– Пожалуйста, попытайтесь не отвлекать меня. Мне не хотелось бы потратить третий день на исправление ошибок.

– Но я хочу рассказать, что произойдет в тот момент, когда вы отложите ваши кисти и палитру в последний раз. Как я сорву с вас платье, вытащу шпильки из волос и покрою ваше обнаженное тело поцелуями.

Боже, она сейчас упадет в обморок!

– Надеюсь, это означает также, что я увижу часть вашей анатомии, как это было, когда вы были в ванне, – все же смогла произнести она, чувствуя, как запылали щеки.

– Разумеется. Тем более что на самом деле – это жизненно важная часть. – Они дошли до огибавшей пруд дорожки, которая вела к руинам. Когда они вошли в небольшую рощицу на берегу пруда, он остановился и привлек ее к себе.

Он медленно накрыл ее рот своими губами. Да, их отношения определенно изменились за последние двадцать четыре часа. Однако эта мысль была настолько мимолетной, что не задержалась в голове Кэролайн. Она вообще перестала думать. Она чувствовала лишь его губы на своих, охватившее ее желание, его руки, скользнувшие по плечам вниз к бедрам и то, как крепко он прижал ее к себе.

Кэролайн обвила руками его шею и ответила на глубокий, требовательный поцелуй. Она услышала свой собственный стон. Это была страсть. Ощущение было удивительным… близким к тому, что она чувствовала, когда какая-нибудь картина захватывала ее полностью. Ей хотелось, чтобы это ощущение длилось вечно.

– Каро, – прошептал он.

Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Портрет. Она должна его закончить.

Она сама удивилась, с каким самообладанием отпустила его. Руки Закери освободили ее не сразу, губы еще слегка касались ее губ.

– Что ж, – прохрипел он, – на этом я продержусь еще день.

– Вы уверены? – Она пригладила немного растрепавшиеся волосы.

– Нет, разумеется. Но вам не следует меня об этом спрашивать.

Она запомнит совет. Потому что положение и так становилось все запутаннее, а после этих объятий и поцелуя она почувствовала опасную тенденцию отвлекаться, несмотря на данную себе клятву.

– Не буду. Идемте. Я хочу поработать над вашим лицом, пока светит солнце.

Когда они дошли до руин, он снял камзол и бросил его возле мольберта. Ее сестры в данный момент, вероятно, опустошали мастерскую, приводя в негодность кисти и разбрасывая альбомы для эскизов.

Раньше сама мысль об этом привела бы ее в отчаяние. Она экономила каждое пенни, заработанное на портретах, чтобы иметь возможность покупать принадлежности для рисования и живописи. Но если они оставят ее в покое следующие два дня, необходимые для того, чтобы закончить портрет и… познать Закери Гриффина, она все им простит. В конце концов, они останутся в Уилтшире с их Мартинами Уильямсами и Питерами Редфордами, а она будет в Вене, осуществив свою мечту.

– Вот так? – Он поставил ногу на поваленную колонну.

Она сверилась с наброском.

– Правую ногу отставьте назад на восемь дюймов, а левую отодвиньте примерно на четыре, – ответила она, прищурившись.

– Так лучше?

– Да. А теперь немного приподнимите голову и смотрите вдаль через мое плечо, чтобы я могла написать ваши глаза.

– Горизонт за вашим плечом довольно скучный. Почему мне нельзя смотреть на художницу?

Потому что если он уставится на нее и будет так смотреть весь день, его лицо станет похожим на миску с пудингом.

– Потому что я не ваше владение. Смотрите туда, куда я сказала.

– Все, что я вижу, – это какой-то пень и птицу, клюющую жучка.

– Хорошо. Сосредоточьтесь на жучке. И расслабьте рот.

Она взяла тонкую кисть и дотронулась ею до щеки, чтобы убедиться, что она чистая и сухая.

– Я думал, что вы будете писать мое лицо, а не свое.

– По-моему, вы смотрите не на жучка.

– Жучка уже съели, а вы мне более интересны. Кэролайн наконец оторвалась от картины и увидела, что он все еще изучает ее лицо с таким вниманием, что у нее кровь прилила к щекам. Неудивительно, что в светской хронике его имя всегда было связано с какой-либо девушкой на выданье – во всяком случае, так говорила Энн.

– Закери, пожалуйста, взгляд на пень.

– Хорошо. На пень.

– И не хмурьтесь.

– Но птичка оставила подарочек.

Губы Кэролайн помимо воли дернулись, вопреки ее решимости не думать о всякой чепухе.

– Значит, придется сосредоточиться на подарочке.

– Я не собираюсь целый час смотреть па птичьи подарочки.

Она не удержалась и хихикнула.

– А ради искусства?

– Нет. Только ради Кэролайн Уитфелд.

У нее вдруг задрожала рука, и ей пришлось тряхнуть кистью, чтобы унять дрожь.

– Прекратите, или вам придется стоять всю ночь.

– Хорошо. Только не назовите картину «Лорд Закери Гриффин рассматривает птичьи подарочки».

– Обещаю.

Он снова принял нужную позу, и она смогла сконцентрировать внимание на его лице. Ей нравилось выражение его лица—уверенное, немного насмешливое, немного загадочное и даже чуть порочное. А о том, что в этой порочности виновата она, никто никогда не узнает. Если ей удастся схватить это выражение, месье Танбергу ничего не останется как принять ее в ученицы. Ведь «Мона Лиза» притягивает внимание зрителя именно своей загадочной улыбкой.

После сорока минут непринужденной болтовни – от бальных платьев до Леонардо да Винчи – Молли вдруг громко всхрапнула и свалилась с каменной скамьи.

– Молли? – позвала Кэролайн.

– О! Да, мисс Уитфелд. Я, наверное, на минуту заснула. Простите меня.

– Ничего страшного. – Кэролайн решила не ругать Молли, а то она больше не будет спать или Барлинг заменит ее на более бдительную служанку. – Принеси, пожалуйста, мне и лорду Закери по стакану лимонада, а себе – что-нибудь перекусить.

– Да, мисс Уитфелд.

Кэролайн, набрав на кисть краски телесного цвета, легким мазком обозначила мочку уха Закери, которая была видна из-под его темных волос. Но когда она опять на него посмотрела, она чуть было не выронила кисть.

– Что вы делаете? Вернитесь на место! Он и не думал ее слушаться.

– Я решил воспользоваться отсутствием вашей внимательной служанки, чтобы поцеловать художницу.

– Я же сказала, что мне нужно закончить ваше лицо сегодня, – возразила она.

Он обошел ее.

– Я выгляжу великолепно. А это что?

– Это рот.

– Мой рот выглядит совсем по-другому.

– В данный момент я его не вижу, так что придется подождать.

Его критика не имела к ней никакого отношения. Она еще не дошла до рта – он был лишь обозначен карандашом и полоской розовато-коричневой краски.

Легким прикосновением пальцев он отвел с ее шеи прядь волос, и она замерла. А когда на месте пальцев оказались его теплые губы, она выронила кисть.

– Зак…

– Ш-ш. Я демонстрирую свои губы, чтобы вы поняли, как нужно писать мой рот, – пробормотал он, не прекращая целовать.

Если бы она это понимала, она бы уже была голой. А пока… Ловкие пальцы уже стягивали платье вниз по одному плечу, а губы следовали за ними.

Кэролайн начала понимать, почему поэты сравнивают сексуальный экстаз со смертью. Если он только своими губами, ласкающими ее шею и плечи, может заставить почувствовать такое – это может убить ее.

– Не надо, пожалуйста. Его лоб уперся ей в плечо.

– Извините. Этот пень вызвал во мне какие-то фантазии.

Она фыркнула и воспользовалась моментом, чтобы немного восстановить равновесие.

– Я надеюсь, что вы считаете меня немного лучше, чем гнилое дерево.

Он рассмеялся:

– Господи, Кэролайн. Девственницам не положено говорить такие вещи.

– Разве? А почему?

– Потому что вы можете напугать нас, практичных мужчин. – Поцеловав в последний раз ее в плечо, он вернул платье на место. – А мне будет позволено посидеть на моей колонне, чтобы выпить лимонад?

На дорожке показалась Молли. Так вот почему он опомнился. Надо запомнить, что у него очень тонкий слух.

– Конечно. И я сяду рядом.

– Отлично. Я предпочитаю закусывать кислое конфеткой.

Она хотела было возразить, но Молли уже подошла к ним и подала обоим по стакану лимонада.

– Вы не выбились из графика из-за того, что я вас отвлек? – уже более серьезно спросил он.

Она поняла, что научилась угадывать его настроение по еле заметным изменениям в выражении лица.

– Нет. Если Богу будет угодно, картина прибудет в Вену вовремя.

– Должен сказать вам, что вчера вечером я послал записку своему брату Шею и попросил, чтобы его яхта в Дувре была готова срочно переправить груз через пролив.

На минуту она просто онемела. Он уже предлагал свою помощь в пересылке портрета, но она не знала, что он предпринял какие-то шаги. И он сделал это до того, как она – как они – начали этот новый флирт.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности.

Господи, как ей хотелось поцеловать его теплые чувственные губы! Но Молли шумно поглощала еду на своей скамье, так что физический контакт был невозможен. Это означало бы гибель репутации, принудительное замужество и никаких уроков живописи в Вене. По его глазам она поняла, что он пришел к такому же заключению, хотя не смогла разгадать, чем вызвана мимолетная тень, пробежавшая по его лицу.

– Я сказала что-то не так? – спросила она тихо, чтобы Молли не могла услышать.

– Нет. Моя птичка улетела.

– Если вы выдержите еще час, – отпивая лимонад, сказала она, – я смогу написать серые тона ваших брюк и жилета вечером при свечах. Я попрошу вас надеть все то же самое завтра, чтобы я смогла прописать тени.