— Это Парламент-Хилл, — говорит Бен. — Мы часто здесь гуляем.

Я молчала. Город был виден сквозь низкие облака как на ладони. Он казался меньше, чем я представляла. Я могла взглядом охватить его целиком, до далеких холмов. Я видела башню-колосс «Бритиш Телекома», купол собора Святого Павла, электростанцию в Баттерси — они были мне смутно знакомы, хотя я не знала почему. Были и другие неизвестные мне сооружения: высоченное стеклянное здание, похожее на толстую сигару, огромное колесо обозрения — на довольно приличном расстоянии. Как мое собственное лицо, они казались чужими и одновременно знакомыми.

— Кажется, я узнаю это место, — сказала я.

— Да. Мы ходим сюда давно, и вид постоянно меняется.

Мы пошли дальше. Большинство скамеек было занято, люди сидели парами и поодиночке. Мы направились к свободной скамье, почти на самой вершине, и наконец сели. Я почувствовала запах кетчупа: под скамейкой лежал недоеденный гамбургер в картонной упаковке.

Бен осторожно подобрал его, выбросил в соседнюю урну и, вернувшись ко мне на скамейку, указал куда-то вниз:

— Это Кэнэри-Уорф. — Он указал на здание, которое даже отсюда, издали, казалось непропорционально высоким. — Башня была построена в начале девяностых. Кажется, там сплошь офисы.

Девяностые. Было так странно слышать небрежное упоминание десятилетия, которое прошло мимо меня. Господи, сколько же я пропустила! Новая музыка, фильмы, книги, а сколько событий! Стихийные бедствия, катастрофы, войны. Возможно, какие-то страны исчезли с карты, а я просто дрейфовала из одних суток в новые, ничего не запоминая. И главное, пропала огромная часть моей жизни! Сколько пейзажей, которые я не узнаю, хотя вижу их изо дня в день…

— Бен, — произнесла я. — Расскажи мне о нас.

— О нас? Что ты имеешь в виду?

Я повернулась к нему. Холодный порыв ветра хлестнул меня по лицу. Где-то залаяла собака. Я не знала, что именно спросить: он ведь уверен, что я совсем ничего о нем не помню.

— Прости, но я ведь ничего не знаю о наших отношениях. Ни как мы познакомились, ни когда поженились, понимаешь!

Он улыбнулся и подвинулся ко мне вплотную, мы сидели, касаясь друг друга. Потом положил руку мне на плечо. Я занервничала, но вспомнила, что он мне не чужой мужик, а законный муж.

— О чем именно тебе рассказать?

— Не знаю… — сказала я. — Как мы встретились?

— Ну, мы оба были в университете, — начал он. — Ты как раз работала над PhD, помнишь?

Я помотала головой.

— Не помню. Что я изучала?

— Ты окончила английское отделение, — сказал Бен, и тут передо мной, словно вспышка, возникла сцена. Я сижу в библиотеке, ах да, кажется, я тогда писала работу по теме «Феминизм в литературе начала XX века». Хотя, возможно, эти материалы мне понадобились для рассказов; мама не поняла бы меня, но, по крайней мере, не заподозрила бы ничего неприличного. Воспоминание так и стояло перед глазами, настолько реальное, что казалось, я могу до него дотронуться. Но Бен заговорил, и все исчезло.

— Я тоже писал диссертацию, — сказал он. — По химии. Мы постоянно с тобой сталкивались. В библиотеке, в баре, повсюду. И я каждый раз поражался, как ты прекрасна. Но все не смел заговорить с тобой.

Я рассмеялась.

— Серьезно? — мне не верилось, что я могу кого-то напугать.

— В тебе было столько уверенности. И столько энергии. Ты могла часами сидеть, обложившись книгами, читала, что-то записывала, потягивая кофе из стаканчика. Ты была такая красивая. Я даже не мечтал, что ты обратишь на меня внимание. Но однажды так получилось, что мы сидели рядом, и ты случайно толкнула свой стаканчик, и кофе пролился прямо на мои книги и тетради. Ты так извинялась, хотя мне было все равно, потом мы вместе вытирали кофе, и я предложил купить тебе еще стаканчик. Ты сказала: «Что ты! Это я должна пригласить тебя на кофе, в качестве извинения!» Я согласился, и мы пошли в кафе. Вот так все и началось.

Я попыталась представить эту картину — юноша и девушка в библиотеке, книги в луже кофе, мы смеемся… Но не смогла, и мне стало так грустно. Я подумала: ведь у каждой пары есть своя история любви — кто с кем первый заговорил, кто что сказал, — а я ничего не могу вспомнить… Хвост воздушного змея затрепетал на ветру и затрещал, как гремучая змея.

— И что было потом? — спросила я.

— Ну, мы стали встречаться. Все как у всех. Я получил диплом, ты получила степень, и мы поженились.

— Как это было? Кто сделал предложение?

— Конечно, я, — сказал он.

— А где? Расскажи мне все в подробностях.

— Мы были так влюблены друг в друга, — начал Бен, отвернувшись, глядя вдаль. — Мы все время проводили вместе. Ты снимала квартиру в складчину с подругой, но почти там не появлялась. Потому что практически жила у меня. Нам так нравилось жить вместе, что пожениться было для нас естественно. И вот на День святого Валентина я купил тебе мыло — особенное, дорогое, ты такое обожала, — но перед этим снял целлофановую обертку и вдавил в мыло обручальное кольцо. Потом снова красиво упаковал и преподнес тебе как подарок. А когда в тот вечер ты пошла в ванную, то обнаружила кольцо и сказала мне «да».

Я улыбнулась при этой мысли. Чепуха какая — кольцо в мыле, подумать только, я ведь могла не сразу открыть мыло, и кольцо дожидалось бы меня неизвестно сколько. Но надо признать, история была вполне романтическая.

— А с кем я снимала квартиру? — спросила я.

— Да я уж не помню, — отвечал Бен. — С однокурсницей. В общем, на следующий год мы поженились. В Манчестере, в церкви рядом с домом твоей матери. Был чудесный день. Я тогда получал квалификацию преподавателя, денег особо не было, но нам было хорошо. В тот день сияло солнце, все были счастливы. А потом мы поехали в свадебное путешествие в Италию, на озера. Это было потрясающе.

Я попыталась вспомнить: церковь, свадебное платье, вид из номера гостиницы. Но все напрасно.

— Я ничего не помню, — сказала я. — Прости.

Он смотрел в сторону, отвернувшись, так что я не видела его лица.

— Ничего, — сказал он наконец. — Я понимаю.

— Жаль, что нет ни одной фотографии, — сказала я. — Ну, в альбоме. Нет фотографий со свадьбы.

— У нас в доме случился пожар, — ответил Бен.

— Пожар?

— Да. Наш дом почти сгорел. В огне погибли почти все вещи.

Я вздохнула. Так же нечестно — одновременно потерять и мои воспоминания, и свидетельства о прошлом.

— Что произошло потом?

— Потом?

— Да. Что было дальше? — спросила я. — После медового месяца?

— Мы съехались. Мы были очень счастливы.

— А потом?

Теперь он вздохнул. «Не может быть, что это — все», — подумала я. Быть не может, что к этому сводится вся моя жизнь. Что это все, чего я достигла. Свадьба, путешествие, замужество. Но чего я ждала? О чем так хотела узнать от Бена?

Ответ пришел сам собой. О детях, конечно. Я вдруг с содроганием осознала: вот чего недоставало в нашей жизни, в нашем доме. Я не видела ни одной фотографии сына или дочери, ни диплома в рамочке, ни снимка, не знаю, сплава по бурной реке, что ли, ни хотя бы простого фото «для родителей» с недовольной рожицей. Фотографий с внуками тоже не видать. У меня не было детей.

Какой удар! Видимо, нереализованная мечта глубоко впечаталась в мое сознание. И хотя я проснулась, даже не зная, сколько мне лет, где-то в глубине души я была уверена, что всегда хотела ребенка.

Я неожиданно вспомнила, как мама рассказывала мне про биологические часы, словно про бомбу замедленного действия.

— Не теряй времени, добивайся того, чего хочешь от жизни, — говорила она. — До поры до времени все будет отлично, а потом вдруг…

Я ее понимала: ба-бах! Все мои амбиции испарятся, и мои мысли займет одно-единственное желание: иметь детей.

— Так случилось со мной, — говорила мама, — случится и с тобой. Так устроено природой.

Но, видимо, мне не повезло. Или случилось что-то непредвиденное. Я посмотрела на мужа.

— Бен! Что было потом?

Он посмотрел на меня, сжал мою руку.

— Потом ты потеряла память.

Память. В конце концов все сводится к этому. Все на свете.

Я снова посмотрела на город, раскинувшийся внизу. Солнце клонилось к горизонту, тускло сияя сквозь пелену облаков, на траву ложились длинные тени. Я поняла, что скоро стемнеет. Солнце совсем скроется, взойдет луна. Закончится и этот день. Еще один потерянный день.

— У нас не было детей, — произнесла я. И это не было вопросом.

Он не ответил, но обернулся ко мне. Взял мои руки в свои ладони, потер их, словно согревая, и сказал:

— Нет. Не было, родная.

На лице его была грусть. Он сожалел о себе или обо мне? Я не могла разобрать. Я не сопротивлялась, не отнимала рук, пока он гладил их. Я поняла, что, несмотря на абсурдность ситуации, чувствую себя с ним в безопасности. Я видела, что он добрый человек, думающий, терпеливый. Какой бы кошмарной ни казалась моя ситуация, все могло быть намного хуже.

— Но почему? — спросила я Бена.

Он не отвечал. Только посмотрел на меня, и на его лице отразилась боль. Боль и обида.

— Как все произошло, Бен? — спросила я. — Как я стала такой?

Я почувствовала его напряжение.

— Ты уверена, что хочешь знать?

Я неотрывно глядела на девочку, катающуюся вдалеке на трехколесном велосипеде. Я понимала, что не впервые задаю бедняге этот вопрос, и ему не впервой рассказывать мне все в подробностях. Возможно, я спрашиваю его об этом каждый день.

— Да, — ответила я. И поняла, что сегодня кое-что будет иначе. Я ведь собираюсь записать то, что он мне поведает.

Бен сделал глубокий вздох и начал:

— Был декабрь. Скользко. Днем ты была на работе. Потом пошла домой, короткой дорогой… Свидетелей не нашли. Неизвестно, то ли ты уже переходила дорогу, то ли машина, которая тебя сбила, заехала на тротуар, но очевидно, ты перелетела через капот. Ты была в тяжелом состоянии. Сломаны обе ноги, рука и основание черепа. — Он замолчал. Слышался далекий гул города. Неслись машины, пролетел самолет, ветер шевелил верхушки деревьев. Бен сжал мою руку. — По всей видимости, при падении ты ударилась именно головой, потому и потеряла память.