Если Фрэдди намерен отказаться от совместной жизни, он обязан, черт побери, сказать ей это в лицо. Она сделает все, что в ее силах, чтобы вернуть мужа. Они взрослые люди, им есть что терять, и вряд ли по отдельности им будет легче.

Кэтрин вспомнила одно из отцовских наставлений и даже улыбнулась. Ей было тогда лет восемь. Она стояла перед отцом, почесывая заднее место, и довольно грубо требовала объяснить, за что ее выпороли. Барон объяснил, что ее наказали за непослушание, а затем, хитро усмехнувшись, добавил, что если она и дальше будет вести себя как упрямый мул, то он и будет относиться к ней как к мулу. Как известно, это животное слушается только под ударами хлыста. Кэтрин тогда очень не понравилось, что ее сравнили с упрямым мулом, но, как оказалось, сравнение было верным, а совет полезным. Она еще раз улыбнулась. Ей предстоит привлечь к себе внимание Фрэдди. И она сделает это, если даже потребуется не хлыст, а хороший удар дубинкой между глаз.


Как и в первые посещения, Лондон ей не понравился. Каждая поездка в столицу, подумала Кэтрин, связана с определенными событиями в ее жизни. В первый раз она приехала в этот переполненный людьми город в дилижансе в компании с пахнущими чесноком мужчинами и какой-то старой каргой, обнажающей черные десны в ужасной улыбке. Второе появление было более стремительным. Она мчалась верхом на Монти, совершенно ничего не замечая вокруг, ни шума, ни зловония. Ехать в удобной карете было, конечно, приятнее, но на душе от этого не было спокойнее. Джули вдруг загрустила об отце и безутешно плакала на протяжении последних двадцати миль, а у Робби болел животик, что уже одно могло превратить любое путешествие в ночной кошмар. К тому же и Абигейль то и дело шмыгала носом, вспоминая о своем возлюбленном. Это был тот самый лакей, который по всем правилам светских церемоний вручал графу послание Кэтрин. И делал он это только в обмен на поцелуи хохотушки Абигейль.

Когда они подъехали к дому, уже смеркалось. Навстречу им вышел дворецкий Петерсон и сообщил, что графа куда-то вызвали по неотложным делам, а вдовствующая графиня в настоящий момент ужинает со своим другом. Кэтрин отправила его распорядиться насчет комнат и пошла вверх по лестнице, таща за собой Джули. После ее отъезда детская комната совершенно преобразилась и стала походить на жилище сказочных эльфов. Белые стены комнаты были расписаны забавными картинками, а на полках вокруг камина стояли и лежали всевозможные игрушки. Кэтрин быстро развела огонь в камине, и в комнате стало тепло. Робби вскоре посапывал под пушистым одеялом в своей колыбельке, а Джули устроилась в стоящей рядом кроватке.

Абигейль, чьи слезы высохли после обещания Кэтрин позаботиться о переводе молодого лакея в Лондон, принялась за ужин, который принесли в детскую. Взяв с нее слово, позвать ее, если кто-то из детей будет часто шмыгать носом (последняя часть их путешествия прошла под холодным, проливным дождем), Кэтрин пошла вниз, в комнату, которую определил для нее Петерсон. Эта спальня была смежной с комнатами графа. Бедный Фрэдди! Выбор Петерсона, совпавший с ее намерением, не оставил ему никаких шансов.


— Уже пора, — произнесла Мириам, стремительно входя на следующее утро в комнату. Она вошла без стука, не заботясь о манерах и внешнем виде. Графиня была взбешена настолько, что, попадись ей сейчас Фрэдди, она могла бы задушить его собственными руками. — Представляешь, что этот идиот, мой сын, затеял? Он сказал что сразу после оформления документов о правах детей уедет в Америку! Боже правый, неужели он так никогда и не поумнеет?

— Мы с ним в этом почти не отличаемся, — произнесла Кэтрин, разглядывая свои пальцы. Оказалось, что за время путешествия она совершенно обгрызла два ногтя и серьезно испортила третий.

— Что же мне делать с вами? — воскликнула графиня и эмоционально, как француженка, всплеснула руками.

— Поможешь мне?


Если бы пятый граф Монкриф видел взгляды, которым обменялись женщины, он наверняка бы постарался поскорее уехать. Но в данный момент ему было не до поездки. Он вел переговоры о весьма прибыльных перевозках рома. Небольшие разногласия возникли, когда Фрэдди наотрез отказался от предложения чуть изменить маршрут и взять на борт еще и рабов.

Вечер у него был плотно расписан, а переговоры тянулись медленно и без особого успеха: то ли из-за неуступчивости партнера, то ли из-за рассеянности графа. Рассеянность превратилась в настоящий бич с тех пор, как он встретил эту женщину. Почему чем меньше он видит Кэтрин, тем чаще думает о ней? Будь все это проклято!

Как выяснилось, последнюю фразу он произнес вслух. Громкое ругательство?! В ходе обсуждения сделок с графом Монкрифом такого еще никогда не случалось. О его хладнокровии при переговорах даже в самых сложных случаях ходили легенды. То, что такой человек не смог сдержать свое недовольство, обескуражило всех сидевших за столом. Все решили, что раз задуманная сделка вызывает столь бурную реакцию у графа, она требует дополнительной работы. Сорвавшиеся с его языка слова в одно мгновение перечеркнули все его усилия. Оплошность была непростительной.

К своему городскому дому Фрэдди подъехал в весьма раздраженном настроении и довольно поздно. Начало вечера не предвещало ничего хорошего. Не хватало только нарваться на матушку, явно готовящую скандал. Он быстро поднялся по лестнице, стараясь выработать план действий, а еще лучше вообще избежать разговора с Мириам.

Граф уже почти прикоснулся к ручке двери своей комнаты, когда появилась Мириам. На ней была ослепительно белая ночная рубашка с блестками, сверкавшими при свете свечей, что делало ее похожей на снежную королеву. Фрэдди склонил голову, отдавая должное ее великолепию. Что-что, а выглядела его мама для своих лет весьма неплохо! В ответ она царственно улыбнулась и лишь затем приступила к окончательному разрушению его планов на этот вечер.

— Рада тебе сообщить, сын мой, — произнесла она изысканным и холодным тоном снежной королевы, — что у нас гостья. Твоя жена приехала, — закончила она как бы между прочим.

Кэтрин выглядела прекрасно, но не так привлекательно, как в их последнюю ночь. Он проснулся рядом с ней очень рано и обругал себя последними словами. Не было сомнений, что она пришла к нему только из-за страсти, и напрасно он подумал о чем-то большем. О, если бы рассвет так и не наступил и он мог бы оставить ее в своей комнате навсегда! Фрэдди чуть было не сжал ее в объятиях, чтобы разбудить и молить о словах, которые так и не были произнесены ею. О словах любви и стремлении связать навсегда их жизни. Он так жаждал их в то утро, но был уверен, что лишь только Кэтрин откроет глаза, все опять пойдет по-прежнему: они вернутся к своим дурацким играм и противоборству.

Будь все проклято!

Это пока она спит, можно убеждать себя, что не обычная похоть и скука, а любовь привела ее в эту постель. Стоит только Кэтрин открыть сияющие волшебным светом глаза и улыбнуться своей неотразимой улыбкой, мечты мгновенно рассеются, и все будет как прежде. Она вышла за него замуж из-за детей, а не по любви. Сам по себе он ей безразличен! Он для нее надежный банк, респектабельный отец ее детей, спутник, который может сопровождать, когда надо куда-нибудь поехать, гарантия безопасности ее будущего. Но не более. Кэтрин никогда не простит ему его грехов. Да и он вряд ли когда-нибудь решится молить о прощении.

Впервые в своей жизни Фрэдди ощутил, что не в силах что-либо изменить ни сейчас, ни в будущем. Это было неприятное, мучительное чувство — знать, что никакие мольбы, просьбы и поступки не смогут помочь. У него есть деньги и обширные поместья, он знатен, здоров и недурен собой. Но все это ничего не стоит в этой проклятой ситуации.

Он так и будет избегать встреч с ней и притворяться, что она ему безразлична. А Кэтрин не будет искать с ним любовных свиданий до очередного раза, когда ее здоровая женская плоть потребует своего.

Будь все проклято!

— Мы не хотим задерживать тебя, — прервала его размышления графиня, направляясь вниз по лестнице вслед за Кэтрин.

Фрэдди молча застыл на месте, наблюдая за двумя удаляющимися женскими фигурами.


В переполненном бальном зале, несмотря на холодную погоду, было душно. Кэтрин и Мириам сидели на мягкой кушетке у стены и молча изнывали от жары. Молодая графиня потягивала теплую наливку, совершенно не ощущая вкуса. Ожидание, как известно, одно из самых утомительных занятий. Приходилось то и дело отказывать бесчисленным желающим пригласить ее на очередной танец и объяснять, что с минуты на минуту должен появиться муж.

Этот вечер был заполнен не только тоскливым ожиданием. Были и приятные сюрпризы. Джереми и Бет неожиданно решили поехать вместе с ними на бал к Раверстонам. По дороге Кэтрин с удовольствием поговорила с Джереми и убедилась, что новоявленный наследник герцогского состояния остался таким же честным и открытым, способным на благородные поступки. Кэтрин с радостью наблюдала за нежными отношениями любящих молодых супругов, но сердце ее болезненно сжималось при мысли, что ей подобное не суждено.

Но самый большой сюрприз преподнес им Дункан Маккоркл. Он подошел к ним на балу, обменялся приветствиями с Мириам, наклонился к Кэтрин и незаметно сунул ей в руку сложенный листок бумаги.

— Полагаю, вам это пригодится, — загадочно произнес он и увел танцевать Мириам.

Короткая записка, в которую был вложен еще один листок с адресом, была написана по-французски и удивила Кэтрин.

К полуночи стало ясно, что Фрэдди не приедет. Мириам жестом руки подозвала младшего сына. Джереми подошел к ним, ловко обходя толпившихся вокруг гостей. Через минуту, попрощавшись с окружившими ее подругами, подошла и Бет. Один взгляд на лицо Кэтрин сказал им больше любых слов.

— Мне очень жаль, Кэт, — попробовал успокоить ее Джереми, не зная, что называет ее тем же именем, что и старший брат.

Кэтрин, весь вечер надеявшаяся, что Фрэдди все-таки приедет за ней, была раздосадована, но не хотела показывать это. Она улыбнулась, но улыбка вышла жалкой и притворной. А из попытки заверить Джереми, что с ней все в порядке, и вовсе ничего не вышло. Она вдруг задрожала, и родственники поспешили побыстрее проводить ее к карете, опасаясь, что сама она дойти не сможет. В груди Кэтрин все бурлило. Она с трудом сдерживала рыдания, опасаясь, что если расплачется, то не остановится уже до тех пор, пока не выплачет все скопившиеся за последние недели слезы. Разрыдаться в переполненном зале хотелось меньше всего, но сил не могло хватит надолго.