– В таком случае выпейте чаю, мистер Кинросс, а я глотну нектара с торфяных болот вашей родины, – добродушно заключил он.

Усевшись в кресло со стаканом шотландского виски, скваттер с интересом оглядел гостя. Запоминающаяся внешность – особенно надломленные черные брови и изящная вандейковская бородка. Глаза, которые ничего не выдают и все подмечают. Вероятно, в высшей степени умен и образован. Чарлз Дьюи слышал о Кинроссе в Батерсте: о нем ходили слухи, потому что никто понятия не имел, что он за птица, но все понимали – этот малый далеко пойдет. Американский наряд выдавал золотоискателя, но хотя Кинросса несколько раз видели в Хилл-Энде, поговаривали, что золото он искал там только в волосах Руби Коствен.

– Странно, что вы не нанесли мне визита, мистер Дьюи, – заметил Александр, с удовольствием отпивая глоток ассамского чая.

– Визита? Куда? И с какой стати?

– Я приобрел триста двадцать акров земли, которую еще год назад арендовали вы.

– Какого дьявола! – выпалил Чарлз и резко выпрямился. – Впервые об этом слышу!

– Но вы должны были получить письмо из земельного управления.

– Должен был, но, уверяю вас, сэр, я ничего не получал!

– Ох уж эти мне чиновники! – Александр прищелкнул языком. – Ручаюсь, здесь, в Новом Южном Уэльсе, они еще нерасторопнее, чем в Калькутте.

– Непременно побеседую об этом с Джоном Робертсоном. Это он заварил всю эту кашу с указом об отчуждении земель, принадлежащих короне, а ведь он сам скваттер! Нет, это дело дойдет до нашего парламента, пусть даже он почти беспомощен: его члены вечно смотрят сквозь пальцы на все, что не приносит выгоды. А десять фунтов в год, которые скваттер платит за землю, не делают погоды.

– Да, с Джоном Робертсоном я встречался в Сиднее, – сообщил Александр и отставил чашку. – Мистер Дьюи, с моей стороны это отнюдь не визит вежливости. Я прибыл, чтобы сообщить вам, что обнаружил месторождение золота на реке Кинросс, на территории моей фермы.

– На реке Кинросс?.. На какой реке?

– Бывшем безымянном притоке Аберкромби, который я назвал в свою честь. Река будет напоминать обо мне еще долго после того, как я умру. Между прочим, золота в ней невероятно много.

– О господи! – простонал Дьюи. – Ну почему на моей земле вечно кто-нибудь находит золото? Мой отец впервые арендовал эту землю в 1821 году, Кинросс, он первым занял здесь двести квадратных миль. А потом появились золото и Джон Робертсон. Сэр, поместье Данли с каждым годом становится все меньше.

– Ну и ну, – невнятно отозвался Александр.

– И какой участок вы купили?

На свет была извлечена карта из земельного управления; Дьюи отставил стакан, заправил за уши дужки бифокальных очков и заглянул в карту через плечо Александра. Дьюи заметил, что от гостя приятно пахнет чистым здоровым телом и ароматной замшей. Длинный палец красивой формы указал на восточную границу Данли.

– Тот участок я попробовал было расчистить еще в юности. – Дьюи опустился в кресло. – В те времена, когда о золоте мы и не мечтали. Вряд ли у меня когда-нибудь дошли бы руки до тех земель. Там начинаются горы, хороших пастбищ для овец и коров мало, в лесах скот часто разбредается и пропадает. И вот вы явились и доложили, что река полна золота. Значит, появится прииск, а вместе с ним и трущобы, и отбросы человеческого общества, изгои всех мастей, движимые алчностью…

– А еще я прикупил на торгах десять тысяч акров вот здесь, у вершины горы, – продолжал Александр, подливая себе чаю. – Там я построю дом, чтобы не сталкиваться с «отбросами человеческого общества», как вы выразились. – Он подался вперед, у него вспыхнули глаза. – Мистер Дьюи, я не намерен враждовать с вами. Я разбираюсь и в геологии, и в инженерном деле, так что в моем мнимом безумии есть система – я не просто так отдал пять тысяч фунтов за никчемную гору, которую тоже назвал своей фамилией. И любой город, который вырастет возле прииска, тоже будет называться Кинросс.

– Необычная фамилия, – заметил Дьюи.

– Она принадлежит мне, и только мне. Будь Кинросс обычным приисковым городком, он опустел бы, как только месторождение было бы исчерпано. Но меня тревожат не местные запасы золота, хотя большая их часть уже принадлежит мне. В глубине горы таится то, что в Калифорнии называют основной, или материнской, жилой: пласт кварца, содержащий свободное золото, то есть не связанное с пиритами. Как вам известно, добывать золотой песок способен всякий, но разрабатывать глубинную жилу, уходящую в толщу скальных пород, простым старателям не по карману. Для этого нужна сложная техника и внушительный стартовый капитал. Поэтому, когда я начну разрабатывать месторождение на моей собственной земле, мне понадобятся частные вкладчики и своя компания. Уверяю, каждый ее инвестор разбогатеет, как Крез. Мистер Дьюи, я предпочел бы, чтобы вы не настраивали против меня своих политических соратников из Сиднея, а стали моим союзником.

– Другими словами, – подхватил Чарлз Дьюи, подливая в свой стакан, – вы ждете от меня вложений капитала.

– Не сейчас, со временем. Я не хочу, чтобы моей компанией управляли люди, с которыми я не знаком лично и которым не доверяю. Она будет частной – следовательно, источники финансирования тоже. А кому еще быть акционером, если не человеку, семья которого живет на этой земле с 1821 года?

Дьюи поднялся.

– Мистер Кинросс… Александр, зовите меня Чарлзом. Я вам верю. Вы не мечтатель и прожектер, а расчетливый шотландец. – Он тяжело вздохнул. – Противостоять натиску уже слишком поздно – так что дадим саранче набить карманы золотоносным песком, а потом откроем близ Кинросса цивилизованный рудник – такой как Транки-Крик. Благодаря вложениям капитала в Транки-Крик я сумел выстроить этот дом. Не соблаговолите ли остаться на ужин и переночевать у меня?

– Только если вы простите мне отсутствие смокинга.

– Разумеется. Я тоже не переодеваюсь к ужину.


Александр отнес седельные сумки наверх, в элегантную комнату, из окон которой открывался вид на окрестные холмы и унылую реку Аберкромби, загрязненную десятком золотых приисков, расположенных выше по течению.

Констанс Дьюи заранее была предубеждена против Александра Кинросса, но, как ни странно, он ей понравился. В молодости, лет двадцать назад, она слыла блистательной красавицей пятнадцатью годами моложе супруга. Александр догадался, что именно хозяйке дом обязан со вкусом подобранной обстановкой – роскошной оправой для самой Констанс в кремовом атласе с небольшим турнюром, какие только начинали входить в моду. Рубины она носила на шее, в ушах и на запястьях, поверх кремовых атласных перчаток длиной до локтя. Гость сразу заметил, что Констанс и Чарлз прекрасно ладят.

– Наши три дочери – сыновей у нас нет – учатся в школе в Сиднее, – со вздохом объяснила Констанс. – Как я по ним скучаю! Но не держать же их всю жизнь под присмотром гувернантки! В двенадцать лет пора общаться с другими девочками, заводить полезные связи в обществе, готовиться к замужеству… А вы женаты, Александр?

– Нет, – коротко отозвался он.

– Недосуг искать свою единственную? Или предпочитаете холостяцкую жизнь?

– Не то и не другое. Мой выбор давно сделан, но с браком придется повременить до тех пор, пока я не построю дом. Такой, как этот. Чарлз, это ведь известняк? Но где вы умудрились найти опытных каменщиков, чтобы плотно пригнать каменные блоки? – ловко сменил тему Александр.

– В Батерсте, – объяснил хозяин дома. – Когда правительство прокладывало железную дорогу через Голубые горы, пришлось огибать крутые западные склоны и от самого Кларенса вести ветку по трем высоким виадукам. Песчаника поблизости хватало, но каменщиков инженеру Уиттону никак не удавалось найти. Пришлось выписывать их из Италии – вот почему виадуки и этот дом построены по чертежам, на которых размеры указаны в метрических, а не в имперских единицах.

– Виадуки я заметил еще в первый приезд из Сиднея. Они совершенны, как все, что построено римлянами.

– Действительно. Закончив строительство, несколько каменщиков осело в Батерсте, где для них постоянно находилась новая работа. Я открыл каменоломни возле пещер Аберкромби. Оттуда возили каменные глыбы, из которых каменщики-итальянцы и выстроили этот дом.

– И я так сделаю, – решил Александр.

После ужина мужчины перешли в кабинет, Дьюи пригубливал портвейн, Александр попыхивал сигарой. В этот момент Александр и завел щекотливый разговор.

– От меня не ускользнуло, – начал он, – что в Новом Южном Уэльсе недолюбливают китайцев. И полагаю, в Виктории и Квинсленде тоже. А как относитесь к китайцам вы, Чарлз?

Пожилой скваттер пожал плечами:

– Никакой ненависти к узкоглазым язычникам я не испытываю – вот и все, что я могу сказать. В конце концов, я с ними почти не сталкиваюсь. Они селятся у приисков, впрочем, в Батерсте есть китайский ресторан, несколько лавчонок. Насколько я успел заметить, это мирные, приличные люди, которые никому не причиняют вреда и занимаются своим делом. К сожалению, их трудолюбие раздражает многих белых австралийцев, которые не желают зарабатывать деньги упорным трудом. Вдобавок китайцы не смешиваются с другими народами и не признают христианство. Их храмы называют кумирнями – явный намек на то, что там творится всякое. И уж конечно, всех возмущает то, что китайцы отсылают деньги на родину. Как будто высасывают из австралийской земли ее богатства. – Он хохотнул приятным баском. – А по-моему, то, что уплывает в Китай, – капля в море по сравнению с целыми состояниями, которые достаются Англии.

Вспомнив о собственном счете в Английском банке, Александр беспокойно заерзал. Очевидно, Чарлз Дьюи принадлежал к числу первых австралийских патриотов, неприязненно относящихся к англичанам.

– Мой партнер – китаец, – объяснил Александр, – с ним я готов пойти в огонь и в воду. В Китае я убедился, что у этого народа немало общего с шотландцами – то же трудолюбие, та же бережливость. Не мешало бы еще шотландцам научиться смеяться так же часто, как это делают китайцы. Господи, какие же все-таки унылые зануды эти шотландцы!