Виноват в этом был Юрка Лопатин, один из эрзацев. Юрка был неудачником, любил рискнуть, сыграть в темную, но не выигрывал никогда. Особенно попало ему от Михалыча за непроверенную информацию, Юрка божился – то, что он принес в 'клювике' – стопроцентная правда, и Михалыч, поверив ему, дал указание поставить в номер.

После скандала, и принесения извинений потерпевшей стороне, Юрка жаловался коллегам:

– Михалыч два часа меня в позу ставил, я к нему в кабинет теперь только задом захожу!

А нам только пальчик сунь! Вот так и стал шеф-редактор Михалычем, правда никто и никогда не решится исполнить гомосячий рэп 'Михалыч' из 'Нашей Раши' в присутствии шеф-редактора.

Михалыч был для нас и учителем, и отцом, под его опекой расцветали наши таланты, и не слишком одолевали 'поклонники'. Однажды наш отдел прогремел на весь холдинг – кто-то из дизайнеров заразил коллег желтухой, нас и так 'желтками' обзывали, а тут удержу не стало, электронку завалило письмами! Здание издательского дома сотрясалось не только от воя призрака-строителя, но и от журналистского ржания, до полной потери чувства юмора. Понаблюдав за оргией пару дней, Михалыч вышел в люди. Легенда гласит, что шеф-редактор 'попросил' навестить больных, и принести извинения. Шутки тотчас же прекратились.

Была у него одна особенность – он называл нас только по фамилиям, совсем, как классный руководитель, и когда называл, например меня, по имени, то это было знаком отличия, наградой. Наши сорвиголовы считали, что я нахожусь у шеф-редактора в любимчиках, что мне достаются самые интересные задания, и если нужно где-то блеснуть 'рожей-кожей-и умом', то Михалыч хорошо поставленным голосом, скажет в 'интерком':

– Парамонову срочно ко мне!

И вот сейчас я с удовольствием вдыхаю запах нагретой ксероксом бумаги, слушаю гвалт, способствующий творческому настрою, как Эва Перрон приветственно взмахиваю рукой, и рассылаю воздушные поцелуи.

– Парамонова!

– Привет, привет!

– Уу… какие мы шикарные!

Приятно. Приятно, черт побери, когда тебе рады. Интересно, а как отнесется шеф-редактор к моему отказу от порученной им темы?

– Михалыч у себя? – спросила я Настю Горобцову, человека, который знал всё обо всех и всём, и если ты хотел получить точную информацию о коллегах, или начальстве, у нас говорили: иди к Насте, и будет тебе счастье.

– У себя, – ответила отзывчивая Настя.

– Как настроение?

– Спрашиваешь! – затараторила она, испытывая удовольствие от пересказывания редакционных новостей. – Лопатин опять 'крякнул'! Да так 'крякнул', что Михалыча с Плавным аж к гендиру вызывали! Скандал, скандал Парамонова. Международный скандал!

– Да, ладно, – отмахнулась я, у Настеньки любая неурядица принимала глобальные размеры, и умело раздувалась ею до мировых масштабов.

– Не веришь, Парамонова, а зря! Уже и Европа подхватила эту сплетню: это надо ж додуматься, человек такого уровня и какая-то артистка цирка! Но я Михалыча не осуждаю, его понять можно – такая новость, да в нашем листке, только была бы она хоть на грамм правдой…

Я повернулась к противоположной стене, за перегородкой которой находилось рабочее место 'бедного Йурика'. К слову сказать, архитектурно наш отдел был точной копией американских, при создании проекта решили, что рассадив персонал таким образом, работа будет эффективней, но не учли разницу в менталитетах.

Иногда наш отдел напоминал то цыганский табор, то цирк-шапито, то оба коллектива разом, но этот бедлам мешал только с непривычки, и теперь уже ни один 'желток' не мог работать в тишине.

Лопатин сидел, уставившись в монитор, и грыз колпачок шариковой ручки. Я подошла, и, положив подбородок на непрозрачную перегородку из пластика, изобразила любимый трюк эрзацев.

– Здравствуйте, Юрий Лопатин.

– Здравствуй, говорящая голова.

– Выбирай, Юрий Лопатин, кем быть тебе в следующей реинкарнации? – загробным голосом спросила я.

– Да уткой, уткой, отвалите все! – устало отмахнулся Юра.

– Зачем же ты, Юрий Лопатин, нашего шефа раздраконил? – не отставала я.

– Парамонова, ну ты должна меня понять, стопроцентно прокатило бы! – уверенно заявил Лопатин. – Еще бы спасибо сказали за такой пиар!

– Не прокатило, – вздохнула я. – Брюки-то гульфиком назад надел?

– Надел… Парамонова, ну за что он так на меня?

– Да, ладно Юр, не переживай, сейчас он про тебя забудет, вот увидишь, – пообещала я, и, резко развернувшись на каблучках, уверенной походкой пошла к кабинету шеф-редактора.

– Парамонова, ты чего? – крикнул мне вслед Юрка, почуявший надвигающуюся катастрофу, и ходко двинулся за мной – все ж журналистское прошлое давало о себе знать.

Михалыч курил прямо в кабинете. Плохо, очень плохо, но деваться некуда. Взгляд из подлобья, строгий, изучающий – с чем пришла? Пустая пришла, порожняя, без какого-либо желания, без огонька в глазах, и с опущенными руками.

– А, Парамонова… Слышала уже?

– Слышала.

Михалыч пододвинул пепельницу на середину стола, приглашая – садись, покурим. Я села в кресло напротив, но сигареты не достала, а просто сидела, скрестив руки на коленях.

– Вот, скажи мне, Парамонова, как можно работать, не доверяя друг другу? Как?

Видно здорово прошелся гендировский трак по лютикам-цветочкам, Плавный, наверное, в обмороке валяется, а Аннушка подносит ему нюхательные соли.

– Владимир Михайлович, а как вы думаете, при других обстоятельствах прокатило бы? – выразилась я Юркиным словечком.

– Что значит прокатило? – возмутился шеф-редактор.

– Ну… если бы Лопатину повезло, и другая сторона не стала бы раздувать скандал, а наоборот, даже обрадовалась, – решила узнать я мнение начальника. – Могло быть такое?

– Могло. Но это не отменяет порядочности и ответственности перед коллегами! – оговорился Михалыч, и затушил окурок с золотистым фильтром.

– А как быть с лозунгом 'Горячие новости любой ценой'? – лезла я на рожон. – Ведь на месте Юрки мог оказаться каждый из нас, просто ему не повезло – у его 'героя' изменились планы, или опомнился, ведь все знали об артисточке, а тут еще и фотки.

Обычные фотки, но это с какой стороны посмотреть…

– Любой ценой это ты, Парамонова, правильно сказала, но лозунг, есть лозунг, а информация должна быть проверенной, или хотя бы такой, от которой трудно отпереться, с какой стороны не смотри, – наставительно сказал Михалыч, и тут же переключился на меня. – У тебя как дела?

– Владимир Михайлович, пришла просить вас снять меня с этой темы, – осторожно произнесла я.

– В чем дело? – строго спросил он.

– Не могу больше, противно.

– Противно – детский сад какой-то, – он покачал головой и укоризненно посмотрел на меня. – Ты мне конкретику давай.

– Конкретно, – начала я, с обидой на его строгость. – Брачное агентство – вывеска – ловушка для трепетных девиц с тонкой душевной организацией. Бабка эта натуральная сводня, клиенты – извращенцы, и это только верхушка айсберга, с которой я успела познакомиться! Уверена, что Валерия Аркадьевна занимается делами куда серьезней… Альбома с невестами я еще не видела, но подозрения есть.

– Широкое поле для дальнейшей деятельности, – недовольно произнес шеф-редактор, – я так понимаю, что тема еще не разработана, нет фактов, снимков участников, свидетелей, в конце концов – только домыслы.

– Да не могу я больше, Владимир Михайлович, отстраните, прошу! – взмолилась я. – Считайте, что не справилась.

– Нет, Парамонова, так не пойдет, – заявил он, – аргументов нет.

– Хорошо, – я чуть не плакала от обиды. – Я заплатила шесть тысяч рублей за то, чтобы меня заподозрили в желании исполнить фелляцию в модном ресторане, – тут брови Михалыча подскочили вверх, – порвала чулки, разбила колени, выкинула босоножки, которые стоят больше чем шесть тысяч, и еще кое-кто хотел подглядывать за тем, как я качаюсь на качелях!

– И это аргументы, Парамонова? – спросил Михалыч, но все же чувствовалось, что он смягчился, видно проняло его мое приключение. – Заподозрили в желании… хотел подглядывать…

– Нет, ну нужно было чтобы меня… – пробурчала я под нос.

– И остальное решается на раз, – продолжил он, сделав вид, что не расслышал, – авансовые получишь в бухгалтерии, на чулки и босоножки премируем, к доктору направим. Какие проблемы?

– Владимир Михайлович, я боюсь, – пошла я ва-банк.

– Боишься? – переспросил он, внимательно глядя на меня.

– Нарваться на неадекват боюсь… – залепетала я, редко кто мог выдержать пристального взгляда шефа. – Это какое-то фрик-шоу, видели бы вы их глаза… страшно, а вдруг…

Михалыч перестал меня сканировать, и стукнул ладонью по столу:

– А вот это уже аргумент. Раз такое дело, дам я тебе помощника, вдвоем сподручней. Будет за тобой присматривать, да и лишние руки не помешают. И запомни, Парамонова, ни один здравомыслящий журналист не откажется от такого жирного куска по собственному желанию – незаменимых нет! Все, Алла, на сегодня ты свободна, а я пока тебе напарника подыщу, завтра и представлю. Ступай.

Я вышла из кабинета, от двери которого кинулись врассыпную обитатели Двора Чудес.

Подслушивали. И подсматривали. И возглавлял всю эту банду обломленный, но несломленный Юрий Лопатин.

– Парамонова! Ну, ты даешь! А вдруг бы Михалыч заменил бы тебя Шваревой?

– Шварева? – округлила я глаза, и спросила охрипшим вдруг голосом. – Откуда здесь Шварева?

– Из командировки вернулась, снова к нам в отдел.

От его слов, мне сделалось дурно. Шварева, мой вечный конкурент, акула, нередко плавающая в моих водах, и норовящая оттяпать кусок чего-нибудь… И о чем я только думала! Шварева… О, нет, не видать ей ничего моего, ну вот ничегошеньки!