Доктор Нэш позвонил мне, как только Бен ушел на работу. Он рассказал мне про дневник, мы договорились, что он заедет позже и отвезет меня на сканирование, и после этого я принялась за чтение. Несколько эпизодов я как будто почти вспомнила, кроме того, я вспомнила, как писала целые абзацы. Значит, какие-то крупицы памяти пережили эту ночь.

Может, именно поэтому мне было необходимо убедиться, что все описанное — правда. И я позвонила Бену. Когда он поднял трубку и сказал, что не занят, я спросила:

— Бен, скажи, ты когда-нибудь носил усы?

— Какой странный вопрос! — воскликнул он. Я услышала звон ложечки в чашке, наверное, он размешивал сахар в кофе, разложив перед собой свежую газету. Я немного растерялась. Я не знала, насколько мне следует откровенничать.

— Просто… — начала я. — Я кое-что вспомнила. Кажется.

Он молчал.

— Вспомнила?

— Да. Я уверена. — У меня в голове проносились образы, почерпнутые сегодня из дневника — его усы, голое тело, возбужденный пенис, — и сцены, что я вспомнила вчера. Как мы с ним лежали в постели, целовались. Они мелькнули яркой вспышкой и снова покрылись мраком. Мне вдруг стало очень страшно. — Просто я вспомнила тебя с усами.

Он рассмеялся, и я услышала, как он поставил чашку на стол. Я почувствовала, что почва уходит у меня из-под ног. «Может, все, что я написала, это ложь. В конце концов, я ведь романистка, — подумала я. — Точнее, была когда-то».

Я вдруг увидела всю шаткость своих построений. Раз я писала романы, значит, мое убеждение в том, что я писательница, могло быть лишь «удобной» выдумкой. А значит, я никогда не была писательницей… У меня голова шла кругом.

С другой стороны, я чувствовала, что это правда. Я убедила себя в этом. Кроме того, я умела печатать. Или я только написала, что умею…

— Ну скажи мне, — сказала я в отчаянии. — Это… просто важно.

— Дай-ка подумать, — сказал Бен. Я представила, как он прикрывает глаза и покусывает нижнюю губу, изображая задумчивость. — Кажется, да, носил какое-то время. Очень недолго. Было это давным-давно. — Снова пауза. — Да, точно, носил. Примерно неделю. Много-много лет назад.

— Спасибо, — я почувствовала облегчение. Почва под моими ногами обрела твердость.

— Все хорошо? — спросил Бен.

— Да.


Доктор Нэш заехал за мной в середине дня. Он предложил сначала перекусить, но я не хотела есть. Слишком нервничала.

— Мы встречаемся с моим коллегой, доктором Пакстоном, — сообщил он мне уже в машине. — Он специалист в области функционально-визуальной диагностики пациентов с нарушениями такого рода. Мы давно работаем вместе.

— Хорошо, — сказала я.

И вот мы сидим в машине, двигаясь с черепашьей скоростью в плотном потоке.

— Я звонила вам вчера? — спросила я.

Доктор подтвердил.

— Вы прочитали ваш дневник? — задал он встречный вопрос.

Я сказала «да» и добавила:

— Почти целиком. Я пролистывала некоторые места. Он уже довольно солидный.

Это его заинтересовало.

— Какие места вы пролистывали?

На минуту я задумалась.

— Те, которые показались мне знакомыми. Они словно только напоминают мне о том, что я и так знаю. Помню…

— Отлично, — воскликнул доктор. — Великолепно!

Я покраснела от удовольствия.

— А по поводу чего я вам звонила?

— Вы хотели узнать, правда ли, что вы написали книгу, — ответил он.

— И что же? Написала или нет?

Он снова повернулся ко мне. И при этом улыбался.

— Да. Да, это так.

Поток машин тронулся, и мы вместе с ним. Я чувствовала воздушную легкость. Я знала, что действительно написала роман. И просто отдалась мерному ходу машины.


Я представляла доктора Пакстона моложе. На нем был твидовый пиджак, из носа и ушей торчали пучки седых волос. Ему давно было пора на покой.

— Добро пожаловать в Центр визуальной диагностики Винсент-холл, — сказал он, когда доктор Нэш представил нас друг другу. Потом, не отрывая взгляда, подмигнул мне и энергично потряс за руку. — Не волнуйтесь. Это не так страшно, как кажется. Проходите, не стесняйтесь. Я вам все сейчас покажу.

Мы вошли в здание Центра.

— Мы сотрудничаем как с больницей, так и с университетом, — поведал он, когда мы проходили главный вестибюль. — Получается, у нас есть и кнут и пряник.

Я не поняла и ждала, что он разовьет свою мысль, но он замолк. Я улыбнулась и сказала:

— В самом деле?

Он ведь хотел помочь мне. Надо быть вежливой.

— Все от нас вечно чего-то требуют, — рассмеялся он. — И никто не собирается за это платить.

Мы зашли в «приемную». По стенам ряды стульев, на столиках те же журналы, что покупал домой Бен — Radio Times, Hello! — но тут еще несколько новых названий: Country Life и Marie Claire. Повсюду стаканчики из-под кофе. Ощущение, что тут состоялась вечеринка, которую все спешно покинули.

Доктор Пакстон остановился у двери в кабинет.

— Хотите посмотреть, как ведется мониторинг?

— Да, — ответила я. — Очень.

Мы прошли в кабинет.

— Функциональная МРТ относительно новая методика, — начал доктор Пакстон. — Вы слышали об МРТ? Магнитно-резонансная томография?

Мы очутились в маленькой комнатке; ее освещало лишь тусклое мерцание компьютерных экранов. Одна из стен была занята окном, за которым было еще одно помещение, где находился аппарат цилиндрической формы с выдвинутой, словно язык, лежанкой. Мне стало не по себе. Я не знала, что это за штуковина. Я ведь потеряла память, откуда мне было знать?

— Нет, не слышала, — сказала я.

Он улыбнулся.

— Простите. Конечно, откуда? Так вот, МРТ — рутинное исследование. Грубо говоря, это все равно что просвечивание рентгеном. Здесь используется аналогичный принцип, только нас интересует работа мозга. Его функционирование.

Тут заговорил доктор Нэш — впервые с момента нашего приезда. Голос его звучал тихо, почти робко. Я подумала: то ли он трепещет перед доктором Пакстоном, то ли очень хочет произвести на того впечатление.

— Если у нас пациент с опухолью, нам необходимо сканировать его голову, чтобы увидеть, где именно она расположена и какую часть мозга затронула. Это позволяет увидеть ее структуру. Функциональная же МРТ позволяет определить, какая часть мозга функционирует, когда вы выполняете те или иные задания. Мы хотим посмотреть, как мозг оперирует памятью.

— То есть какая часть мозга и когда включается, — добавил доктор Пакстон. — Куда текут все реки, так сказать.

— И что, это поможет? — спросила я.

— Мы надеемся, что это поможет нам установить поврежденную область, — сказал доктор Нэш. — Понять, что пошло не так. Что мешает нормальной работе мозга.

— А это поможет мне вернуть память? — спросила я.

Он помолчал и серьезно ответил:

— Мы очень надеемся.


Я сняла обручальное кольцо, серьги, положила все на пластиковый поднос.

— Сумку вам тоже придется оставить здесь, — сказал доктор Пакстон. Потом спросил, есть ли у меня пирсинг. — Чего только не бывает, моя милая, — сказал он, когда я покачала головой. — Да, еще: у нашей супермашины довольно звонкий голосок. Возьмите. — Он вручил мне желтые беруши. — Ну что, готовы?

Я колебалась.

— Не знаю…

Меня постепенно охватывал страх. Комната словно сжалась, в ней стало темнее; сквозь стекло сам аппарат казался мифическим существом. У меня было чувство, что я уже видела такой или подобный.

— Знаете, я что-то совсем не уверена.

Тогда ко мне подошел доктор Нэш и взял меня за руку.

— Это совершенно безболезненно, — сказал он. — Только немного шумно.

— Это не опасно?

— Абсолютно. Я буду здесь, по эту сторону окна. Мы будем наблюдать за вами неотрывно.

Наверное, у меня все равно был растерянный вид, потому что вмешался доктор Пакстон:

— Не волнуйтесь. Вы в надежных руках. Никакого риска. — Я взглянула на него, он бодро улыбнулся и добавил: — Мы почти уверены, что ваши воспоминания затеряны где-то в недрах вашего сознания. Мы хотим одного — узнать, где именно они прячутся.


Было холодно, хотя меня укрыли одеялом, и темно, если не считать красного мигающего огонька какого-то аппарата и отблеска, который давало зеркало, подвешенное над моей головой под таким углом, чтобы отражать экран компьютера, установленного где-то у стены. Помимо берушей, на мне были наушники, через которые со мной собирались говорить врачи. Но пока стояла тишина. Я слышала лишь отдаленный гул, звук собственного дыхания, неровного, громкого, и тихий, но настойчивый стук сердца.

Правой рукой я сжимала грушу из мягкого пластика, наполненную воздухом.

— Если захотите что-то сказать, сожмите грушу, — объяснил доктор Пакстон. — На таком расстоянии мы не сможем вас услышать.

Я погладила ребристую поверхность груши и замерла в ожидании. Хотела закрыть глаза, но оба доктора велели мне лежать с открытыми глазами и смотреть на экран в зеркале. Моя голова была зафиксирована пенопластовыми ограничителями; я не могла отвернуться, даже если бы захотела. А сверху одеяло, словно саван.


Миг тишины — и потом щелчок. Очень громкий, я даже вздрогнула, несмотря на беруши. Затем второй и третий. Глубокий звук то ли внутри машины, то ли в моей голове, я даже не поняла. Словно рядом проснулся гигантский зверь и на секунду замер перед броском. Я схватила резиновую грушу, решив, что пока не стану сжимать ее, и тут раздался ужасающий звук — то ли вой, то ли визжание пилы, он длился и длился, такой оглушительный, что все мое тело сотрясалось при каждом заходе. Я закрыла глаза.

В ухе раздался чей-то голос:

— Кристин, пожалуйста, откройте глаза. — Значит, они меня прекрасно видели! — Не волнуйтесь, все нормально.