Что ж, он будет придерживаться тех же правил игры, что и она. Он будет уделять внимание другим дамам так же, как она уделяет внимание мужчинам. Когда она ушла танцевать с Томом, он как раз собирался пригласить ее на танец. Теперь он пригласит Дайану.

— Гас! Постойте, Гас, я сейчас вам все объясню! — закричала Джорджи, но Седж, казалось, даже не слышал ее криков. Через несколько секунд он скрылся из виду в противоположном конце аллеи. Произошло еще одно глупое недоразумение. Они с Томом обнимались, как старые друзья, решив вернуться к тем простым дружеским отношениям, которые связывали их в детстве. Это объятие скрепляло их примирение, но Седж, конечно, истолковал все совершенно иначе.

Она поспешила отстраниться от Тома, когда заметила его в двух шагах от них, но было уже слишком поздно. Он говорил с ней безличным, ледяным тоном и смотрел куда-то сквозь нее, словно она ровно ничего для него не значит. Она бы предпочла, чтобы он устроил ей бурную сцену, осыпал ее оскорблениями. Но он, наверное, даже не испытывал ревности, просто была уязвлена его гордость. Сейчас она снова вспомнила о том, что он женился на ней из чувства долга, и ей стало невыразимо горько.

Они с Томом не обменялись ни словом, возвращаясь к своим столикам. Оркестр снова играл вальс. Джорджи сразу же увидела Седжа, который кружился в танце с Дайаной Карстэрс. Они были самой красивой парой. Оба высокие и стройные, со светлыми волосами и благородными чертами лица, и все взгляды были обращены к ним.

Джорджи остановилась возле ступенек, ведущих на помост, глядя, как загипнотизированная, на Седжа и Дайану. Она вздрогнула от неожиданности, когда кто-то коснулся ее руки.

— Макс, — бесцветным тоном проговорила она, устремив на молодого человека невидящий взгляд.

Давайте пройдемся, Джорджи, — Макс взял ее под руку.

— Они танцуют вместе, Макс.

— Ну и что? — Макс сразу же понял, о ком она говорит. Боль, написанная на ее лице, тоже не ускользнула от его внимания. — Разве танец может иметь какое-то значение? Генри и ее дядя, полковник Астридж, тоже танцевали с леди Дайаной, и даже я танцевал с ней. Седж пригласил ее на танец просто из вежливости, она бы обиделась, если бы он этого не сделал.

— Из вежливости… — как эхо повторила Джорджи, кусая губы, чтобы не заплакать. — Нет, Макс, вежливость здесь ни при чем. Он не танцевал с тех пор, как… как сломал ногу, а теперь пригласил ее…

Ее голос сорвался на высокой ноте, и она разрыдалась. К счастью, они уже были в саду, и никто, кроме Макса, не мог видеть ее слез. Макс привлек ее голову к своей груди и гладил ее по волосам, пока она плакала. Он не находил слов, чтобы утешить Джорджи, и был шокирован этим всплеском эмоций. Джорджи всегда была такой веселой и жизнерадостной, а теперь пришла в полное отчаяние, потому что Седж пригласил на танец Дайану. Но Седж мог бы и догадаться, что это причинит Джорджи боль. В душе Макс негодовал на Седжа за его бесчувственность. При случае он посоветует виконту быть повнимательнее к своей юной жене.

Возвращаясь домой, Джорджи чувствовала, что потеряла Седжа навсегда, а все лишь потому, что он застал ее в объятиях друга детства и неправильно истолковал эту сцену. Ведь именно поэтому он стал ухаживать за Дайаной Карстэрс, давая ей тем самым понять, что вычеркнул ее из своей жизни. Он даже не поехал с ней домой; усадив ее в экипаж, он вернулся к столику леди Дайаны.

Ее сердце разрывалось от боли. Только сейчас, когда уже было поздно что-либо исправить, она понимала, как много значил для нее Седж. Она просто не знала, как будет жить дальше.

Конечно, они были мужем и женой и впредь будут сохранять видимость брака. Но они больше никогда не будут по-настоящему близки.

Одиноко лежа в своей постели, Джорджи ждала, что услышит его шаги в коридоре, тогда она по крайней мере будет знать, что он вернулся домой. Казалось, прошло несколько часов, а он все не возвращался. Может, он поехал провожать Дайану, и та пригласила его остаться на ночь у нее?! Джорджи всхлипнула, глядя в темноту.

18

В течение последующей недели Седж и Джорджи почти не общались. Несколько раз Джорджи пыталась объясниться с ним, но все ее попытки были тщетны. Как только она за-водила разговор о Томе и о виденной им сцене, Седж либо притворялся, что не слышит ее, либо отпускал какую-нибудь презрительную реплику, которая тут же заставляла ее умолкнуть. Иногда он просто выходил из комнаты, давая тем самым понять, что ни она, ни ее объяснения нисколько не интересуют его.

Он нарочно избегал ее и уезжал на целые дни из Дома. Возвращался уже поздно вечером, когда она была на каком-нибудь приеме, устроенном ее друзьями. Теперь она посещала светские мероприятия безо всякого удовольствия, просто чтобы отвлечься на какое-то время от своих неутешительных мыслей. От ее прежней веселости больше не осталось и следа.

Ливермор, адвокат Седжа, навестил Джорджи, чтобы ознакомить с условиями брачного контракта. Она не ожидала, что Седж перепишет на ее имя такую крупную сумму денег, и была поражена его щедростью. Только ей не становилось от этого легче, он просто повел себя великодушно, как и подобает настоящему джентльмену. Это не меняло того факта, что они стали совершенно чужими друг другу.


Вечер, когда Седжемуры устраивали маскарад, был душным и знойным.

— Я бы на вашем месте надела костюм на голое тело, миледи, — с улыбкой сказала Мэгги, горничная Джорджи, которая помогала ей одеваться.

Она держала перед хозяйкой костюм Титании — струящуюся полупрозрачную тунику, сотканную из золотых нитей, которую Джорджи собиралась надеть поверх зеленовато-голубого шелкового платья. Джорджи протянула руку и пощупала сверкающую материю.

— Вы правы, Мэгги, — наивно согласилась она. — Наверное, я так и сделаю.

Мэгги засмеялась.

— Но я ведь пошутила, миледи. Вы не можете надеть тунику прямо на голое тело, она почти прозрачная.

— Нет, нет, конечно, я не могу выйти к гостям в полуголом виде, — улыбнулась Джорджи. — Но мы могли бы сократить костюм до минимума — обрезать рукава платья и немного укоротить его. По-моему, чем меньше на мне будет надето, тем эффектнее я буду смотреться.

Мэгги принесла ножницы, и они с энтузиазмом взялись за дело.

Впервые за последнюю неделю Джорджи пребывала в приподнятом настроении. Она возлагала большие надежды на этот праздник, молясь в душе, чтобы он принес счастье не только ее друзьям, но и ей самой. Не случайно она выбрала для себя костюм Титании, королевы фей из пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь». Седж собирался надеть обычное черное домино и маску, но она сговорилась с Уилкинсом, чтобы тот заменил этот простой костюм на другой, более своеобразный — костюм Оберона, властного и высокомерного супруга Титании. Оба костюма были сшиты портнихой леди Картерет по наброскам Джорджи.

Ее отношения с Седжем нисколько не улучшились за эту неделю. Он все так же избегал ее и старался проводить как можно меньше времени дома. Лишь одно успокаивало Джорджи: она знала, что Седж не стал искать утешения в объятиях Дайаны. Об этом ей сообщил Макс, который принял очень близко к сердцу ее проблемы и навел все необходимые справки.

Раз Седж не стал изменять ей с Дайаной, значит, он все-таки не полностью вычеркнул ее из своей жизни, решила Джорджи. Конечно, он был очень зол на нее, но не мог же он злиться вечно! Сегодня вечером она попытается завладеть его вниманием, пробудить в нем хоть искру прежнего чувства. А в костюме Титании она выглядела очень соблазнительно.

Джорджи позаботилась также и о костюмах для других участниц этой любовной игры. Сьюзен будет смотреться очень эффектно в белом хитоне, обнажающем одно плечо и подпоясанном золотым шнуром. Ее длинные черные волосы будут распущены по плечам и по спине, а голова украшена золотой диадемой. Темно-карие глаза Сьюзен будут сверкать, как звезды, в прорезях золотой маски. Том никак не сможет остаться равнодушным к ее красоте, когда она предстанет перед ним в таком наряде.

С Энн дело обстояло сложнее. Ей так и не удалось уговорить эту серьезную, слишком уж добропорядочную девушку одеться в костюм менады, последовательницы бога Диониса. Энн считала, что такой костюм выглядел бы просто неприлично, и заявила, что она оденется монахиней. Тогда Джорджи посоветовала ей одеться сестрой Элоизой.

— А Роберт придет в костюме Абеларда, — сказала Энн, смеясь. — Что ж, Джорджи, вы знаете, что произошло с Абелардом!

Закончив одеваться, Джорджи окинула оценивающим взглядом свое отражение в большом зеркале. Золотая туника искрилась и переливалась в пламени свечей. Она не стала надевать чулки, и ее ноги казались босыми в легких, почти незаметных сандалиях телесного цвета. Ее огненно-рыжие кудри украшал венок из листьев, а лицо было скрыто зеленовато-голубой маской, отделанной перьями. Спускаясь по лестнице, она весело напевала себе под нос. Ей казалось, она в самом деле перевоплотилась в сказочную фею, обладающую колдовскими чарами. И она воспользуется этими чарами для того, чтобы околдовать своего мужа.


Седж бродил со скучающим видом среди своих гостей, разодетых в экстравагантные костюмы персонажей былых эпох. Маска скрывала недовольную гримасу, искажающую его лицо. Он прошел через огромный зал, украшенный цветочными гирляндами, и спустился в темный сад. Заслышав его шаги, мужчина и женщина, обнимавшиеся под кустом жасмина, тут же отстранились друг от друга. Седж почувствовал себя неловко. Черт побери, почему Джорджи не распорядилась, чтобы в саду повесили китайские фонарики? И в зале, кстати, было слишком мало свеч.

Он с нетерпением ждал окончания праздника. Уже близилась полночь, — значит, скоро начнут срывать маски. Погруженный в свои мысли, Седж направился в глубь сада.

Он думал о Джорджи. Конечно, он повел себя слишком жестоко, отвергая всякие попытки к примирению с ее стороны. Всю эту неделю он пребывал в ужасном настроении, но гордость не позволяла ему быть более человечным… Что ж, это еще можно исправить. Через пару дней они уедут в Глочестершир, и там их жизнь изменится в лучшую сторону. В его поместье они будут проводить целые дни наедине друг с другом, там вокруг Джорджи не будут вертеться другие мужчины. А он приходил в ярость, когда видел ее с другими мужчинами. Это мешало ему быть счастливым с ней. Если бы они могли всегда быть одни! Если бы он мог сделать ее своей узницей, никогда не выпускать за пределы своих сельских владений! Тогда бы он наконец обрел покой.