Он поднял брови.

— Что скажешь?

Я отыскала для него улыбку, снова посмотрела на потрясающую россыпь бриллиантов у себя под носом, а потом перевела взгляд на него.

Я, прикусив губу, кивнула.

— Иди ко мне, — произнес он, сгребая меня в охапку и сбрасывая кольцо на простыни.

— Нет, это ты иди ко мне, — ответила я, устраиваясь в его объятиях, но обнимая ладонями его лицо и привлекая его к себе, чтобы зацеловать до смерти.

Ева


Март 2000 года (немного о себе)


Телефон звонит и звонит, но стоит мне снять трубку, как ее тут же кладут на другом конце линии.

Это происходит, только когда Джека нет дома, и тишина в трубке начинает действовать мне на нервы. Лучше бы он сразу сказал, чего от меня добивается, что он собирается со мной сделать, пусть даже убить. Что угодно лучше этой тишины. Потому что, когда я кладу трубку, мне кажется, будто эта тишина эхом разносится по дому. В итоге этот дом, где я живу с Джеком, становится зловещим и опасным. Я то и дело замираю и озираюсь в поисках подозрительных теней и прислушиваюсь к посторонним звукам, ожидая нападения.

Конечно, это все Гектор. Это началось сразу после того, как мы с Джеком объявили о помолвке. Гектор хочет меня запугать. Он против того, чтобы я выходила замуж за его сына. Впрочем, его тактика срабатывает. Я становлюсь все более нервной. Мне уже не нравится оставаться дома одной. Мне было бы легче, если бы этот дом не был так велик. В нем слишком много маленьких, уютных и таких страшных уголков.

За сегодняшний вечер он позвонил мне десять раз. В конце концов я отключила телефон. Но когда домой придет Джек, мне снова придется его включить. Не снимая трубки с рычага, я признаю свое поражение. Ему ясно, что он смог вывести меня из себя, напугать и заставить защищаться. Пока я отвечаю, это означает, что мне наплевать. Когда отключаю телефон, он слышит обычные гудки, и это может означать, что мне некогда ответить на звонок.

Иногда мне хочется, чтобы он пришел и прикончил меня, вместо того чтобы растягивать эту пытку. Но ты же помнишь, что он любит мучить и пытать.

Мне так хочется все рассказать Джеку, причем таким образом, чтобы это не стало концом наших отношений.

Я


Либби

Наверху звонит телефон.

Телефон звонит, и звонит, и звонит. Он звонит почти весь день, но когда я снимаю трубку, мне каждый раз никто не отвечает.

Не правда ли, удивительное совпадение? Конечно, это просто совпадение, что с помощью молчаливых звонков Гектор угрожал Еве и что сейчас, когда у него появились мотивы угрожать мне, в моем доме снова и снова звонит телефон.

Я стараюсь не слышать доносящиеся сверху звонки и сосредоточиваюсь на дневниках.

Это всего лишь совпадение, всего лишь совпадение, всего лишь совпадение.


Ева

12 мая 2000 года

Настал день, которого я боялась и ждала все эти годы.

Утром пришло письмо из Лидса, но я до сих пор не решилась вскрыть конверт. В феврале я написала матери и рассказала ей о своей помолвке с чудесным мужчиной, с которым надеялась ее когда-нибудь познакомить. Ответа, разумеется, я так и не получила.

Но вот он, похоже, пришел. Адрес и мое имя отпечатаны на машинке, однако на конверте стоит почтовый штемпель Лидса. А поскольку переписка со всеми остальными знакомыми постепенно затухла, написать мне больше никто не мог.

Наверное, все дело в моей помолвке. Быть может, она подумала, что теперь, когда я знаю, что такое любовь, я стану терпимее относиться к ее связи с Аланом.

Но я боюсь вскрыть конверт. Что, если она меня проклинает? Что, если она желает мне никогда не иметь дочери, которая поступит со мной так, как я поступила с ней?

Мне трудно поверить в то, что я до сих пор его не вскрыла. Раньше я распечатал бы его, едва взяв в руки. Но сейчас мне страшно.

Я распечатаю его позже. Когда Джек придет домой и ляжет спать. Мне необходимо ощущать его присутствие, но я ничего ему не расскажу, если там не окажется ничего хорошего. Потом, я сделаю это потом.

Ева


12 мая 2000 года


Убедившись, что Джек спит, я выскользнула из кровати, вошла в комнату, которая служит Джеку кабинетом, и распечатала припрятанный там конверт. Конечно, у меня дрожали руки, потому что это была первая весточка от нее за долгие-долгие годы.

Я держала в руках лист бумаги, на котором аккуратным и разборчивым почерком было написано все, что мне необходимо было знать.

Прости, я больше ничего не могу написать. Я думала, что смогу, но нет.


19 мая 2000 года


— У тебя роман? — спросил меня Джек, когда я сегодня вернулась домой.

Я попыталась войти бесшумно, чтобы не разбудить его, но мои старания были напрасны. Он ожидал меня, сидя на третьей ступеньке лестницы. Судя по всему, он сидел там уже долго.

— Нет, — ответила я.

Мне стало грустно оттого, что он подумал, что я на это способна.

— Я тебе не верю.

— Я ничего не могу с этим поделать, но не случилось ничего, что давало бы тебе основания подозревать меня в неверности.

— Сначала эти странные телефонные звонки. Потом ты наводишь марафет и куда-то уезжаешь. Все это достаточно подозрительно. А то, что ты вернулась гораздо позже, чем обещала, совершенно определенно указывает на роман на стороне. К тому же я встретил твою подругу с курсов. Я спросил у нее, почему она не поехала вместе с тобой на экскурсию в графство Бронте, но она вообще не поняла, о чем я говорю. Потом она догадалась, что ты мне солгала, и попыталась тебя выгородить, заявив, что приболела и решила остаться дома.

— Почему ты считаешь, что она меня выгораживала? Она действительно болеет, — неуклюже соврала я, сама не понимая, зачем я все это затеяла.

Он кивнул.

— О какой подруге мы сейчас говорим? — спросил он.

Я молча смотрела на него.

— Итак, я повторяю свой вопрос, — произнес он. — У тебя роман?

Я продолжала молча смотреть на Джека. Если бы все было так просто! Если бы у меня действительно был роман! Как все легко было бы уладить! В ответ на вопрос Джека я молча покачала головой.

— Что происходит? — спросил Джек. — Твое молчание меня пугает.

Уголки моих губ опустились, и напряжение последних дней лавиной ринулось наружу, сотрясая мое тело, делая его слабым и опустошенным. Я вообще не понимаю, как удержалась на ногах. Мне казалось, что мое тело вообще не способно сопротивляться гравитации.

— Если… если я тебе расскажу, мне придется рассказать все, с самого начала. Но тогда ты об этом пожалеешь. Ты пожалеешь, поскольку речь идет не о такой ерунде, как роман на стороне.

— Ева, ты можешь рассказать мне что угодно. Я думал, ты это знаешь.

Я с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Не рассмеяться над моим бедным наивным Джеком. Он понятия ни о чем не имел. Он и представить себе не мог, какой была моя жизнь до него. Мне это в нем нравилось. Я его за это любила. И в то же время это меня слегка отталкивало. Как мог тот, кто был мне настолько близок, вообще ни о чем не догадываться? Неужели я такая хорошая актриса? Неужели мне удалось успешно похоронить свое прошлое, причем очень глубоко? Неужели мир и в самом деле видит во мне всего лишь Еву Квеннокс, старательную официантку, студентку и любящую невесту?

— Скажи мне, Ева, где ты сегодня была?

— Я была… — Я чувствовала, что поднесла нож к горлу нынешней Евы Квеннокс. Следующие несколько слов изрубят ее образ на куски, а затем полоснут ножом по горлу, и она умрет в глазах любимого ею мужчины. — Я была в Лидсе. — Нож вонзился в плоть Евы и принялся ее кромсать. — На похоронах матери. Я не общалась с ней семнадцать лет. — Ножевые раны сделали лицо Евы неузнаваемым. — Я рассказала ей о том, что ее сожитель постоянно пытался меня изнасиловать с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет, но она мне не поверила, и мне пришлось уйти из дому. — Раны странным образом меня успокаивали. — На прошлой неделе она умерла во сне.

— Ева, почему ты мне ничего не рассказала? Я поехал бы с тобой. Я поддержал бы тебя.

Его сочувствие сбивало меня с толку. Во всей этой истории оно было совершенно лишним.

— Потому что, Джек, я… я… — Я тряхнула головой, пытаясь прояснить мысли. Мне надо было заставить его понять. — Из-за того, что я так рано ушла из дому, мне пришлось совершить множество ужасных поступков. Я ее так сильно любила! Но из-за того, что она предпочла его мне, я бросила школу и так и не сдала выпускные экзамены. Я переехала в Лондон и много раз пыталась наладить с ней отношения, но она меня игнорировала.

— Ты в этом не виновата. Я в шоке, что после всего этого ты смогла ее простить и поехать на ее похороны.

— Она моя мать. Конечно, я поехала на ее похороны. Я ее люблю. Она была самым важным человеком в моей жизни.

— Я все-таки не понимаю, почему ты не могла мне об этом рассказать. Ты во всем этом не виновата.

Нож, в клочья искромсав лицо этой новой, усовершенствованной Евы, вернулся к ее горлу, приготовившись нанести завершающий удар.

— Зато виновата во всем, что произошло потом.

— Я не понимаю.