— Даже не знаю, что сказать. — Анжелика азартно делала такие же круглые глаза. — Но, если честно, мне понравилось. У гражданки Ноэль красивые ноги, и это сразу стало бросаться в глаза.

Разумеется, не похвалить гражданку Ноэль означало крупно рисковать. Ее муж был главой местных якобинцев. Он решал, кто будет работать в городской администрации.

Но Анжелика и впрямь сразу же влюбилась в этот новый женский наряд. Да, страшно. Да, сразу же ставится под сомнение весь гардероб. Ведь к панталонам надо что-то подбирать! С ними все смотрелось иначе: и шляпки, и шарфики, но главное, непонятно, как быть с корсетом. Приходилось переосмысливать весь ансамбль!

При этом, как шепотом говорили комиссарские жены, прямо сейчас в Париже можно было потерять голову лишь за то, что ты имеешь две перемены белья. Об этом легко могли донести! Стараясь отвести от себя подозрения в нелояльности, вполне состоятельные люди ходили в стоптанных башмаках и носили медные перстни с изображением трех новых мучеников: Марата, Шалье и Лепелетье. В Нанте, где армия республики начала одерживать верх и полетели первые головы заговорщиков, бомонд и вовсе обязали носить серьги в виде гильотины с не слишком радостным девизом «Свобода, равенство или смерть».

Но здесь, в провинции, да еще у линии западного фронта, все было иначе. Войска герцога Брауншвейгского стояли буквально в двух сутках пути, и это позволяло плевать на условности. Главное, в тех же двух сутках пути начиналась Европа, еще никем не освобожденная, и оттуда везли буквально все! Только плати.

Анжелика чувствовала себя спокойно, свободно и комфортно — не надо бежать, скрываться, стоять весь день на промозглом ветру и продавать нагловатым юнцам поношенное белье, привезенное из Пруссии.

Женская часть бомонда вела здоровую, мирную жизнь. Периодические переезды ничего не меняли. Дамы обязательно давали Анжелике революционные рекомендательные письма, и она стремительно вливалась в новое общество — со своими новостями, нарядами и безусловной полезностью Адриана для их мужей.

Адриан был единственной ее проблемой, в первую очередь из-за неопределенности их отношений. Когда он впервые появлялся в свете, женщины как по команде замирали. Высокий, молодой, красивый и очень мужественный фронтовик в голубом мундире добровольца, грудью закрывающий страну от пруссаков! Это производило сильное впечатление. Надо понимать, как они смотрели на Анжелику. Но уже через недельку бывалые дамы начинали понимать, что тут не все чисто. Они догадывались, что Анжелика с ним ложа не делит.

Конечно, она с легкостью соврала бы, но выдать Адриана за брата было невозможно. По правилам, введенным революцией, они обязаны были становиться на учет у местного офицера-регистратора, и тот, разумеется, знал о Жане и Жанетте Молле все.

Впрочем, еще через недельку, когда комиссары получали основную часть бонусов, дамы уже знали, что Адриан — крупный коммерсант. На Анжелику в очередной раз начинали смотреть по-новому, с не меньшим уважением. Основания для этого были. При помощи подруг она сводила Адриана с теми, кто сам не шел на контакты.

Но главное состояло в том, что Адриан работал предельно честно и чисто. Революционный бомонд получал свои взятки и мог тут же об этом забыть. Все концы сходились на Адриане: и купля-продажа, и оформление, и риск. Случись что, и на гильотину отправился бы он один.

Надо сказать, что вмешательство Адриана быстро налаживало нормальную жизнь. Бомонд переставал рыться в конфискованном тряпье казненных и принимался покупать приличные контрабандные ткани. Цены на хлеб в городе падали, мастеровых переставало шатать от голода. Крестьяне, сбросившие зерно, беззаконно утаенное от власти, на какое-то время переставали мечтать о кровавом роялистском мятеже.

Пожалуй, во всей Франции был только один человек, которому Адриан действительно наносил вред: неподкупный вождь Робеспьер. Но, покрутившись в революционном бомонде, Анжелика уже знала: вождя не ценит никто. Вальяжного взяточника Дантона уважали, бешеного Марата любили, а этим фруктом как-то брезговали. Наверное, поэтому Адриан, нарушающий десятки законов, в ее глазах был абсолютно чист. Даже слишком.

Анжелика одна приезжала в большой дом, снятый ими, и настроение у нее портилось. Адриан появлялся поздно, взвинченный, нетрезвый, а чаще просто усталый, и исчезал еще до рассвета. Нет, его отношение к ней было внешне ровным и всегда доброжелательным. Они все выяснили и обо всем договорились, но он ей нравился! Она совершенно точно знала, что не безразлична ему. Все было не так.

С этим ощущением, что все не так, она и забиралась в экипаж. Анжелика и Адриан собирались ехать к сестре мэра.

Тут его кто-то окликнул:

— Эй, василек!

Окрик был нехороший, злой. Анжелика нахмурилась и выглянула из экипажа. К Адриану подходили четверо военных в белых штанах.

— Езжай! — сказал он ей. — Я буду позже.

В этом «езжай» чересчур ясно прозвучала интонация, не терпящая возражений. Так он загонял ее в угол, говорил о свадьбе еще тогда, у Лавуазье.

— Стой! — приказала Анжелика кучеру.

Тем временем разговор Адриана с военными в белом накалялся. Анжелика уже много раз слышала весь это набор санкюлота: республика, свобода, Робеспьер. Адриан слушал, кивал, что-то отвечал, объяснял и даже почему-то оправдывался. Хотя, казалось бы, вот он, дом сестры мэра, всего за два квартала. Там его никто не тронет.

— Жан! — негромко, но требовательно произнесла она. — Мы опаздываем.

Тогда старший снова сказал что-то о республике, Робеспьере и посмотрел на нее. В его взгляде было что-то такое мерзкое, столь непереносимое, что ее передернуло.

— Жан! — выдавила Анжелика. — Поехали. Пусть они хоть зацелуют своего Робеспьера в задницу, но нам пора.


За минувший месяц Адриана пытались арестовать восемь раз, и ничего фатального в этом не было. Все подозрения в дезертирстве жестко отметались вместе с попытками выяснить дислокацию полка, в котором он якобы служил. В его пользу работала новенькая, с иголочки, форма, какую носят одни интенданты, а главное — речь. Он мог послать по-солдатски или перейти на зловещий лексикон человека, близкого, например, к чрезвычайной комиссии. Он видел и слышал, как это делается, десятки раз, жил в этом каждый свой день. Даже люди с недюжинными полномочиями всегда пугались. Уж они-то знали, что справедливости нет. Но в этот раз все было намного хуже.

— Эй, василек! — окликнули его.

Это означало, что подозвал его не волонтер в такой же форме василькового цвета, а профессиональный военный в белых штанах.

Адриан обернулся и замер. Он помнил этого красномордого мужчину, и тот немедленно узнал его. Именно этого «медведя» Адриан травил в Париже в тот последний беззаботный вечер, после которого узнал, что отец разорен.

— Езжай! — бросил он Анжелике и двинулся навстречу. — Надо же! Хлебная секция! Что тебе?

Начался разговор — трудный, серьезный. Бывший вождь толпы санкюлотов повзрослел, поумнел. Было видно, что он уже убивал. Это был настоящий фронтовик. Он ничего не забыл и теперь хотел поквитаться. Не содрать взятку, не исполнить солдатский патриотический долг, а именно отомстить.

Адриан не спешил, не пугал и не козырял. Он убеждал — шаг за шагом. Санкюлот, уже не знающий, к чему придраться, поднял взгляд на Анжелику.

Тут она не выдержала и сказала то, что лучше бы при четырех свидетелях не говорить:

— Жан, поехали. Пусть они хоть зацелуют своего Робеспьера в задницу, но нам пора.

— Ну вот и все. — Бывший санкюлот усмехнулся и приказал своим подчиненным: — Арестовать изменника!

Адриан врезал ему под ребра, выдрал из его ножен саблю и что есть силы плашмя саданул по конскому крупу.

— Пошел! К мэру!

В следующий миг штык фронтового друга санкюлота вошел ему под ребра.


Анжелика спешила как могла. Она уже знала, что главное — опередить события. Заплатить придется многим. Так и вышло. Мэр присвистнул и мигом объяснил ей разницу между тихой, никому не известной внутригородской коммерцией и обвинением в измене со стороны армии.

— Мне нечем на них надавить, Жанетта.

Она мигом проехала в якобинский клуб, выдрала из-под сиденья экипажа свои луидоры, давным-давно полученные от Адриана, но ее отправили к начальнику тюрьмы.

— Если он не поможет, то больше никто.

Но начальник тюрьмы по вечернему времени уже ушел домой. В его кабинете сидели врач и дежурный офицер.

— Я жена Жана Молле! — заявила она врачу. — Как он?!

— Обычная штыковая рана, — ответил тот и пожал плечами. — Один из десяти в таких случаях поправляется.

— Один из десяти?! — ужаснулась Анжелика.

Врач равнодушно кивнул.

Анжелике стало плохо, но она стиснула зубы и попыталась представить, что на ее месте сделал бы Адриан.

— Значит, девять из десяти погибают? — Не дожидаясь ответа, девушка швырнула на стол все свое золото. — Оформляйте документы о его смерти и выдаче тела мне, вдове. И никто вас ни в чем не обвинит!

Врач глянул на дежурного офицера и хихикнул:

— Гениально!

Жан Молле, обвиненный в измене, еще не был осужден, а потому общие требования по захоронению казненных его не касались. Тело и впрямь можно было просто забрать.

— Пополам? — Врач подмигнул офицеру.

Уже через несколько минут четверо охранников вынесли на грязной рогоже Адриана, залитого кровью, и загрузили в экипаж. Когда они тронулись, молодой человек собрался с силами, ухватился за край дверцы и выглянул наружу.

— Призраки!.. Везде призраки.

Душой он уже не был здесь.

— В госпиталь! — яростно скомандовала кучеру Анжелика. — Быстрее! — Понимая, что рискует не успеть, она склонилась над Адрианом. — Я уже семь лет должна тебе поцелуй.