Колін Маккалоу - Прикосновение

– Элизабет знает, что ты здесь? – поднимаясь, спросила Руби.

– Нет.

У подъемника их уже ждал Сун, при виде которого Ли потрясенно замер. Его отец, которому уже было под семьдесят, преобразился в почтенного китайского мудреца: редкая бородка свисала на грудь, ногти в длину достигали дюйма, кожа напоминала старую гладкую желтоватую слоновую кость, глазки – щелки, в которых одновременно скользили две черные бусины. «Это мой отец, но настоящим отцом я считаю Александра. Как же далеко мы заплыли на этот раз, куда же нам править, когда снова подует ветер?»

– Папа. – Почтительно склонившись, Ли поцеловал руку Суна.

– Дорогой мой мальчик, ты чудесно выглядишь.

– Ну сколько можно ждать, садитесь! – поторопила их Руби, уже опустив ладонь на кнопку электрического звонка, с помощью которой подавали сигнал служителю, управляющему подъемником.

«Ей не терпится увидеть всех близких вместе, – думал Ли, помогая Суну сесть в вагон. – Мама просто хочет, чтобы все любили друг друга и были счастливы. Но так не бывает».

В дверях особняка их встречала Элизабет, и Руби, сгорающая от желания увидеть неожиданную встречу, вытолкнула Ли вперед, придержав Суна.

Каково это – увидеть любимую после долгой разлуки? Ли пронзила острая боль, скрутившая внутренности, обрекающая его на бесконечную муку, скорбь и отчаяние, поэтому он увидел перед собой не Элизабет, а туманный призрак, отражение своих чувств.

Улыбнувшись, он поцеловал призраку руку, похвалил платье и прошел в гостиную, не дожидаясь, когда Элизабет поздоровается с Руби и Суном. В гостиной уже ждали Александр и Констанс Дьюи. Удивив Ли, Констанс встретила его с неожиданной симпатией. Только усевшись в кресло, Ли понял: Элизабет он так и не разглядел.

За ужином он тоже не видел ее. За столом расселось всего шестеро человек, так что Ли и Элизабет очутились за одним концом стола. Сун разместился между ними, Александр напротив, Констанс и Руби – рядом с ним.

– Конечно, это противоречит правилам этикета, – весело произнес Александр, – но у себя дома я предпочитаю усаживать джентльменов вместе, а дам – рядом друг с другом, чтобы дать им поболтать. Засиживаться с портвейном и сигарами мы не станем – составим дамам компанию.

Ли выпил больше, чем хотел, успев мимоходом отметить, что еда, как обычно, отменна – стало быть, на кухне все еще хозяйничает Чжан. Насытившись, он слегка протрезвел. В гостиной, за кофе и сигарами разных сортов, Ли нарушил планы хозяина, отодвинул в сторону кресло и таким образом отгородился от всеобщего веселья. Комната была ярко освещена, в уотерфордских люстрах вместо свечей сияли электрические лампочки, газовые рожки убрали со стен. «Слишком уж он резкий, этот свет, – думал Ли. – Никаких тебе мягких теней, никакого зеленоватого отблеска, как у газа, или ласкающих взгляд золотистых бликов свечей… Электричество – наша неромантичная участь. Безжалостный свет».

Он искоса взглянул на Элизабет. Какая красота! Как полотно Вермера – прекрасно освещенное, с любовно выписанными деталями. Смоляные волосы, как у самого Ли, уложены в пышный узел на затылке – без всяких валиков, вошедших в моду. Носила ли она когда-нибудь наряды теплых тонов? Нет, такого Ли не помнил. Сегодня она была в креповом платье стального оттенка, с прямой юбкой и без шлейфа. Такие платья обычно расшивали стеклярусом, но туалет Элизабет был простым, элегантным и держался на тонких бретельках. Сапфиры с бриллиантами сверкали на ее шее, в ушах, на запястьях; бриллиантовое кольцо рассыпало снопы искр. А турмалин исчез: колец на правой руке не было вовсе.

Остальные завели оживленный разговор, и Ли, улучив минуту, обратился к Элизабет, глядя ей прямо в глаза:

– Вы перестали носить турмалин.

– Александр подарил его мне за детей, – объяснила она. – Зеленый – за мальчиков, розовый – за девочек. Но мальчиков у меня нет, вот я и сняла кольцо. Оно было слишком тяжелым.

К удивлению Ли, Элизабет дотянулась до серебряной шкатулки, стоящей на столике между креслами, вынула тонкую сигарету и встряхнула серебряную коробочку со спичками. Ли поспешил к ней, сам чиркнул спичкой и поднес к сигарете огонек.

– Составишь мне компанию? – спросила она, подняв голову.

– Благодарю. – В этом взгляде не было намеков, только вежливый интерес. Ли вернулся на свое место. – И давно вы начали курить?

– Лет семь назад. Да, это не подобает леди, но я, похоже, переняла привычки твоей матери. И вдруг поняла, что мне нет дела до того, что подумают люди. Я курю только после ужина, в гостиной, а если мы с Александром выезжаем в Сидней и бываем в ресторанах, то курим вместе: он сигары, я сигареты. Забавно, – она улыбнулась, – наблюдать за реакцией других посетителей.

На этом разговор завершился. Элизабет докурила, еле заметно усмехаясь, а Ли наблюдал за ней.

Александр что-то настойчиво втолковывал Суну.

Привычно разминая кисти, Руби посматривала на рояль. С возрастом пальцы утратили беглость, и по утрам их было не разогнуть. Александр и Сун оживленно беседовали и вряд ли поблагодарили бы Руби за музыкальное сопровождение в такой момент; Констанс по-старушечьи клевала носом над бокалом портвейна. Руби не оставалось ничего другого, как с любовью поглядывать на своего нефритового котенка. Он, в свою очередь, не сводил взгляда с Элизабет, а та слушала Александра и Суна, демонстрируя Ли безупречный профиль. Сердце Руби вдруг сделало резкий скачок – такой болезненный, что она невольно схватилась за грудь. О, это выражение глаз Ли! Неприкрытое вожделение, безумное стремление. Даже если бы он сейчас вскочил и начал срывать с Элизабет одежды, он не смог бы яснее выразить свои намерения. «Мой сын без памяти влюблен в Элизабет! Давно ли? Может, поэтому?..»

Веселым возгласом разбудив Констанс и прервав Александра и Суна, Руби вскочила и метнулась к роялю. Как ни странно, она ощутила прилив сил и вдохновения, чего с ней уже давно не случалось, и пальцы слушались прекрасно, но момент никак не подходил для Брамса, Бетховена или Шуберта. Шопен, минорный Шопен, трогательные пассажи и глиссандо которого так сочетаются с тоской в глазах ее сына. Неразделенная, мучительная любовь, влечение, которое, должно быть, испытывали Нарцисс, любуясь собственным отражением в пруду, и нимфа Эхо, наблюдающая за ним.

Завороженные Шопеном, они засиделись в гостиной, и Элизабет снова прикурила от поднесенной Ли спички. В два часа Александр приказал подать чай и сандвичи, а потом уговорил Суна остаться переночевать.

Ли и Руби Александр проводил до подъемника и сам привел в действие механизм, вместо того чтобы вызвать служителя.

В вагоне Руби взяла сына за руки.

– Сегодня ты была в ударе, мама. Как ты узнала, что я хочу послушать Шопена?

– Я видела, как ты смотрел на Элизабет, – призналась Руби. – Ты давно влюблен в нее?

Он задохнулся и с трудом перевел дыхание.

– А я и не подозревал, что выдал себя. Кто-нибудь еще заметил?

– Нет, мой нефритовый котенок. Никто, кроме меня.

– Значит, моя тайна останется тайной.

– Да, как будто ее никто не знает. Давно, Ли? Сколько уже?

– С семнадцати лет. Только я не сразу понял.

– Так вот почему ты до сих пор не женился. И рвался отсюда, пока наконец не сбежал. – Руби тихонько заплакала. – Ли, как же это все дерьмово!

– Это еще слабо сказано, – сухо отозвался он, доставая платок. – Возьми.

– Поэтому ты и вернулся?

– Чтобы снова увидеть ее.

– Надеялся, что все в прошлом?

– Нет, я знал, что спасения нет. Это сильнее меня.

– Жена Александра… Но какой же ты скрытный! Когда я обмолвилась, что он мог бы развестись с ней, ты и бровью не повел – напротив, поспешил мне возразить. – Она передернулась, словно от холода. – Тебе от нее никогда не спастись.

– Да. Она для меня дороже жизни.

Руби порывисто обняла его:

– О, Ли! Мой нефритовый котенок! Как бы я хотела помочь тебе!

– Это невозможно, мама. Пообещай, что ничего не станешь предпринимать.

– Обещаю, – прошептала она и разразилась воркующим смехом. – Смотри-ка, я испачкала твою рубашку губной помадой и румянами! В прачечной пойдут сплетни.

Он прижал ее к себе.

– Мамочка, дорогая, я ничуть не удивляюсь тому, что Александр тебя любит. Ты же как резиновый мячик – весело подскакиваешь в ответ на любой удар. Поверь, со мной ничего не случится.

– И ты останешься дома? Или снова сбежишь?

– Останусь. Я нужен Александру – это я понял, когда увидел папу. Он уже отдалился от дел и всецело отдался соблюдению китайских традиций и обычаев. Как бы я ни любил Элизабет, бросить Александра я не могу. Всем, что я имею, я обязан ему и тебе. – И Ли улыбнулся: – Вообрази, Элизабет курит!

– Да, ей не хватает чего-то этакого, что есть в табаке, но сигары для нее слишком крепки. Александр заказывает ей сигареты у Джексона в Лондоне. Знаешь, ей тяжело живется. У нее нет никого, кроме Долли.

– Она славная, мама?

– Очень, и такая умненькая! Долли, конечно, не Нелл, – скорее, как дочери Дьюи. Сообразительная, живая, миловидная, она наверняка получит изрядное образование – для девушки ее круга. И выйдет за достойного юношу – разумеется, с одобрения Александра, – и, может быть, подарит ему долгожданных наследников.

Возвращение Ли после стольких лет разлуки до глубины души потрясло Элизабет, которая уже и не мечтала когда-нибудь увидеться с ним вновь. Да, она сразу заметила, что муж явился домой в непривычно благодушном настроении, но приписала это удачной поездке и какой-нибудь новой затее, порожденной его плодовитым воображением. Элизабет даже хотела было полюбопытствовать, что еще он задумал, но не решилась. Александр сразу удалился в ванную смывать дорожную пыль, потом улегся вздремнуть, а когда проснулся, пора было переодеваться к ужину. Тем временем Элизабет накормила Долли ужином, выкупала ее, помогла надеть ночную рубашку и прочла сказку на ночь. Долли обожала сказки и обещала со временем стать страстной читательницей.