Реальная жизнь Терри и жизнь, которую она описывала Джеки, не имели друг к другу никакого отношения. Теперь же, когда ее здоровенные неуклюжие сыновья почти выросли и редко бывали дома, самым радостным событием в ее существовании были визиты в старый нежилой городок, чтобы побыть с Джеки. Она не имела представления, знает ли Джеки о ней правду. Узнать это было бы легко, потому что «знать каждому о каждом в Чендлере — это единственное занятие», но Терри сомневалась, что Джеки это сделала. В глазах жителей Чендлера, Джеки была знаменитостью, и Терри не думала, что люди кинутся рассказывать ей о скучной жизни никому не нужной Терри Пелмен. А пока — так часто, как только могла, Терри навещала Джеки, и обе поддерживали фасад великолепной счастливой жизни Терри; в этой жизни у нее было все: крепкая любовь хорошего человека, трое красивых сыновей, превращающихся в прекрасных незаурядных молодых мужчин, и милый, гостеприимный дом.

— Это не совсем то, что ты думаешь, — сказала Джеки, смеясь. — Это не романтическая встреча. То есть, он меня поцеловал, но…

— Ты разбиваешь самолет, прекрасный мужчина приходит в ночи, спасает тебя, — она подняла брови, — целует, а ты говоришь — это не совсем то. Ну, тогда — что это?

— Терри, ты неисправима. Я думаю, что ты не успокоишься, пока не увидишь меня замужем и беременную.

— А почему бы тебе не стать такой же, как мы, грешные?

— Подумай, что говоришь. Ведь, если бы я не знала, как ты любишь семью, я бы…

— Рассказывай!

— Собственно, особо и рассказывать не о чем, — сказала Джеки, подумав про себя — а ведь это так и есть. То, что было между ней и Вильямом — только ее дело. Она не хотела рассказывать о своих чувствах, а потом выглядеть дурочкой из-за какого-то мужчины. И уж точно она не хотела говорить Терри, что этот мужчина был одним из сыновей Джеймса и Нелли Монтгомери. По ряду случайных причин, Терри, по-видимому, верила, что каждый мужчина в Чендлере — никчемный. Быть может, она думала, что заполучила единственного достойного, а может быть, по пословице — «чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь». Она знала всех мужчин Чендлера столько времени, что была уверена в их неспособности внушить страсть или даже любовь. У Терри было собственное представление о великолепном мужчине: чем экзотичнее, тем лучше. Она однажды допытывалась у Джеки, как это она могла — быть во Франции и не влюбиться во француза. «Или египтянина, — добавила Джеки, смеясь, — они самые красивые мужчины на земном шаре». — В самом деле — это просто деловое соглашение. Я упомянула о своем желании начать фрахтовый бизнес, а он сказал, что посмотрит, что можно сделать, только это и было. Он уехал в Дэнвер купить пару самолетов.

— И это все?

— Да, все.

Терри ничего не сказала, но поставила свою чашку, откинулась на спинку стула и уставилась на подругу.

— Я не уйду отсюда, пока ты все мне не расскажешь. Могу позвонить Ралфу — пусть он пришлет сюда мою одежду. Если мальчики соскучатся по своей маме, я надеюсь, ты не будешь возражать, если они здесь поживут с нами…

От этой угрозы Джеки прямо задрожала, но сообразила, что Терри пора уезжать. Она была примером, подтверждающим, что любовь слепа, в отношении к своим гигантским, полуграмотным, распутным сыновьям, неприятным всем, кроме матери. В последний раз один из них, приезжавший забрать Терри, припер Джеки к углу кухни и стал ей бормотать, что такая женщина, как она, должно быть, «томиться по мужику», и что ему хотелось бы утолить ее желание. Джеки едва унесла ноги, «случайно» уронив ему на левую ногу кастрюльку. С тех пор Джеки изъявила желание сама отвозить Терри, потому что ее подруга не могла водить машину.

— Я… он понравился мне, — сказала Джеки, хотевшая с кем-нибудь поговорить о Вильяме, но в го же время и боявшаяся рассказывать. Ее реакция на Вильяма была необычна. Джеки была замужем большую часть своей жизни, но никогда не была влюблена. Она вышла замуж за Чарли, чтобы уехать из Чендлера. Чарли это знал и не обращал внимания на то, что его использовали. Он с удовольствием обещал жениться на длинноногой, неопытной девушке, полной жадного любопытства и желания работать. Уже через двадцать часов после встречи с ней Чарли почувствовал, что она заботится о нем. Он не ошибся в ней. Все годы, что они прожили вместе, она следила за оплатой счетов, за крышей над головой, она улаживала все его трудности, делая беспокойную жизнь Чарли мирной настолько, насколько возможно. Он отплатил ей тем, что показал мир. — Он мне понравился, — повторила Джеки. — Вот все, что можно сказать. Он там был, когда я разбилась, позаботился обо мне. Мы разговаривали. Все очень просто…

«Разговаривали так, как будто мы знакомы вечность, — думала она. — Разговаривали, словно никогда не сможем остановиться; разговаривали, как старые, новые, лучшие друзья».

— Кто он?

— Ну, только Вильям, я не помню.

— Он живет в Чендлере?

— Я не знаю, не уверена. — Она отвечала быстро, чтобы Терри не спросила у нее, как же она согласилась стать партнером человека, даже не узнав его фамилии. — Ах, Терри, ничего не преувеличивай. Я в жизни встречалась с тысячью мужчин, сотням давала уроки вождения, и этот такой же.

— Можешь врать себе, но не мне. Ты смущаешься, как девочка. Так когда же я его увижу?

— Не знаю. Кажется, его сестра сказала, что он должен вернуться в субботу.

День, просто врезавшийся в ее память. «Суббота, к вечеру», — говорила его сестра. Три часа пополудни. Джеки решила надеть маленький желтый с белым фартук с кружевными оборками, а под него белую блузку. Он видел ее в кожаном комбинезоне с волосами, смятыми кожаным шлемом, а в этот раз. думала она, неплохо показать себя с другой стороны, скажем, что она может вести дом и даже быть чьей-то женой.

Джеки пришла в себя, услышав смех Терри.

— Ну, милая, с тобой плохо, очень плохо. Ты напомнила мне себя в восемнадцать лет…

Тон Терри дал почувствовать, что путь, которым собирается идти Джеки, подходит для восемнадцати лет и глуповат для тридцати восьми. При резком сигнале автомобиля Джеки подскочила и так резко повернула голову к окну, что Терри опять расхохоталась.

— Это мой старшенький, — сказала Терри.

— Надо бы пригласить его выпить молока с булочкой, — сказала Джеки, надеясь все же, что не придется терпеть здесь неприятного хитрого парнишку.

— Нет, я должна возвращаться, — бодро сказала Терри, пытаясь скрыть разочарование в голосе. Ее трое сыновей и муж всегда считали предательством, если она уезжала во второй половине дня. Дома они всегда оставляли за собой беспорядок. Она знала, что сейчас вернется к рассыпанной на полу еде, распахнутым настежь — навстречу тысячам мух — дверям и к сердитым мужчинам, жалующимся, что в доме нет еды.

— Позвоню тебе в воскресенье, попытаюсь все узнать, — говорила Терри, торопясь уйти, потому что ее сын прямо лежал на клаксоне, издавая непрерывный противный звук.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В следующие дни Джеки пыталась успокоиться, но все было напрасно. Она пыталась убедить себя, что она зрелая женщина, а не легкомысленный подросток, но собственных советов не слушала. Она жалела, что родилась женщиной.

Главный недостаток всех женщин — это то, что, встретив располагающего к себе мужчину, они в считанные минуты начинают планировать свадьбу. Она объясняла себе, что это была обычная встреча, ничего выдающегося, что у нее просто была пробита голова, но ни о чем другом, кроме инцидента, она думать не могла.

Она припомнила многих мужчин, которых знала за эти годы. Когда-то, когда она путешествовала на корабле с Чарли, рядом оказался очень приятный мужчина, который… ладно, на самом деле он был более чем приятен. Он был абсолютно великолепен: высокий, темный блондин, с хрустально-прозрачными голубыми глазами. Восемнадцать лет, а то и больше провел в разных университетах, изучая массу дисциплин, так что она просто упивалась, беседуя с ним. Он был блестящий, образованный, безумно красивый — все, чего может желать женщина, но, хотя они провели целых четыре дня, путешествуя вдвоем, так как Чарли страдал от морской болезни, Джеки в него не влюбилась. Конечно, она объясняла это тем, что была замужем. Быть может, Вильям был первым интересным, красивым мужчиной, которого она узнала с тех пор, как овдовела?

Она усмехнулась при этой мысли. После смерти Чарли она отвергла несколько мужчин, пришедших предложить ей «ответить на их ожидания». Когда она была в горе, не зная, что ей делать с собой без забот о Чарли, вдруг нашлось много мужчин, предлагавших все, что она пожелает. Это было одновременно и лестно, и мучительно.

Она никуда не ходила в течение шести месяцев после смерти Чарли, но ее достало сочетание одиночества и постоянных предложений, получаемых ею. Через шесть месяцев она стала ходить подряд на все обеды и спектакли, автогонки и пикники. И всюду было одно и то же. «Сколько у вас братьев и сестер?», «Где вы ходили в школу?», «Сколько гонок вы выиграли?», «Кого из знаменитостей вы знаете?», «Что напоминал обед в Белом доме?»…

Через шесть месяцев таких посещений она уже хотела сделать карточки с этой жизненно важной для всех информацией, чтобы снова и снова не повторять надоевшее. Встречалось ли что-то интересное в разговорах? Вроде — «Какая самая большая ложь в вашей жизни?» — этого она не могла припомнить. А вот Вильям об этом спросил у нее. И он же сделал ей сэндвич, какой она любит, истинный сэндвич, а не традиционный — с жареной гусятиной или мясом с горчицей.

Спустя год после смерти Чарли она прибыла в Чендлер, уставшая от коловращения народа, который слишком много видел, а теперь погружался в апатию — плата за времена, когда все объедались развлечениями. Джеки страшилась, что если останется с этими людьми, то и сама станет такой же. Она хотела быть с теми, кто еще удивляется, когда говорит об аэропланах. «Не знаем, как они не падают», — говорили люди. Слова, от которых однажды она расплакалась, рассердившись на людскую глупость, сейчас пленяли ее своей непосредственностью. Ей нравился Чендлер и его народ — люди, у которых мало что было в жизни… За исключением, пожалуй, того, что именно они и держат этот мир на своих плечах…