коленях, наклонив голову и полностью сосредоточившись на своем снятии.

— При всей моей наивности я тебя понимаю, Александр Тебе нужны наследники от женщины с безупречной репутацией, а репутация Руби уже безнадежно запятнана. Нет, я не глупа, просто еще слишком молода и неопытна. Но эти два недостатка я быстро утрачу.

— Прости, Элизабет, я погорячился.

— Не надо. Ты не удержался и сказал правду. За правду не извиняются, тем более за такую новую и неожиданную, — продолжала Элизабет, втайне удивляясь своей способности язвить. — Расскажи мне правду о мисс — или миссис? — Коствен и о тебе.

Александр мог бы покорить ее — если бы взмолился о пощаде и прощении, но ему не позволили шотландское упрямство и гордыня. И он ринулся в атаку, вознамерившись сразу поставить Элизабет на место, которое отвел ей раз и навсегда.

— Если ты настаиваешь — хорошо, — спокойно ответил он. — Руби Коствен — моя любовница. Но не спеши осуждать ее, дорогая. Сначала подумай, как сложилась бы твоя жизнь, если бы в одиннадцать лет тебя изнасиловал родной брат. Представь, кем бы ты стала, если бы родилась вне брака, как Руби — и как я! Я восхищаюсь Руби Коствен больше, чем кем-либо из знакомых женщин, даже больше, чем Гонорией Браун. И уж конечно, гораздо больше, чем тобой. Ты до мозга костей пропитана фанатизмом и лицемерием захолустного городка, которым правит изувер священник, запугивающий невинных детей. Будь у него шанс, он сжег бы Руби Коствен у позорного столба!

Элизабет болезненно побледнела.

— Понимаю. Да-да, я все понимаю. Но чем ты лучше доктора Мюррея, Александр? Ты купил меня для своих нужд, не испытывая ни малейшего раскаяния, — купил, как кусок говядины.

— Вини не меня, а своего корыстного отца, — безжалостно отрезал он.

— Нет, буду! Буду винить! — Зрачки Элизабет расширились, глаза потемнели. — Мне не предложили выбор — ведь всем давно ясно, что у женщин такого права нет. За них выбор делают мужчины. Но если бы он у меня был, я не вышла бы за тебя.

— Зловещий выпад, но в чем-то ты права. Тебе просто сообщили, что тебя ждет. — Он наполнил хересом стакан Элизабет, надеясь, что от спиртного у нее быстро закружится голова. — А из чего тебе было выбирать, Элизабет? Ты могла бы остаться старой девой, чудаковатой теткой-девственницей. И ты предпочла бы такую судьбу мне и материнству? — Его голос смягчился, стал низким и проникновенным. — И как это ни странно, я люблю тебя. Ты такая милая, хоть и ханжа. — Улыбка сверкнула и погасла. — Я считал тебя робкой мышкой, но ошибся, хотя прямоты в тебе больше, чем смелости. Ты львица, и мне это нравится. Греет душу. Хорошо, что именно ты будешь матерью моих детей.

— Тогда зачем тебе Руби? — спросила она, допивая херес.

Ох… терпение! Но терпения Александру вечно не хватало — ни на женщин, ни на их нелепые вопросы. Ну как ей втолковать?

— Ты должна понять, — заговорил он четко и резко, непреклонным тоном, — старый хрыч Мюррей не врал, когда запугивал вас мужской похотью. Почему бы мне не ложиться в постель с Руби, если с тобой у нас ничего не выходит? Как я ни пытаюсь воспламенить и порадовать тебя, мне это не удается. Ты думаешь о чем-то своем, а я вынужден предаваться любви с манекеном. А я хочу, чтобы плотской любви жаждали мы оба, Элизабет! Ты же просто терпишь меня в своей постели — потому, что тебе вдолбили в голову, что жена обязана исполнять супружеский долг. Но такая любовь омерзительна! Твоя холодность низводит ее до механического производства детей! А в ней должны быть взаимность, обжигающая страсть, безграничное наслаждение! Если бы ты предложила мне все это, мне не понадобилось бы искать утешения в объятиях Руби.

Такое толкование «акта» стало для Элизабет громом с ясного неба. Ее учили совсем другому, в минуты близости она испытывала совершенно иные чувства. Александра она терпела лишь потому, что таким способом Бог велел плодиться и размножаться. Но оказалось, что от нее требуется стонать, ерзать, участвовать в том, что происходит! Подумать только: ощупывая самые сокровенные места ее тела, он всерьез ждал от нее ликования и благодарности! Нет, нет, нет! Любить «акт» за все эти ощущения, за животную гнусность и мерзость? Нет и еще раз нет!

Она облизнула губы, подыскивая слова, с которыми Александру пришлось бы смириться.

— Что бы ты ни говорил о выборе, Александр, я тебя не выбирала. И никогда, ни за что бы не вышла за тебя. Уж лучше остаться старой девой, лучше нянчить племянников. Я не люблю тебя! И никогда не поверю, что ты меня любишь. Если бы ты меня любил, ты не путался бы с этой Руби Коствен. Больше мне нечего добавить.

Он поднялся и поставил на ноги ее.

— В таком случае, дорогая, закончим этот разговор. Оправдываться я не намерен. Значит, мы имеем вот что: ты замужем за человеком, которого придется делить с другой женщиной. Одна рожает детей, другая дарит наслаждение. Будем ужинать?

«Я пропала, — думала Элизабет. — Со мной все кончено, но как это могло случиться? Мне дали понять, что я ошибаюсь, посмеялись над всем, во что я верю. Как ему это удалось? Как он ухитрился оправдать свою преступную связь с этой блудницей Руби Коствен?»

Возле ее прибора на столе стояла зеленая бархатная шкатулочка. С упавшим сердцем Элизабет открыла ее и увидела кольцо с прямоугольным камнем длиной в дюйм. Камень имел оттенок морской воды с одной стороны и слегка отливал розовым с другой. Его окружала россыпь бриллиантов.

— «Арбузный» турмалин, купил у одного торговца из Бразилии, — пояснил Александр, садясь на свое место. — Подарок будущей матери. Зеленый — за мальчика, розовый — за девочку.