— По правде говоря, он уже был далеко не таким глупым и стал гораздо рассудительнее, чем раньше, потому что очень хорошо понимал, что не достоин и мизинца этой замечательной девушки, на которой случайно женился. Он привез ее в свой дом в Челси, и они стали жить там вдвоем. Но они не жили там по-настоящему, как муж и жена, потому что он так ее любил, что боялся сделать несчастной.

— О, Ник, дорогой Ник! Почему ты не сказал мне? Мне было так плохо, что ты не хочешь, чтобы я была тебе настоящей женой.

— Плохо?.. — он закрыл глаза и глубоко вздохнул, затем снова посмотрел на меня. — Дай мне закончить, Люси. Этот парень был настолько ошеломлен, что едва понимал, что делает. Возможно, ему казалось, что если он будет держать свою жену подальше от опасного человека, в которого она была влюблена, то она сможет его забыть и, может быть, даже полюбит другого, того, кто действительно этого заслуживает. Поэтому он дал ей свободу и старался держаться от нее подальше. Он старался дать ей понять, что она личность и у нее есть права, что она не должна быть зависимым существом, как многие женщины. Но иногда решимость ему изменяла, и он снова становился эгоистом, и тогда он возил ее с собой обедать, водил в театры и наслаждался тем, что она рядом.

Я заплакала. Ник поднял руку и нежно погладил меня по щеке.

— И тогда он впал в панику, Люси. Он понял, что не сможет сдержаться, что бросится к ней и станет целовать ее и выплеснет на нее всю свою любовь. Он взял себя в руки и оставил ее в покое, потому что не осмеливался больше быть рядом с ней. Он никогда не думал, даже не мечтал, что она может любить его.

Его рука скользнула по моей шее, он нащупал тонкую цепочку под воротником и вытащил кольцо с печаткой.

— Ты все еще его носишь, Люси?

— Я всегда его носила, Ник. Сначала в память о тебе, потому что я восхищалась тобой и уважала. Затем потому, что ты был так добр, хоть и оставил меня одну. В ту ночь, когда я пришла сюда, после того как тебя ранили, ты говорил мне о своей любви, Ник, и я была так счастлива, хоть мне и казалось, что это просто бред и слова на самом деле ничего не значат. Возможно, я уже давно тебя люблю, просто я не понимала, что это так. А теперь я точно знаю.

— Тогда ты, должно быть, не в своем уме, глупая мартышка. Я так рад. Никогда не меняйся, Люси.

— Ты уже писал мне об этом. Тогда в Ченгфу и снова, когда уехал сюда.

— Я говорил правду.

— Я боюсь, Ник. Ты говоришь обо мне так, как будто я какая-то особенная. Но это не так. Я знаю. Я часто сержусь, пугаюсь и поступаю неразумно. О, я вру, и я была воровкой. Ты даже не представляешь себе мою страницу в книге Ангела Добрых Дел и Грехов.

Знакомая усмешка появилась на уставшем лице, глаза насмешливо светились.

— Это хорошо. Я бы не хотел, чтобы ты была идеальной. Мне понравилось, что ты накричала на меня той ночью, когда я был пьян. Ты выйдешь за меня замуж, Люси Сэбин? Я спрашиваю, стоит ли нам снова пожениться уже по-настоящему, чтобы каждое слово, что мы скажем друг другу, действительно имело значение?

— Да, да, пожалуйста, Ник. Я очень этого хочу!

— Тогда тебе стоит меня поцеловать. Я знаю, что так порядочные девушки не поступают. Но, похоже, у меня нет сил подняться.

Я встала, наклонилась над ним и прикоснулась к его сухим губам. Он обнял меня здоровой рукой. Я почувствовала, как рука его задрожала, и осторожно выпрямилась. Он обессиленно откинулся на подушки, задыхаясь, и смотрел на меня с такой нежностью, которую я никак не ожидала увидеть в этих темных недобрых глазах. В них появился знакомый насмешливый блеск.

— Я слаб, как котенок, черт, — пожаловался он. — Но я скоро выкарабкаюсь, Люси.

— Все скоро будет по-другому. А теперь поспи, дорогой.


* * *

Осада миссии длилась еще восемь дней. За это время было несколько попыток со стороны «боксеров» проникнуть за наши стены, две из них — в один день, и четыре — довольно вялых. Даже на пятый и самый страшный день, когда было два серьезных нападения, мы смогли их отбросить бомбами и ружейным огнем. После этого мы уже с оптимизмом смотрели в будущее и верили, что самое страшное позади.

За эти восемь дней, за исключением тех моментов, когда нас осаждали «боксеры», я лишь наполовину вникала в то, что происходит вокруг, потому что мы с Ником жили в своем особенном солнечном мире. Я выполняла все свои обязанности и старалась не злоупотреблять возможностью побыть с ним подольше, если нужно было делать что-то другое. Но мне было достаточно только знать, что через час или через четыре я снова буду с ним и что он меня любит.

Его рана заживала, и с каждым днем он понемногу набирался сил. Я с радостью наблюдала, как возвращается краска на его лицо, как уходит слабость, как сильнее становятся его рукопожатия и объятия. Мы говорили обо всем, о наших планах на будущее, вспоминали прошлое. Мы часто смеялись при воспоминании о прошлом, потому что теперь оно казалось нам таким теплым, несмотря на то, что временами оно было грубым и даже опасным. Я никогда еще не была так счастлива, и думаю, что могу сказать то же о Нике.

— Я знаю, ты любила «Луноловов», — сказал он однажды, когда я меняла ему бинты после мытья. — Но теперь у меня нет никакого желания выгонять оттуда Фолконов, если они не смогут заплатить. Ты этого не хочешь. К тому же нам бы пришлось жить рядом с Грешемами, а это отрезвляет. Я рассмеялась.

— Мне действительно нравились «Луноловы», но дом сам по себе не имеет значения, Ник. Для меня. Люди, которые в нем живут, делают его таким, какой он есть.

— Верно, — он улыбнулся, его глаза насмешливо заблестели. — К тому же у тебя теперь есть свой собственный лунолов, любовь моя.

— Ты?

— Конечно. Твой идиот-муж. Только слепой дурак, который не может отличить луну от сыра, не смог бы понять, что он делал тебя несчастной все то время, что мы жили в Челси. И я верил, что хоть однажды повел себя не как эгоист, когда оставил тебя.

— Я не была все время несчастной, дорогой Ник, только тогда, когда думала, что не нравлюсь тебе.

— Значит, почти всегда. Но все уже в прошлом, и к добру или к беде, но ты — невеста лунолова, Люси. Где бы ты хотела жить?

— С тобой где угодно, Ник. Мне нравится наш домик в Челси.

— Да, он сейчас вполне подходит. Но он недостаточно большой для семьи. Да и тебе понадобится помощь. Я имею в виду прислугу, — он состроил смешную гримасу. — Куда подевались мои принципы? Их некому даже оплакать. Не обращай внимания. Сколько детей ты хочешь, Люси?

— Мне все равно. Нет, лежи смирно, Ник. Я не могу целоваться и бинтовать одновременно. Хорошо бы четверых.

— Возьму на заметку. Может быть, нам нужен дом в деревне и в Лондоне? Как считаешь?

— Звучит замечательно. У нас хватит денег?

— У нас будет все, что нужно, Люси. У меня нюх на деньги. Мы можем купить ферму. Я брошу рынок металлов. Может быть, я стану брокером в «Ллойдз». Или, если хочешь, мы можем сначала отправиться в путешествие.

— Как скажешь, Ник, дорогой. Повязка готова, теперь можешь меня поцеловать.

Он улыбнулся и погладил мою шею.

— Бесстыжая девчонка.

— Я не такая, честно. Только, когда ты рядом.

— Мне нравится. Иди ко мне, любовь моя.

В один из этих дней, когда я была у Ника, пришел мистер Марш и бросил на кровать бесформенный черный предмет. Это был маленький кожаный мешочек, похожий на суму пилигрима, почти черный от старости и потрескавшийся.

Мистер Марш сказал:

— Поскольку ты слишком занята, Люси, я решил сам посмотреть. Этот бронзовый щит в твоей бывшей комнате не был вмурован в стену. Его просто замазали глиной и несколько раз забелили известью.

Ник взял мешочек и перевел взгляд с меня на отца.

— Изумруды? Они были там, отец?

— Сам посмотри.

В мешочке было тридцать шесть больших необработанных камней. Они были похожи на зеленоватую речную гальку, но Ник их сразу оценил. Он внимательно рассмотрел один и тихонько присвистнул.

— Если смотреть невооруженным глазом, то в этом нет ни одной трещинки. Для изумруда это большая редкость. Десять или пятнадцать каратов, по крайней мере, а это не самый большой. Здесь целое состояние, Люси. Интересно, откуда они, через сколько рук прошли. От арабского принца к индийскому радже, затем к монгольскому хану, от него к китайскому военному вождю и еще, возможно, через десятки рук за сотни лет. Никто их не резал, не обрабатывал. Просто капитал, очень удобного размера, можно носить в кармане.

Мистер Марш спросил:

— Что будешь делать с ними, Ник?

— Спроси Люси. Она их нашла. Но, пользуясь своим привилегированным положением, будучи ее мужем, я бы осмелился предложить ей взять четвертую часть и разделить между собой, тобой, миссией и доктором Ленгдоном. Нам бы не хотелось, чтобы доктор всю оставшуюся жизнь собирал жалкие гроши. Оставшиеся три четверти следовало бы разделить поровну между Грешемами и Фолконами.

Мистер Марш сказал:

— Выпусти меня, Ник. У меня еще полно дел.

Ник улыбнулся.

— Если тебе так хочется, хорошо. Но что касается изумрудов, я бы посоветовал тебе согласиться с тем, что решит твоя невестка. И не спорь. У нее ужасный характер, она страшна в гневе. Я тебе как-нибудь расскажу, как она на меня набросилась из-за такого пустяка, как чашка кофе.

Мистер Марш засмеялся.

— Я лучше сразу сдамся.

— Ты мудрый человек, отец.

Осада миссии закончилась прозаически. Она просто выдохлась. Однажды утром молодая китаянка поднялась на холм и позвала нас. Когда я вышла поговорить с ней через толстые деревянные ворота, я увидела, что это Лиу, женщина, у которой я принимала роды в тот день, когда в Цин Кайфенг появился Роберт Фол-кон. Она была потрясена, услышав мой голос.