Он просто сидел и смотрел на меня. А потом кивнул, как будто решил, что это хорошая идея. Как будто это было возможно.


Я. Ой, погоди! Я ведь не могу этого сделать. Или ты забыл? Ты ведь уже опустошил этот счет, да еще и оставил мне сто фунтов долга.

Он смотрел на меня, и с каждой секундой его глаза темнели, превращаясь в щелки.

— Я имел столько же прав на эти деньги, как и ты, — вдруг злобно выпалил он.

Я не могла взять в толк, что его так разозлило.

— Правда? И как ты это понял? — спросила я, отвечая спокойствием на его гнев.

— Кто обеспечивал нас весь прошедший год? Я ходил на работу, а ты целыми днями просиживала задницу и ровным счетом ничего не делала. Так кто приносил в дом деньги? А между тем у тебя была заначка и счет, о существовании которого я даже не догадывался.

— Я не переставала работать с того самого дня, как ты заставил меня бросить стриптиз, — сохраняя спокойствие, напомнила ему я. — И я всегда зарабатывала достаточно, чтобы заплатить за квартиру. Или ты этого не заметил?

— Зато я платил за все остальное. Ты хоть догадываешься, как это было тяжело? Ты можешь себе представить, какой я ощущал прессинг?

— А как насчет прессинга, под которым находилась я последние семь месяцев? Или прессинга, который мне еще предстоит на себе испытать, потому что придется найти способ оплатить все эти счета, а сбережений, на которые я рассчитывала, больше нет?

— Как, по-твоему, я умудрялся оплачивать счета все эти месяцы, пока я не работал?

— Да ты же их не оплачивал! Они не оплачены за последние два квартала. А это значит, что ты прятал от меня и счета, и напоминания, и «красные письма», и последние предупреждения, и судебные постановления. Одним словом, все. Поэтому единственное, что я хочу знать, — это где мои деньги?

— Это были не только твои деньги.

Я оставила это заявление без ответа, потому что мне и в голову не пришло бы претендовать на доступ к его банковским счетам или спрашивать у него, какая сумма лежит на них, уже не говоря о том, чтобы взять хоть что-то без спроса.

— Где они? — не унималась я.

Я сохраняла странное и непонятное спокойствие, учитывая, что жить нам было не на что.

— Я их потратил, — заявил он.

Он бросал мне вызов. Он смотрел на меня с таким выражением, как будто это я его подставила, а не наоборот.

— На что?

— На разное.

— Эллиот! — резко заявила я. — Я не твоя мамочка, а ты не мой сынок-подросток. Мы оба взрослые люди. Говори, на что ты потратил мои деньги, или найди себе другую идиотку, которая захочет тебя содержать, пока ты целыми днями будешь курить травку и, лежа на диване, строить планы покорения мира.

Угрюмое выражение вдруг исчезло с его лица, и он стал прежним Эллиотом.

— Я… Я задолжал… одним людям. Очень плохим людям, которые обещали мне разбить коленные чашечки, если я не верну им долг с процентами.

— За что ты был им должен? — спросила я.

— Если бы я не потерял работу, то не оказался бы в таком дерьме, — заявил он, снова пытаясь свалить вину на меня.

— Ты хочешь сказать, что если бы ты не уволился с работы, то не оказался бы в таком дерьме? — уточнила я.

Да-да, он действительно уволился по собственному желанию. Работая уборщицей, я познакомилась с девушкой, которая убирала в фирме «Хэнч и Глифф», где работал Эллиот. Она поинтересовалась, как дела у Эллиота. Я спросила у нее, действительно ли он поссорился с одним из партнеров. И она меня просветила. Оказалось, что Эллиот регулярно химичил с клиентскими счетами, а также опаздывал на работу по утрам и после перерыва (если вообще возвращался). Несколько раз его ловили с кокаином. Из-за всего этого ему вручили второе (и последнее) письменное предупреждение. Он отказался его принять и уволился.

Я даже не слишком расстроилась из-за того, что он соорудил такую хитроумную ложь, чтобы прикрыть свою задницу. Напротив, я испытала огромное облегчение, узнав, что причина была не во мне. Я не стала ничего ему говорить, потому что не видела в этом никакого смысла. Зато теперь я знала, почему он не может найти себе другую работу. Да он и не пытался это сделать, понимая, что репутация его опередит.

Он открыл рот и замер, часто моргая и пытаясь переварить тот факт, что я все знаю.

— Так ты называешь меня лжецом? — прорычал он.

— Нет, я спрашиваю тебя, за что ты расплатился моими деньгами.

— Я не знаю! — выдохнул он, отчаявшись отвлечь меня и сменить тему. — За траву! Я задолжал Зеду за траву, которую он давал. И другим парням. Я несколько раз делал ставки. Я пытался вытащить нас из долговой ямы, в которой мы оказались. Я рассчитывал, что мне удастся выиграть.

— Почему ты не попытался их заработать? Или это показалось тебе слишком трудным? Ты боишься работы?

Пощечина, которую он мне отвесил, была болезненной, но мне было бы гораздо больнее, если бы я не была в шоке оттого, что лишилась всего, ради чего работала.

Я тут же ударила его в ответ, причем моя пощечина была намного сильнее.

— Не зарывайся, — предостерегла я его. — Сначала ты меня ограбил, а теперь еще и руки распускаешь? Со мной этот номер не пройдет! Понял?

Он откинулся на спинку дивана, видимо, не зная, что делать. Па его осунувшемся лице было написано, что он колеблется, не решаясь ударить меня еще раз. Спустя какое-то время я поняла, что он принял решение не испытывать судьбу.

Я встала.

— Утром я попытаюсь утрясти проблемы со счетами. Но ты должен или найти работу, или уйти. Другого выбора у тебя нет. Честно говоря, мне уже все равно, что ты выберешь.

Этим вечером он принял мудрое решение — лег спать на диване. К счастью, в надежном месте, где я прячу дневник, я держу и сберкнижку. В течение нескольких последних лет на ней хранилось около двухсот фунтов. Так что мой экстренный фонд цел, но всего остального я лишилась. Это заставляет меня нервничать. Завтра я позвоню всем, кому мы должны. Я надеюсь, что мне удастся уладить проблему с оплатой счетов. Может быть, мне удастся также найти дополнительную работу по вечерам. Уборщицей устроиться легче, чем делопроизводителем. В бар я пока не буду устраиваться. Мне и так приходится вставать очень рано. Если я начну работать допоздна, мне вообще спать будет некогда. Я понятия не имею, как мы выкрутимся. Я знаю, что должна вышвырнуть его за дверь, но пока просто не могу на это решиться. Кроме меня, у него никого нет, к тому же я еще не забыла, что когда-то мы были дружной парой. Довольно долго Ева и Эллиот вместе сражались со всем миром. Когда-то я его любила.

Боже мой, если честно, то мне кажется, я продолжаю его любить. Если он сможет взять себя в руки, а я уверена, что так и будет, то все еще образуется — как в финансовом плане, так и в эмоциональном.

Я


15 января 1992 года


Все понемногу налаживается.

Я знала, что он может взять себя в руки, и он это сделал. Теперь у него есть работа. Уже на следующий день после прихода судебных исполнителей он нашел работу на стройке. Сначала он был разнорабочим, но после того, как ему удалось несколько раз поболтать о том о сем с бригадиром, ему позволили взглянуть на отчетность. С тех пор он только этим и занимается. Оплата мизерная, но это лучше, чем вообще ничего.

Три четверти зарплаты он отдает мне, а оставшуюся четверть тратит по собственному усмотрению. Те деньги, которые он мне дает, идут на погашение долгов компаниям, предоставляющим услуги. Мне пришлось приложить немало усилий, но после нескольких звонков и слезных обещаний все они позволили мне погашать долг частями. Мы находимся в таком затруднительном положении, что иногда мне становится тяжело дышать. Мне часто приходится выбирать между едой и сигаретами. Я выбираю еду, потому что Эллиот не может претендовать на мою порцию. Я съедаю все сразу, а потом мне очень стыдно, так как я вижу, что он старается.

Я ненавижу его за то, что он сделал, но я все еще люблю его — такого, каким он был раньше. Это противоречит здравому смыслу, но что общего между любовью и здравым смыслом? Я люблю Эллиота за то, что он любил меня настолько, что захотел, чтобы я бросила стриптиз. Я прижималась к нему по ночам и рассказывала ему свои сны. Этот мужчина позволил мне снова почувствовать себя целостной личностью. После того как завсегдатаи «Хэбби» столько лет пожирали глазами мою грудь, мою задницу, мою едва прикрытую щелку, это было удивительное ощущение. Возможно, я поступаю глупо, но я продолжаю верить в то, что настоящий Эллиот, Эллиот, которого я люблю, никуда не исчез. Он там, внутри него. Ему просто надо преодолеть этот трудный период, и он снова станет самим собой.

Я


5 апреля 1992 года


Хозяин квартиры поднял оплату.

Я думаю, это по-честному. Он не поднимал ее с того времени, как я въехала, а ведь это почти центр Лондона. Я знала по объявлениям в газетах, сколько он мог бы за нее выручать, несмотря на то, что это всего лишь крохотная задрипанная квартирка. Он приехал и все мне объяснил. Он был очень любезен и даже не стал просить об «услугах» в качестве компенсации за разницу в цене. Он сказал, что в этом нет ничего личного, бизнес есть бизнес, и что ему было бы жаль со мной расстаться, особенно с учетом того, в каком состоянии я поддерживаю квартиру. Но он хочет сдавать ее по реальной, сложившейся на сегодняшней день цене.