Наташа Колесникова - Презумпция любви

Да то, что было, и останется.

И тут впервые за много лет она вдруг подумала, что выглядит, мягко говоря, непрезентабельно. По-русски — неподарочно. Костюм помятый, лицо, наверное, тоже, зубы на ночь не чистила, значит, перегаром несет… Не помылась вечером… Хоть бы духи какие были в сумочке, так духов она не признавала, считала, что главное — чистота тела. Теперь вот ни чистоты, ни духов… Что поделаешь?

Она встала с дивана, пошла в соседнюю комнату, благо квартира была такая же, как и ее, ориентировалась в темноте довольно уверенно. Вошла, подошла к дивану, на котором спал Малышев, остановилась. Глаза немного привыкли к темноте, она видела его спокойное лицо, слышала его мерное дыхание и… не знала, что делать. Тронула за плечо. Малышев открыл глаза:

— Люба? Ты нормально себя чувствуешь?

— Да, Володя. — Она присела на кровать, положила руку ему на грудь. — Я проснулась и подумала…

Он торопливо вскочил, сел на постели, а она испуганно отдернула руку.

— Может, чего-то надо, Люба?

— Я просто пришла к тебе.

— Зачем?

— Ты идиот, Володя! — раздраженно сказала она. — Зачем женщина приходит к мужчине?! Все, хватит, я ухожу домой!

Она решительно встала с дивана.

— Нет-нет-нет, Люба! — сказал Малышев, успел схватить ее за руку и усадить на диван.

— Да что — нет? Я подумала, что между нами… Извини, ошиблась.

— Нет, ты не ошиблась, просто… Ну пожалуйста, пойми меня, я… все же это не так просто, понимаешь. Я не мог даже надеяться.

— Что же ты за мужик, Володя? Мне что, самой все нужно решать, да?

— Это говорит генерал в юбке, — с улыбкой сказал Малышев. — Товарищ генерал, иди ты к черту! А женщина пусть останется, она красивая и очень мне нравится.

Он притянул к себе Воронину, прижался губами к ее губам. Они были сухими и жесткими. Но Малышев так неистово целовал их, что вдруг эти губы расцвели красивым страстным цветком, настолько страстным, что он даже удивился. А тело генеральши под серым костюмом — юбка помята, жакет тоже — вдруг превратилось в красивое женское тело, отзывчивое на ласки, гибкое и чуткое к любому прикосновению, страстно изгибающееся. К черту эту юбку, этот жакет… Она тоже так думала.

Через пять минут они оба застонали и замерли на постели.

— Я не сказала Светке, что… не приду домой…

— Я позвонил ей, сказал, что ты на задании.

— Какой ты умница, Володя…

— Извини, все так быстро произошло… У меня давно не было женщины…

— Я успела… У меня уже десять лет… Я не помылась и зубы не почистила, наверное, это ужасно…

— Я ничего такого не заметил, это было прекрасно.

— Правда? Не ври.

— Не вру. Света очень похожа на тебя, только ты…

— Мужик в юбке?

— Да нет, просто… нужно быть женщиной, и все. Я тебя отведу в косметический салон, у меня же гонорары приличные…

— Только попробуй — убью! — Она толкнула его локтем в бок. — Я сама знаю, что к чему, только не хотела…

— А теперь?

— Хочу. Ох, я же не предохранялась…

— Ну, родишь мне девочку.

— У меня уже есть девочка, я хочу парня.

— А у меня уже есть парень, хочу девочку, похожую на тебя.

— Перебьешься! Кого хочу, того и рожу.

Малышев засмеялся, она, глядя на него, тоже захихикала. Потом обняла его крепко, прижалась всем своим горячим телом, сказала-выдохнула:

— Володя, ты хоть понимаешь, что случилось?

— Вернее, с кем случилось, ты хочешь сказать? Теперь шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх — выстрелят без предупреждения?

— Нет. Я десять лет не давала повода никому…

— Люба, ты мне очень нравишься, именно как женщина, а не как доблестный прокурор.

— Правда, Володя? Знаешь, я уже никому и ничему не верю.

— Правда, Люба. На часах половина пятого, мы еще можем… Но вначале помчались в ванную, чтобы у тебя не было никаких комплексов?

— Вот прямо так и помчались? Голыми?

— Нет, можешь костюм надеть и в нем помыться. Что-то в этом есть авангардистское.

А ведь Игорь говорил ей именно об этом. Или она подсознательно чувствовала, но не могла признаться, что это ее соображения? Она шлепнула ладонью по его груди, встала с постели и направилась к двери.

— Стой! — закричал Малышев.

Она остановилась, обернулась.

— Какая же ты красивая, Люба… — с восхищением сказал он.

Она довольно усмехнулась:

— Потому, что темно. Ты идешь, Володя?

— Я теперь думаю, не следует ли мне надеть костюм, дабы не смущать красавицу своими убогими мышцами…

— Идиот! А ну-ка бегом!

— Слушаюсь, товарищ генерал!

Часы показывали половину десятого. Воронина в хорошо выглаженном костюме сидела на кухне, пила кофе.

Полчаса назад она проснулась, так не хотелось выбираться из-под одеяла, так сладки были воспоминания этой ночи — и душ в ванной, и потом… Если бы Володя предложил, осталась бы весь день в этой теплой, уютной постели, рядом с ним. Но его уже не было, и она, завернувшись в одеяло, пошла на кухню. А там увидела свою юбку и жакет, выглаженные, висящие на спинке кухонного диванчика, и ужаснулась.

— Володя… ты погладил?! Но ведь это женское дело!

— Дура ты, Любка, — добродушно сказал Малышев. — Нет женских или мужских дел, вернее, есть, но в другой области, а в быту — нет. Я проснулся раньше, я могу это сделать, я сделал.

— Но гладить… мою юбку…

— Извини, что посмел это сделать. Наверное, было бы лучше, если б я проснулся и лежал в ожидании завтрака, который обязана приготовить моя любимая женщина, а еще погладить свою юбку, привести себя в порядок…

— Ты сумасшедший, — сказала она, целуя его в губы. — Просто фантастика, а не мужик.

Пока принимала душ, он сделал омлет и кофе сварил.

— Володя, сейчас мы должны встретиться с Андреем Вадимовичем Бородинским, помнишь такого?

— Да, он был адвокатом Сашки.

— Он подал апелляцию в Мосгорсуд, но они еще не приступали к слушанию.

— Твои старания?

— В Мосгорсуде и других, более важных, дел навалом. И вообще, не дави мне на психику, я ведь покаялась, теперь срочно буду исправлять ошибки.

— А что должен сделать Бородинский?

— Ничего. Я просто объясню ему свою позицию. И попрошу, чтобы дело рассмотрели немедленно. Завтра или хотя бы послезавтра!

— Но… что изменится?

— Показания потерпевшего. Он снимет все свои претензии, я об этом позабочусь. Нет, мы не поедем вместе, ты останешься дома, чтобы не мешать. Я вызову машину с телохранителем, сама все сделаю.

— Но, Люба… я должен быть…

— Я не хочу, Володя, понимаешь?

— Понимаю.

— Что ты понимаешь, черт возьми?!

— Ты не хочешь, чтобы я видел тебя в суровой генеральской ипостаси.

— Да? Правильно. Да и толку от тебя там никакого. Пиши свои «партийные» статьи и жди меня.

— Ты вернешься?

— А ты хочешь этого?

— Да.

Она снова обняла его, прижалась губами к его губам, а потом отстранилась, тихо сказала:

— Как с тобой все просто и понятно, Володя… Я очень хочу поскорее вернуться сюда, правда.

— Я буду ждать тебя, Люба. Не знаю, что смогу написать за это время, скорее всего ничего, но буду ждать.

— Вот ведь как бывает… Воистину не знаешь, где потеряешь, а где найдешь, — тихо сказала Воронина.

Теперь уже он обнял ее, и снова их губы соединились.

Воронина вышла из своей машины и в сопровождении Виктора с автоматом под рукой направилась к двери офиса компании, возглавляемой Игнатом Полевиком.

Охранники почтительно расступились, узнав, что перед ними ведущий сотрудник Генеральной прокуратуры, секретарша испуганно охнула, вскочила с кресла, но тут же села в него. Воронина махнула Виктору, чтобы остался в «предбаннике», решительно толкнула дверь кабинета генерального директора фирмы. Полевик изучал какие-то документы, увидев непрошеную гостью, встал из-за стола, но, поняв, кто к нему пожаловал, тихо опустился в кресло.

Они ни разу не встречались, но Воронина ничуть не сомневалась, что перед ней тот самый Полевик, именно таким она его и представляла себе: лощеный, смазливый говнюк, привыкший к вниманию женщин и не понимающий, как ему можно отказать.

— Я Воронина из Генпрокуратуры. Нужно поговорить с вами, Игнат Васильевич.

— Понял уже… Слушаю вас.

Видел по телевизору вчера, запомнил.

— По делу Александра Малышева.

— Ну а по какому еще делу вы стали бы врываться в мой офис? Что скажете, Любовь Георгиевна?

— Скажу вам, Игнат Васильевич, что послезавтра Мосгорсуд рассмотрит апелляцию адвоката Бородинского на приговор межрайонного суда.

— Ну и что они могут решить?

— Многое, Игнат Васильевич, многое.

Она еле сдерживала себя. Немало повидала на своем веку, с какими только извергами не сталкивала работа, но то были преступники, а этот отвратительный мерзопакостник. Воспользовавшись бедственным положением парня, приказал ему — самому! — привести на ночь его девушку! Как такое возможно? И не просто девушку, а ее родную, единственную дочь!

Знала, что возможно, понимала, что сама во всем виновата. И от этого злость в душе становилась еще сильнее. Она ведь хотела, чтобы парня просто выгнали с работы, чтобы он оказался на мели, а получилось — чуть не опозорила свою собственную дочь, едва не испоганила ей жизнь! Что бы с ней было, если б встречалась не с Александром Малышевым, а с обычным парнем?! Да все, что угодно, могла бы от безысходности руки на себя наложить!

А он сидит в своем офисе, в дорогом костюме, наодеколоненный, руководит фирмой, в то время как Малышев страдает на зоне! Как она ненавидела этого говнюка с фамилией Полевик!