Адриан глотнул и почему-то вспомнил слова, услышанные им от случайного знакомца у таможенного поста в далеком испанском городке: «Жалость — худшая ловушка. Надеюсь, вы не собираетесь из жалости еще и жениться?»

— А ну-ка, выйди, Адриан, — резко заявила ему мадам Лавуазье и вдруг перешла на крик: — Выйди, я тебе сказала!


Мария-Анна занялась девчонкой сама, даже без прислуги. Она провела ее на первый этаж, быстро развела огонь под огромным котлом с водой и принялась раздевать бедняжку. Анжелику всю трясло.

— Он так посмотрел!..

Мария-Анна перебрала пальцами ее волосы и спросила:

— Вши?..

Девчонка всхлипнула.

— Там у всех!.. Не спасешься. Он так посмотрел…

— Прекрати! — оборвала ее Мария-Анна.

Она совершенно точно знала, что сейчас не надо расспрашивать девочку ни об отце, ни о том, почему она в таком виде.

— Насколько я понимаю, ты не мечтала об Адриане последние пару лет.

— Нет. — Анжелика шмыгнула носом.

— Значит, будет другой. Такой, какого захочешь. Только волосы и ногти приведем в порядок.

Девчонка всхлипнула.

— Не будет другого, — и уже навзрыд добавила: — Бесприданница я.

— Как? — не поняла Мария-Анна.

Она хорошо помнила, что семейство Матье готовилось к женитьбе именно на приданом.

Тут на нее все и вывалилось, как из мешка. Мария-Анна тяжело осела напротив, уронила руки на колени и опомнилась лишь, когда котел начал закипать.

— Мне жаль твоего отца, но остальное не так безнадежно, как кажется.

Анжелика, уже вдоволь наплакавшаяся, теперь лишь мрачно всхлипнула.

— Легко вам говорить, мадам Лавуазье.

Мария-Анна жестко усмехнулась и пустила кипяток в бочку.

— Мне — легко?

— Ну да. Муж — главный откупщик.

— Бывший, — поправила Мария-Анна.

— Уважаемый человек, — не согласилась Анжелика.

— Под следствием, — уточнила Мария-Анна. — Не сегодня, так завтра жди ареста.

— Вы — счастливая женщина! — выложила последний аргумент Анжелика. — А я… что у меня есть?! Только потери! Я всего лишилась.

Мария-Анна попробовала воду в бочке рукой и добавила холодной. Это самоистязание пора было прекращать.

— Ты ведь не была беременна в тринадцать лет?

Девчонка хлопнула глазами. Она не понимала, к чему клонит мадам Лавуазье.

— А я была. — Мария-Анна с усилием зачерпнула ковшом еще холодной воды. — И не от мужа. Так, снимай последнее и полезай!..

— Как не от мужа? — Анжелика хлопнула глазами. — И где ваш ребенок?

— Сын. Он живет с отцом — Пьером Самюэлем дю Пон. Полезай, я сказала!

Анжелика Беро послушно ухватилась за края бочки, поднялась по ступенькам и осторожно погрузила прекрасное, как все молодое, тело внутрь. А Мария-Анна начала рассказывать все так, как оно и было.


Ее отдали в монастырь Монбрисон малюткой — это считалось правильным. Учили многому: закону Божьему, это само собой, а еще правильной осанке, манерам, счету, языкам, когда девочки подросли, то и обращению с мужчинами.

Мария-Анна покачала головой. Единственного мужчину они видели один раз в неделю. В монастырь приезжал святой отец, исповедник. Наставницы были сплошь девственницы, старые запуганные монашки. Одни дуры учили других.

Надо ли удивляться, что, когда Мария-Анна в свои двенадцать с небольшим лет встретила первого и последнего мужчину в своей жизни, она оказалась легкой добычей. Девочка вообще ничего не знала ни о себе, ни о мужчинах, ни о жизни.

Такому исходу невольно поспособствовал отец. Собственно, он и забрал ее из монастыря лишь для того, чтобы выдать замуж. Не по ее воле и даже не по своей. Это замужество понадобилось самому могущественному члену клана, дяде ее матери аббату Жозефу Террэ.

Этот человек потерял влияние при дворе, а с ним и доступ к тем сведениям, которые не оглашаются в газетах. Он уже подобрал для Марии-Анны пару — пятидесятилетнего графа д’Амерваля. Он был пьяница и распутник, но вращался в нужных кругах. Ее предназначили в жертву с самого начала.

Мария-Анна тогда еще была абсолютным ребенком. Она ничего не понимала в этой новой жизни, кроме самого главного, читавшегося в каждом жесте мужчин, распоряжавшихся судьбой девочки, — ее не спрашивают.

На одной из затянувшихся отцовских вечеринок ею заинтересовался тридатидвухлетний Пьер Самюэль дю Пон. Он ткнул в нее пальцем, она подчинилась и подошла. Пьер оценил, достаточно ли велика ее грудь и белы ли зубы. Он не возражал против графа д’Амерваля, но сперва попользовался малышкой сам.

Она даже не поняла, что беременна. Да если бы и сообразила… девочка слишком боялась их, всех одинаково. Зато все уразумела графиня дю Барри, едва Марию-Анну вывели в свет.

— А ну иди за мной! — приказала фаворитка короля.

Когда они оказались в туалетной комнате, она спросила только одно:

— Кто?..

Мария-Анна не сразу, но все-таки сообразила, о чем ее спрашивают, и назвала имя. Графиня взяла ее за руку и, нарушая абсолютно все правила этикета, провела к диванчику, на котором сидели ее дед, ее отец и отец ее ребенка.

— Пьер Самюэль, хочу тебя поздравить, — тихо, но так, чтобы слышали все трое, произнесла она. — Ты станешь отцом.

Лишь спустя годы Мария-Анна поняла, что для них сделала эта бывшая, как говорят мужчины, проститутка. Граф д’Амерваль, знающий себе цену и согласившийся на этот неравный брак только из-за денег, не зря пользовался нехорошей репутацией. Такого оскорбления, как невеста, беременная неизвестно от кого, он бы не потерпел.

Поэтому все мгновенно отменили. Ее выдали замуж за молодого помощника отца — Антуана Лорана Лавуазье.

— А почему не за Пьера Самюэля? — спросила из бочки притихшая Анжелика Беро.

— Потому что я — внучка католического аббата, — сказала Мария-Анна и принялась намыливать ей голову. — А Пьер Самюэль — гугенот.

Однако свадьбой с помощником ничего не кончилось. Мария-Анна была беременна уже четыре месяца, и преждевременные роды были бы замечены светом. Но главное состояло в другом. Пьер Самюэль дю Пон, персональный секретарь самого министра Тюрго, имеющий право вскрывать его переписку, был самой сладкой добычей для дедушки, даже, пожалуй, куда более желанной, чем граф д’Амерваль.

На Пьера Самюэля надавили, и тот послушно водрузил на себя пожизненное ярмо. Сын получал его имя и жил с ним.

Имя матери придумывали все втроем и сошлись на Николь Шарлотте Марии-Луизе ле Ди де Ренкур. Вроде была у короля такая любовница.

— Вот с этих пор я своему сыну Элевтеру никто. — Мари-Анна вздохнула и вылила на Анжелику ковш чистой воды.

Девчонка думала. Теперь ей определенно уже не казалось, что она самая несчастная на свете.

— И ваш сын вырос без матери?

— Да, — подтвердила Мария-Анна. — Ему сообщили, что я его мать, довольно поздно, когда я стала достаточно взрослой, чтобы настоять на этом.

Анжелика покачала головой и спросила:

— А как к этому относится ваш муж? В смысле, Антуан Лоран?..

— Правильно относится.

Они с Антуаном не легли вместе ни разу. Пьер Самюэль, принявший на себя заботы о сыне, начал тут же предъявлять свои права и на его мать, и с ним согласились. Дедушке все еще была нужна информация о переписке министра Тюрго. Ее снова продали. А потом она в Пьера Самюэля влюбилась на долгие полтора десятка лет. Ни на кого больше смотреть не могла.

Ну а формальный муж… он был влюблен в науку. Когда становилось невтерпеж, Антуан быстро ехал в бордель и еще скорее возвращался к той, которую любил по-настоящему, — к колдовской алхимии порошков и кислот.

Лет десять назад у него определенно появилась какая-то постоянная пассия. Мария-Анна, помогавшая супругу во всем, видела изменившиеся расходы и новый распорядок дня. Но кто?.. Она не задавала вопросов ему, а он — ей.

— Но зачем это нужно Антуану Лорану? — Девчонка уже выбиралась из бочки.

— Деньги. — Мария-Анна подала ей полотенце. — Мой отец взял его в долю, и Антуан может оплачивать даже самые смелые свои эксперименты.

Анжелика Беро старательно вытерлась, всем видом показывая, что готова слушать и слушать. Но Мария-Анна видела: девчонка валится с ног.

— Сейчас марш в постель, а завтра я приглашу парикмахера.


Аббат отслеживал ситуацию с Анжеликой Беро каждый день. Однако даже Охотник так и не был уверен в том, что дочка Амбруаза прибыла в Париж. В свете об Анжелике не знали ничего. Ее жених Адриан Матье так и продолжал жить в том же стремительном темпе парижского спекулянта средней руки.

За домом и маршрутами Матье установили круглосуточное наблюдение, но не было никаких намеков на появление девчонки. Адриан, как белка в колесе, вращался меж зерновым рынком и спекуляциями селитрой. Все его контакты были строго очерчены этим кругом. С утра он сбывал очередную, только что прибывшую партию южного полновесного зерна, а затем ехал в арсенал и к Антуану Лавуазье — бывшему откупщику, человеку с обширными связями в пороховом деле.

— Ты проверил, что он делает у Лавуазье? — спросил Аббат у Охотника, едва такая информация появилась.

— Проверил, — подтвердил тот. — Обычный подкуп. Люди в арсенале осторожны и напрямую бонусов не берут. Так что Матье оставляет у Лавуазье деньги после каждой сделки с селитрой.

«Переписка, — перебрав несколько вариантов, подумал Аббат. — Пожалуй, сейчас это главное».

Так называемые черные кабинеты, в которых перлюстрировалась почта практически всех граждан, знающих грамоту, так и оставались ключевым местом, вне зависимости от того, в руки какой политической группировки они переходили. Впрочем, люди Аббата были во всех группировках. Потому он был единственным, кто знал действительно все.