– Доволен, Маккензи? – спросил он, повернувшись к непрошеному гостю.

– Больше, чем ты, судя по всему. – Джеймс с презрением взирал на бывшего друга. Камерон был весь в сене и без сюртука и шляпы скорее походил на конюха, чем на джентльмена. Джеймс никогда не мог понять, почему женщин так тянуло к этому человеку. Действительно, что их привлекало в нем больше – будущее богатство или внешность? Наверное, у женщин не все в порядке с головой, если они за красивым лицом и увесистым кошельком его папаши не могли разглядеть подлеца и мерзавца.

У Джеймса зачесались руки – ужасно хотелось расквасить Камерону нос и подпортить его слишком уж красивую физиономию.

– Привычки у тебя, Камерон, все те же. – Он похлопал по шее кобылу, чтобы хоть чем-то занять руки.

– А у тебя все тот же дурной вкус. По крайней мере в том, что касается лошадей, – не остался в долгу Камерон неспешно застегивая брюки. – Что, скажи на милость, здесь делает лошадь, которую я вчера продал мяснику?

Джеймсу почудилось, что мозги у него в черепе вот-вот закипят. Такого вопроса он никак не ожидал. Что за день у него сегодня? Если кобыла, которую он тащил сюда через весь город, была продана мяснику, то едва ли он обнаружит своего коня мирно пасущимся на выгуле за домом Камерона. И это означало, что Цезарю, племенному жеребцу, чей отец был чемпионом «Гран-при», Цезарю, по праву считавшемуся лучшим жеребцом во всем графстве, возможно, грозила та же судьба, что была уготована черной кобыле.

Стараясь держать себя в руках, Джеймс проговорил:

– Кобыла заслуживает того, чтобы ей дали шанс. Ее еще можно вылечить. – Он мысленно проклинал головоломку, которая с каждым найденным ключом становилась все более запутанной. А последствия – если он не успеет ее разгадать вовремя – представлялись все более жуткими. – Чаннинг говорит, она еще может послужить племенной кобылой, ведь экстерьер у нее отличный. Прежде чем списывать ее со счетов, стоило бы дать себе труд все хорошенько взвесить.

– А ты, как всегда, готов первым подобрать то, что мне не нужно, – бросил в ответ Камерон, схватив черную кобылу под уздцы.

Но Джеймс не торопился отпускать вожжи. Камерон же терял самообладание, судя по красным пятнам, появившимся у него на скулах, и Маккензи не без удовлетворения отметил этот факт. Он продолжал смотреть в лицо бывшему другу, лихорадочно обдумывая следующий шаг.

– Предлагаю тебе сделку, – сказал он наконец. – Я отдаю тебе кобылу, а ты ответишь на кое-какие мои вопросы. – Джеймс отпустил поводья. – Я хочу поговорить с тобой о вчерашнем вечере и о женщине, с которой я был в «Синем гусаке».

– О какой женщине речь? – Смахнув сено с рубашки, Камерон погладил кобылу по носу. – О подавальщице Элси Далримпл? – Он хищно ухмыльнулся, обнаружив ровные белые зубы. – Или о прелестной миссис Маккензи?

Джеймс замер в напряжении. Хотя тень старшего брата, неотступно следовавшего за ним с момента пробуждения, несказанно ему досаждала, сейчас он испытал к Уильяму нечто сродни благодарности и даже был рад, что старший брат рядом и что он – на его стороне. Покосившись на Уильяма, Джеймс жестом дал понять, что время действовать пока не настало – сейчас надо было получить ответы. Сломав же длинный аристократичный нос Камерона, он не приблизился бы к цели.

– Ты знаешь, как ее зовут? – спросил Джеймс.

Камерон прищурился – солнце из открытой двери конюшни било ему в глаза.

– Не могу представить, зачем тебе это. – Он уже собрался увести кобылу в стойло, но вдруг замер, наморщив лоб. – Разве что у тебя случился провал в памяти. Не думал, что ты был настолько пьян, Маккензи. Видит Бог, я выпил вчера не меньше твоего. – Рот Камерона растянулся в зубастой улыбке, в которой не было и намека на дружелюбие. – Что ж, если так, то дело принимает весьма любопытный оборот…

Джеймс терпел, не замечая оскорблений.

– Церемония была настоящей?

– Ну, это как сказать… Женщина была вполне настоящей, и слова ты тоже говорил настоящие.

– Отвечай на вопрос, – теряя терпение, процедил Джеймс. – А не то я передумаю и навещу твоего отца. Знаешь, какой вопрос я сразу же ему задам? Спрошу, как поживает та прелестница, с которой ты только что развлекался.

Камерон в ответ от души расхохотался.

– Угрожая мне, ты ничего не добьешься, сам об этом прекрасно знаешь. Но я все же отвечу на твой вопрос. Нет, церемония не была легитимной. Мы все просто валяли дурака. Ты и твоя невеста не ставили свои подписи в журнале регистрации. И вы не обменивались кольцами. Конечно, я тебя, мягко говоря, недолюбливаю, но даже я не опустился бы до того, чтобы женить тебя без твоего согласия.

– Тебе прекрасно известно, что в Шотландии для признания брака законным не нужны ни подписи, ни обмен кольцами, – резонно заметил Джеймс. – Достаточно лишь наличие свидетеля и последующая консуммация брака или совместное проживание.

Камерон помрачнел. Ему явно не понравилось, что его поучают.

– Я уже, кажется, сказал тебе, что меня нельзя считать твоим свидетелем. Я ведь с самого начала знал, что вся церемония всего лишь фарс. Тебе не о чем беспокоиться, Маккензи.

Джеймс вздохнул с облегчением. Его профессиональный успех зависел от умения разбираться в людях, а также от умения вскрыть все касающиеся дела факты. И сейчас интуиция подсказывала ему, что Дэвид Камерон говорил правду. Но правда и исчерпывающее объяснение не одно и то же.

– Зачем ты принял участие в этом, как ты выражаешься, фарсе, если так меня ненавидишь?

– Я делал это не ради тебя, – тут же ответил Камерон. – Я делал это ради нее.

Насколько помнилось Джеймсу, в тот вечер в «Синем гусаке» были только две женщины.

– Ты делал это ради Элси Далримпл?

– Я делал это ради Джорджетт.

– Джорджетт?.. – переспросил Джеймс, чувствуя себя идиотом. Это имя ему ни о чем не говорило.

– Ради леди Торолд, – пояснил Камерон. – До сих пор не могу поверить, что столь породистая леди заинтересовалась именно тобой, хотя я тоже был там.

Земля, казалось, покачнулась под Джеймсом, и что-то странно екнуло в груди. Джорджетт Торолд! Имя соответствовало инициалам на корсете. И теперь чудный образ, что так прочно засел у него в голове, получил имя. Теперь он знал, как ее зовут. И Дэвид Камерон тоже это знал.

– Она сама тебе сказала, что она леди? – спросил Джеймс, попытавшись выдавить смешок. Впрочем, чем больше он узнавал, тем меньше забавного находил во всей этой истории. Ведь леди дорожат репутацией и не пьют эль из кружек незнакомцев. И уж конечно, не сидят в трактирах на коленях у мужчин и не смеются во все горло. А также не выходят замуж за кого попало, если церемония бракосочетания не более чем дурно поставленный спектакль.

– Она леди и слишком хороша для неотесанных болванов вроде тебя, – брезгливо процедил Камерон. Он уже успел завести кобылу в стойло и сейчас ее распрягал.

Уильям до сих пор стоял молча, прислонившись к стене соседнего стойла. Когда же он наконец заговорил, кобыла встрепенулась и возбужденно заржала – так подействовал на нее его грозный бас.

– Ты хочешь сказать, что Камерон лучше Маккензи?! Полагаю, ты ошибаешься! И я готов доказать это на деле – кулаками.

– Я готов один драться против вас обоих, – сказал Камерон и, сняв с кобылы седло, небрежно швырнул его на солому. – И я докажу, что дам фору любому из Маккензи.

Тут Джеймс шагнул к Уильяму, преградил ему дорогу. Не было смысла избивать Камерона, пока не получены ответы на все вопросы.

– Но что могла делать леди в «Синем гусаке»?

– Кто ее знает?.. – Пожав плечами, Камерон снял с лошади уздечку. – Но она леди высшей пробы. Уж я-то знаю, о чем говорю. Да-да, леди от кончика носа, такого симпатичного маленького носика, до стройных лодыжек, которыми все могли полюбоваться, когда она забиралась на стол. Возможно, она искала дружеского общения. Возможно, заглянула в «Синий гусак», чтобы разогнать тоску, и решила, что ты ей для этого подходишь.

Камерон вышел из стойла, облизывая губы, словно давал понять, что сожалеет о том, что ему не удалось отведать столь лакомый кусочек. Повесив уздечку на стену стойла, он добавил:

– Такой леди невозможно отказать, Маккензи. Так вот, она попросила меня поженить вас – в шутку, разумеется. И я с радостью исполнил ее просьбу. А если бы мне повезло, если бы она выбрала меня… Уж будь уверен, она бы об этом не пожалела.

– Если она так тебя зацепила, тебе бы следовало сказать ей об этом, – заметил Джеймс. – Впрочем, ты бы никогда этого не сделал. Не в твоих правилах драться за то, что хочешь получить.

Камерон насупился и запер стойло на засов. Повернувшись к Джеймсу, прорычал:

– Я ее не заинтересовал! Она видела только тебя!

Теперь, зная, что эта женщина из всех присутствовавших в трактире мужчин предпочла именно его, Джеймс должен был лишь укрепиться в подозрениях, что все происходившее в ту ночь в «Синем гусаке» было подстроено с единственной целью: разлучить его с его же деньгами, заработанными тяжким трудом, – но отчего-то этого не произошло. Сказанное Камероном скорее польстило его самолюбию, и он заявил:

– Нелегко тебе, должно быть, пришлось. Ты ведь привык, что все женщины вешаются на шею тебе.

Камерон пристально посмотрел на бывшего друга.

– Да, я должен признать, что все это непонятно и странно. И потому, какой бы хорошенькой ни была эта леди, увы, она явно не в себе.

Намек на то, что женщина, не выходившая у него из головы, страдала умственным расстройством, Джеймсу очень не понравился. Пульс его тотчас же ускорился, а кулаки сжались. Нет-нет, эта женщина не была тронутой. Она была остроумной и жизнелюбивой. И все мужчины в трактире ее хотели – все, включая Дэвида Камерона.

– Но, разумеется, – с невозмутимым видом продолжал Камерон, – если она тебе не по вкусу, я сделаю еще одну попытку. Не часто к нам в Морег залетают такие райские птички.

Почувствовав острый приступ ревности, Джеймс почему-то заявил: