– По одной простой причине: из-за последовательного соединения, когда дураку ясно, что оно должно быть параллельным! Подожди, папа, ты еще увидишь! Когда-нибудь промышленности понадобятся высокое напряжение и трансформаторы, способные работать только на переменном токе.

Пока разгорался этот беззлобный спор, Элизабет молча слушала свою юную дочь, познания которой в математике превосходили отцовские, а познания в механике были поистине феноменальными. По крайней мере в Нелл Александр нашел родственную душу, она сумела подобрать ключик к его сердцу. Гранит и гранит. Еще немного – и между этими двумя начнутся битвы титанов. Нелл недостает только времени.

Под предлогом усталости Александр перенес встречу с Анной на следующее утро.

– Анна волнуется, – объяснила Элизабет, сопровождая его в детскую. – Она зовет Яшму, а мы, конечно, не можем ей объяснить, почему Яшмы нет дома.

Вид младшей дочери потряс Александра: забытая им красота совершенно осмысленного лица, искаженная его воображением, – и выпирающий под широким платьем живот.

Зато Анна узнала его, несколько раз повторила «папа!», а потом снова принялась звать Яшму. Крылышко Бабочки, которая попыталась успокоить ее, девочка просто оттолкнула. Под усиливающийся плач Александр покинул детскую: было невыносимо ощущать запах беременной женщины, не способной содержать себя в чистоте и не позволяющей делать это никому из близких.

– Скверное дело, – сказал он уже в коридоре.

– Да.

– Когда приезжает младший Уайлер?

– Через три недели. Сэр Эдвард заменит его в Сиднее.

– Акушерку он привезет с собой?

– Нет, он говорит, что и Минни Коллинз справится.

– Насколько я понимаю, даже Нелл Анна к себе не подпускает?

Элизабет тяжело вздохнула:

– Верно.


Роды у Анны начались в конце апреля, через два дня после приезда доктора Саймона Уайлера. Роженица вопила и металась так, что акушерке пришлось привязать ее к кровати. Ни врачу, ни Минни Коллинз никак не удавалось вдолбить в голову бедняжке Анне, что она должна помогать врачам, вести себя осторожно, выполнять просьбы. Анна знала только, что с ней происходит что-то страшное, и выражала протесты пронзительным, неистовым, непрекращающимся визгом.

На завершающей стадии родов доктор Уайлер прибег к хлороформу, и через двадцать минут уже держал на руках крупную, здоровенькую новорожденную девочку – розовую, с прекрасно развитыми легкими. Элизабет не могла не улыбнуться этому человеческому существу, до сих пор нежеланному и нелюбимому. Но этот комочек плоти не отвечал за грехи родителей и был не обязан расплачиваться за них.

Узнав о благополучном разрешении Анны от бремени, ее отец только хмыкнул.

– А имя? – напомнила Элизабет.

– Назови ее как хочешь, – отмахнулся Александр.

Элизабет решила назвать внучку Мэри Изабеллой, но это имя просуществовало лишь до тех пор, пока в себя не пришла измученная Анна. После родов прошло всего шесть часов; несмотря на умственную отсталость, физически Анна была на удивление крепка и вынослива. И самое худшее – у нее быстро появилось молоко.

– Дайте ей покормить ребенка, – велел доктор Уайлер Минни.

– Она же не знает, что с ним делать! – ужаснулась акушерка.

– Хотя бы попробуем. Несите его сюда.

Запеленав ребенка, Минни протянула сверток Анне, которая уже привстала на постели. Анна изумленно уставилась на крошечное сморщенное личико и вдруг расплылась в широчайшей улыбке.

– Кукла! – закричала она. – Кукла Долли!

– Да, твоя особенная кукла, Анна, – подтвердил доктор Уайлер, сморгнув слезу. – Приложите Долли к груди, Минни.

Минни расстегнула воротник ночной рубашки Анны, сама обнажила грудь, показала Анне, как надо согнуть руки, и вложила в них младенца. Когда новорожденная зачмокала губками, нашла сосок и энергично принялась сосать, лицо Анны преобразилось.

– Кукла! – снова воскликнула она. – Долли! Моя Долли! Прелесть!

Впервые за всю жизнь она воспользовалась абстрактным понятием.

Присутствующие при этой сцене Элизабет и Крылышко Бабочки переглянулись, с трудом сдерживая слезы. Теперь Анна забудет Яшму: у нее есть своя собственная кукла, с которой ее связывают прочные узы.

Поэтому, регистрируя новорожденную внучку в городской ратуше, сэр Александр Кинросс вписал ее в книгу как Долли Кинросс. В графе «отец» он начертал: «С. О’Доннелл».

– Похоже, мне нигде нет спасения от незаконнорожденных, – поделился он с Руби, заглянув к ней в отель по дороге домой. И пожал плечами: – И от девчонок.

С недавних пор Руби начала худеть, но понемногу; ее кожа уже утратила молодую эластичность, появились второй подбородок и мешки под глазами. «Сколько мне еще удастся удерживать его? – думала она каждый день, разглядывая в зеркало индюшачью шею, мелкие темные веснушки на предплечьях и щеках. Но к счастью, ее грудь по-прежнему была высокой и упругой, и ягодицы еще не отвисли. – Буду удерживать, пока есть чем, – вздыхала она. – Скоро у меня прекратятся месячные, волосы уже редеют. Еще немного – и стану старой клячей».

– Расскажи, чем ты занимался за границей, куда ездил, – попросила она после воссоединения в постели, которое, похоже, доставило Александру не меньше удовольствия, чем прежде. – Что-то ты стал слишком скрытным.

Он сел на постели, обнял согнутые колени обеими руками и положил на них подбородок.

– Я искал… – после долгой паузы признался он, – искал Гонорию Браун.

– И нашел? – От волнения у нее мгновенно пересохло во рту.

– Нет. Понимаешь, мне вдруг пришло в голову, что она могла забеременеть от меня и даже родить мне сына на своей стоакровой ферме в Индиане. Но ферму с тех пор успели перепродать несколько раз, Гонорию Браун никто из прежних владельцев не помнит. И я нанял частного детектива, которому поручил найти ее. Письмо от него я получил уже в Англии. Гонория вышла замуж и в 1866 году переселилась в Чикаго, в то время у нее еще не было детей. Потом они появились, но сама Гонория умерла в 1879 году, а ее овдовевший супруг через год женился. Дети не ужились с мачехой и разбежались кто куда. Детектив спрашивал, надо ли искать их, но я ответил отрицательно и расплатился с ним.

– О, Александр! – Руби выбралась из постели и набросила пеньюар в оборках. – А еще где ты был?

– Я уже докладывал на совете директоров, Руби.

– Да, сухо и кратко, в двух словах. – На следующем вопросе у нее невольно дрогнул голос: – А про Ли что-нибудь слышал?

– А как же. – Александр начал одеваться. – Он неплохо устроился, гостит у бывших однокашников то в одной азиатской стране, то в другой. Я как раз собирался вывезти одно индийское племя из предгорий Гималаев на Цейлон для работы на рудниках, но Ли опередил меня, и теперь это племя разрабатывает собственное месторождение алмазов в лесах. Сын местного раджи помог Ли добиться согласия отца – разумеется, не даром, а за пятьдесят процентов прибыли. Жирный кусок, верно? С Гималаев Ли отправился в Англию, встретился с Модлингом из Английского банка – похоже, тот в отставку и не собирается, а он почти так же стар, как сам банк. Теперь Модлинг входит в правление банка благодаря сделкам с компанией «Апокалипсис».

Как и меня, Ли заинтересовали новые крейсеры, особенно ходовая часть. Некий Парсонс сейчас совершенствует паровой двигатель нового типа – он назвал его турбинным.

Руби привела в порядок волосы, стянув их на макушке сильнее, чем требовалось: недавно она обнаружила, что при этом морщинки не так заметны.

– Похоже, Ли старается тебя обставить, Александр.

– Кто бы сомневался! Но ты все давно знаешь, Руби. Не может быть, чтобы он не писал тебе.

Руби поморщилась, но Александр так и не понял почему: то ли ей было тяжело одеваться, то ли Ли и вправду ей писал.

– Ли пишет мне как по часам, но всего две-три строчки: здоров, еду из одного экзотического места в другое, не менее экзотическое. Как будто, – продолжала она задумчиво, – ему ненавистны все напоминания о Кинроссе. Каждый раз я надеюсь в следующем письме прочитать, что он помолвлен или уже женился, но напрасно.

– Женщины – глина в его руках, – цинично процедил Александр, посмотрел на Руби и нахмурился. – А у тебя изменились вкусы, дорогая. Почему ты перестала носить атласные платья?

Руби повернулась к высокому зеркалу и поморщилась: юбка ее платья не шуршала и не покачивалась при ходьбе, платье не подчеркивало талию и надежно скрывало грудь. Простое, но хорошего покроя, оно было сшито из полушелковой ткани странного цвета желчи, который прочно вошел в моду.

– В моем возрасте, любимый, в атласе я бы выглядела нелепо. И потом, турнюры уже никто не носит, да и перья тоже; декольте вышли из моды, зато на самом пике рукав-«груша». Мерзкие тряпки! Вечерние платья надевают только в самых торжественных случаях, а на каждый день шьют шерстяные, твидовые, в крайнем случае – полушелковые. Старая шлюха не может позволить себе выглядеть старой шлюхой.

– А по-моему, – улыбнулся Александр, – дамские моды – примета времени. Времена сейчас скверные и в ближайшее время к лучшему не изменятся. Экономика в упадке не только в нашей стране. Потому и женщины одеваются строже, проще, в тусклые цвета и уродливые шляпки.

– С простыми платьями и тусклыми цветами я еще готова смириться, но уродливые шляпы носить наотрез отказываюсь, – объявила Руби, беря его под руку.

– Ты куда? – удивился он.

Руби мастерски изобразила недоумение:

– Как куда? Конечно, с тобой на гору! Я со вчерашнего дня не видела Долли. – Вдруг она застыла на месте. – А ты сообщил Яшме, что родилась девочка?

– Это сделала Элизабет сразу после родов.

– Трудно передавать ей известия?

– Если они исходят от семьи Александра Кинросса – нет.

– Долго еще ждать суда?

– До июля.

– А сейчас только начался май. Бедная девчонка.

– Верно.


Газетные репортажи о преступлении горничной-китаянки из Кинросса произвели неизгладимое впечатление на Бэду Эванса Талгарта, взбудораженного поворотом событий, зародышем которых стало рабочее движение. Профсоюзы и рабочее собрание, раззадоренные дальновидным и преданным делу выходцем из Ланкашира Питером Бреннаном, начали возлагать политические надежды на рабочее движение и уже составляли проект программы рабочей партии, когда в августе 1890 года им помешала грандиозная забастовка. Но сокрушительное поражение профсоюзов, участвовавших в ней, только подхлестнуло рабочих лидеров, побудило их прорываться в парламент и проталкивать в него представителей рабочего класса. В октябре 1890 года в Западном Сиднее состоялись дополнительные выборы; рабочая партия участвовала в них, выдвинув одобренного профсоюзами кандидата, и одержала победу. Почва готовилась для общих выборов по Новому Южному Уэльсу, назначенных на 1892 год; времени оставалось достаточно для подготовки, в том числе и междоусобиц и внутренних выборов наиболее достойных кандидатов.