– Откуда?

– Они вон там. – Она мотнула головой, не переставая буравить девушку глубоко посаженными глазами. – Они все про всех знают. И про тебя, и про других.

– Кто? Что ты там бормочешь, привидение?

– Монахи святого Доминика, вот кто! – вскрикнула Клодина. – Они появляются в тех селениях, куда проник дьявол! – Она на минуту замолчала, потом хихикнула. – Дьявол совратил тех несчастных, и сегодня их ждет испытание.

Девушка вздрогнула, будто от удара плетью.

– Чему ты радуешься, Клодина?

Женщина сунула в рот былинку и молча уставилась на Жанну.

Вздохнув, девушка наклонилась над ручьем и зачерпнула воду. Поставила ведро на камень, принялась наполнять второе, и, прежде чем успела опомниться, Клодина подошла и с силой потянула ее за рукав рубашки. Двигалась женщина бесшумно, Жанне не стоило поворачиваться к ней спиной. Девушка попыталась освободиться, но Клодина легко удержала ее.

– Справедливость восторжествует, – серьезно сказала она. – Тем, кто продал душу сатане, не будет места в царствии божьем. Ведьму и колдуна не оставляй в живых. Хе-хе-хе… Папа Клемент мудр… Иисус сказал ему: «Управляй народами лозою железною и разбей их, как сосуд глиняный!»

– Пусти! – Вскинулась Жанна. – Ты безумна. Отпусти, или мне придется ударить тебя.

– Дьявол, дьявол ходит и все его воинство. Он наущает попирать крест и окропляет отвратительной жидкостью, вычеркивает имена из книги жизни и вписывает в книгу смерти… Он требует невинных младенцев себе в жертву!

При последних словах Клодина зарыдала. Ее увядшее лицо сжалось, на шее натянулись жилы. Она сильнее вцепилась в рукав Жанны.

– Я не шучу, Клодина! – Пригрозила девушка. – Отпусти!

Женщина рыдала. Ее желтые глаза горели звериной яростью, но из них не скатилось ни одной слезинки. Эта гримаса неутолимого плача была ужасна. Жанна отшатнулась.

Неожиданно Клодина оставила свою пленницу и бросилась в воду, подняв сноп сверкающих брызг.

Юбка закрутилась вокруг ее ног, серые волосы безобразно залепили лицо.

– Грандье, ты ответишь! За все, за все! – Вопила Клодина и колотила ладонями по воде. – И папаша твой ответит, чтоб ему в гробу перевернуться!

Жанна не слушала больше. Подхватив ведра, она заспешила вверх по тропе, к молодой буковой роще, где в жухлых кронах запутались солнечные нити. Тяжелые ведра оттягивали руки, сердце колотилось. Тропинка несколько раз вильнула. Роща внезапно отступила, желтое солнце потекло ровнее. Начался пологий спуск, и уже отчетливо пахло дымящими очагами. Небо заголубело и заиграло оттенками.

За спиной Жанна услышала шум. Обернулась. Наверху, у края обвалившегося песчаного склона, стояла Клодина.

– Грандье, все уже там, на Гнилом пруду, ждут тебя. Ступай, тебе нужно посмотреть на это. Слышишь!

Жанна устремилась вниз. Она не помнила, как вбежала в кухню и оставила там ведра. Ее обдало запахом знакомого жилья, печеного лука. Масетт и Жака не было. В большом зале таверны за широким столом сидел человек в сером дорожном плаще и что-то сосредоточенно чистил на деревянном блюде. Жанна нырнула в светлый прямоугольник с пыльными нечеткими краями. Через двор ковылял Гийом с вязанкой хвороста на спине. За поясом торчал топорик с перламутровой рукоятью. Гийом что-то прокричал девушке вслед, но Жанна только махнула рукой, и до конца не осознавая зачем, побежала к месту казни.

Еще издали она увидала у пруда толпу. Нужно дать себе минуту, чтобы успокоиться и присмотреться. Она устала до изнеможения и присела в тени дуба, хоронясь за его стволом.

На самом деле толпа оказалась куда меньше, чем девушке представилось вначале. В основном женщины с детьми. Несколько праздных мужчин, в том числе Жак Рюйи, прохаживались в этом пестром собрании. В тесных кружках что-то горячо обсуждали. Жанне удалось расслышать слова «доминиканец», «плавание». Ах, если бы не стучало так сердце, и не шумела в ушах кровь! Она разглядела Масетт, которой нашептывала что-то на ухо тощая жена рыбака.

Ничего интересного не происходило, тело стало ломить, нога затекла. Теперь Жанна подумала, что надо бы вернуться на постоялый двор и взяться за работу. В таком сидении вовсе нет проку. И зачем только она сюда пришла? Клодина напугала ее. Но бедняга совсем безумна, стоило ли слушать вздорную болтовню!

Солнце скрылось за облаками, и сразу сделалось сумрачно, бесприютно, словно демон пересыпал пески побережья из рук в руки. Девушка тоскливо оглянулась. Со стороны деревни стремительно наползал покров тени. Ударил колокол. Внезапно наступила тишина. Было ощущение, будто лесистые холмы к чему-то прислушиваются. Колокол ударил снова, гул уже не прекращался, и дребезжащий звон разносился по окрестности. В толпе произошло движение, люди, подобно овцам, сбились в кучу. Кое-кто из женщин с силой прижимал детей к груди.

Взгляд юной наблюдательницы устремился в ту сторону, куда были повернуты все головы. И вот тут-то она увидела, что у того места, где поросшая по обочинам дроком и вереском дорога делает петлю, остановилась упряжка мулов, со странным сооружением, покрытым холщевой ветошью. С полдюжины монахов сопровождали невиданный транспорт; их белое одеяние почти скрывали черные плащи с капюшонами. Они почти не разговаривали между собой, это безмолвие и мрачность наводили шорох и оцепенение на добропорядочных христиан. Откинули тряпье, и стало ясно, что на телегу вооружена клеть, в которой, скорчившись, сидят три женщины. Им приказали вылезти. Гремя цепями, женщины прошли по дороге мимо Жанны, прижавшейся к дереву. Девушка отчетливо видела в пыли следы их босых ног. По бокам и чуть сзади двигались монахи, укутавшись в плащи и склонив головы. Этих «благочестивых служителей бога» ордена святого Доминика боялись обыватели всей Франции, перед ними трепетали даже знатные рыцари.

Прислуживая в таверне, Жанна немало слышала о несправедливости и ужасах, творящихся в монастырских подвалах. Доминиканцы были жестоки, как дьявол, и, называя себя «псами господними», беспощадно карали еретиков.

– Ведут! Ведьм ведут! – пронеслось в толпе. Люди подались вперед, с жадным любопытством вглядываясь в облик трех скованных цепями жертв. Их лица и тела были изуродованы до неузнаваемости, молодые женщины превратились в жалких старух. Жанна ужаснулась тому, что эти окровавленные куски плоти еще могут двигаться. Она знала всех трех монашеских пленниц. Это были женщины из их деревни – две девицы и вдова рыбака.

Жанна глядела на жуткую процессию, не в силах двинуться с места. Налетел ветер, неся с coбой крупные капли дождя. Длинные грязные волосы одной из женщин взметнулись вверх, и Жанна узнала Жюли Сатон, нереиду с персиковой кожей, которой молодые рыбаки посвящали песни. Ее разбитые губы были тронуты странной полуулыбкой, будто видела Жюли прекрасный сон, глаза ее беспокойно перебегали с предмета на предмет.

Колокол, наконец, смолк, его густой гул впитали Альпы, чьи отроги и черные скалы в эту минуту казались похожими на мантию сатаны. Начался и прекратился дождь. Бурые пятна дубовых крон легли на холщовые хламиды ведьм; в такт шагам звенела цепь. Жанна вышла из-за дерева. Монах, замыкающий процессию, вскинул голову и устремил на нее взор, полный ярости. О, это был взгляд хищника, идущего по следу, взгляд воина, исполненный гордости и злобы. И страсть! Страсть промелькнула во взгляде монаха. Извечная, отравная, подавляемая страсть. Девушка побледнела, но не отступила за ствол, дерзко взглянула на доминиканца. Он сжал губы, ниже надвинул капюшон, и вышедшее вдруг солнце треугольником легло на складки его плаща. Поверхность Гнилого пруда заросла ряской, там же, где в разрывах образовывались окна, чернела бездна, без единого проблеска небесной синевы. Осужденных на испытания подвели к кромке воды; со звоном упали цепи. Один из монахов, ни на кого не глядя, обратился к несчастным.

– Нечестивые, вы совратились вслед сатане, подобно ненадежным тварям, томящимся в похоти и преступлениях. Вас прельстили грезами демоны и призраки, и вы, забыв Господа нашего, устремились по пути порока, вы присягнули в верности дьяволу, отреклись от христианских символов веры. Но, говорю вам, еще можете быть спасены, имена ваши вновь вернутся в Книгу жизни. Святая церковь очистит вас огнем, и вы вкусите вечного блаженства. Спрашиваю вас, признаете ли вы себя виновными в колдовстве?

– Нет! – закричала самая юная, насмерть перепуганная девушка. – Я не виновна! Пощадите! Я не хочу умирать! Я ничего не сделала, пощадите, ради Христа!

Она бросилась в ноги доминиканцу, но другой монах, стоявший рядом, схватил ее за плечо и грубо поставил на ноги. Несчастная крикнула от боли и глухо зарыдала.

– Спрашиваю вас, сознаетесь ли вы в том, что являетесь колдуньями? Что творили бури, вспенивая и мутя воду в пруду, насылали град и шквальные ветры и с небес вызывали молнии?

– Нет!

– Я не виновна. О Господи! Спаси и помилуй!

– Не признаю. Это ложь, монах!

– Вы посылали сглаз и порчу на скот, творили малефиций, вас видели летающими по воздуху. Вы, нечестивые, попирали крест и лобзали задницу дьявола!

При последних словах толпа колыхнулась и шумно выдохнула.

– Три раза я испрошу признания в преступлениях и трижды не получу ответа, прежде чем подвергну вас испытанию. Спрашиваю в последний раз. Признаете ли себя виновными в преступлениях против святой апостольской церкви, Христовой веры и наместника Господа нашего на земле, сознаетесь ли, что принадлежите к синагоге сатаны и являетесь ее воинами?

– Нет, не признаю.

– Отпустите меня, я боюсь, я не хочу. Отпустите, я ни в чем не виновна!

Осужденные кричали, взывали о милости. Крестьянки в толпе начали только подвывать. Доминиканец выбросил вперед руку с кованым крестом и возопил:

– Именем святой апостольской церкви приговариваю вас к испытанию водой! Да свершится.

При последних словах к истерзанным женщинам бросились монахи, повалили на землю и стали связывать вместе руки и ноги.