В Войланде жили: старая барыня — она не была тогда еще старой (сорока пяти или сорока шести лет) и прислуга. И маленькая девочка Эндри, всегда где-то шнырявшая.

Никто не заботился о ней, меньше всего — бабушка. Она росла как сорная трава. Люди звали ее Приблудной Птичкой. Это прозвище пустила в ход старая Гриетт, ключница. Приблудная Птичка — потому, что однажды ее сюда занесло точно снегом с неба. А также и потому, что она всегда пропадала. Всегда ее надо было искать. Ее находили у ручья, или на верхушке ольхи, или спящей в хлеву, в яслях у коров. Но скоро ее уже никто не искал. Осталось только имя: Приблудная Птичка.

Однажды она пришла к бабушке и спросила: «Что мне делать?»

У барыни не было времени для ребенка. Она уже стояла в амазонке, в высокой шляпе с длинным страусовым пером. Питтье, конюх, хлопнул в ладоши. Она вышла, вскочила на лошадь — ей надо было ехать на соколиную травлю цапель.

И она, смеясь, крикнула с седла:

— Что тебе делать? Иди — паси гусей!

Тогда ребенок побежал к конюшням.

— Чего ты хочешь, Приблудная Птичка? — спросил ее сторож конюшни.

— Я хочу гусей, — пожелала она, — и ты должен мне их дать.

Он не хотел, но девочка так настаивала, что он посоветовался с другими. Ничего нельзя было поделать! Ей должны были дать гусей. Так сказала графиня. Поэтому сторож вырезал ей длинный ивовый прут с несколькими ветвями и листьями у верхушки.

И она погнала гусей, тридцать семь крупных птиц и несколько утят, через двор замка, через ворота, через мост и через парк на луга.

Отныне она ежедневно пасла гусей. В кошеле, перекинутом через плечо, она носила свои бутерброды, которые ела, когда солнце стояло высоко на небе. Только к вечеру она возвращалась домой, бежала в хлев, пила свое молочко. Ей было тогда пять лет от роду, и бегала она босиком.

А бабушка смеялась.

Однажды летом, довольно поздно после полудня, она спала под ивами у ручья, где плавали ее гуси. Их пас старый гусак, которого она прозвала Филиппом. Он был ее добрым другом, с ним она делила свой обеденный хлеб.

Вдруг она испугалась. Горячее дыхание ударило ей в лицо. Она открыла глаза. Над нею — гигантская голова, коричневая, белая внизу, огромный рот, полный жестких зубов. Теплая пена капнула ей на лицо.

Она громко крикнула, ухватилась обеими ручками за мягкие ноздри, в страхе громко вцепилась. Лошадь отбросила назад шею, подняв девочку вверх. Тогда она отпустила руки, подпрыгнула и спряталась за ивовый пень.

— Филипп! — заплакала она. — Филипп!

Бешено шипя и свистя, пышущий гусак с распростертыми крыльями бросился на помощь и стал бить крепким клювом ногу лошади. В одну минуту сюда слетелись гуси из ручья и с откоса. Один молодой взлетел высоко и уцепился за лошадиную спину. Остальные били ее крыльями, гоготали, клевали, трещали. Лошадь испугалась, хотела встать на дыбы, прыгнула в сторону. Сидящий на ней потерял стремена и с большим трудом удержался в седле.

Но буря стихла так же внезапно, как и налетела.

Гусак был умница. Он быстро узнал лошадь. Это ведь была старая Лена, с которой она водил дружбу много лет. Лена, к которой он не раз приходил в конюшню, к ее стойлу, когда ему уж слишком надоедал его глупый гусиный народ! В одну секунду он сложил крылья, потер шеей о ногу кобылы, почти ласкаясь. Тотчас же прекратился и шум взволнованных гусей.

Наступил мир, точно ничего и не произошло. Только юный гусь еще раз взлетел к лошади, но Филипп отогнал его к ручью.

— Ну, выходи из-за дерева! — крикнул громкий голос.

Пастушка осмелела.

На старой Лене сидел белокурый мальчик, шестью годами старше ее. Ей он показался чрезвычайно большим.

— Это ты — Приблудная Птичка? — спросил он.

— Да, — прошептала она.

— Я — Ян, — сказал он, — твой двоюродный брат. Я приехал в Войланд на каникулы. Я должен доставить тебя домой, — так сказала бабушка.

— Нет, — ответила девочка, — я должна сторожить гусей. Я приду, когда будет вечер.

— Да уже вечер! — крикнул мальчик. — Взбирайся ко мне, босоножка.

Она осмотрелась и увидела, что солнце стоит уже низко. Так долго она спала…

Она подала мальчику свой прут и принялась за работу. Это было нелегко. Она карабкалась по передней ноге, держалась за гриву. Кобыла, повернув к ней голову, добродушно смотрела на девочку. Раза два она сваливалась вниз, но не сдавалась, делая все новые попытки. Правой рукой Эндри уцепилась за ремень стремени, левой — за гриву. Всадник подхватил и тянул ее вверх. В конце концов ей удалось залезть. Она сидела в седле по-мужски, запыхавшись, часто дыша. Но была рада, что счастливо взобралась. Рад был и мальчик. И старая Лена не меньше их. Никакая другая лошадь не позволила бы, конечно, так карабкаться на себя.

Ехали они очень медленно, спокойным шагом, который Лена так любила. Погонщица гусей вздыхала: нелегко ведь гнать гусей, сидя так высоко! Никогда бы они не вернулись домой, если бы не было Филиппа. Но он помогал, желая показать Лене свою власть над гусиным стадом.

Они были в конюшне. Мальчик вынул из кармана сахар. Девочка взяла кусочек — нет, она нисколько не боится большого зверя — и засунула свою ручку в его рот. Лена неодобрительно закачала головой — так ведь нельзя слизнуть сахар! Ведь она не груша, на которую взбираются дети!

Ян показал Приблудной Птичке, как это делается: кладут красиво на ладонь кусок сахара.

Снаружи во дворе кружился Филипп, не ушедший спать вместе со своим гусиным народом. Пришла серая кошка с мышью в зубах. Тотчас же Филипп оказался около нее, задержал ее и разыграл роль разгневанного и крайне испуганного. Кошка уронила мышь, которая немедленно оказалась в клюве у гусака. Он не признавал, что только кошки должны есть мышей.

— Покажи твои пальцы, — потребовал Ян. — Какие они у тебя грязные! И шею ты могла бы хоть раз вымыть. Кто смотрит за тобой?

— Катюша, — ответила Приблудная Птичка.

Мальчик громко закричал на весь двор:

— Катюша! Катюша!

Быстрой походкой к ним шла высокая девушка с волосами, как лен. Но мальчику казалось, что она идет недостаточно быстро.

— Беги же! — кричал он ей, — беги, лентяйка Катюша! Мигом, когда я зову!

Девушка побежала. Мальчик ей нравился.

— Возьми ее с собой, Катюша! — приказал он. — Приведи ее в порядок, надень чистое платье. Сегодня вечером она должна есть с нами за одним столом — так сказала бабушка. И посмотри на ее шею! Она три недели не мыта. Смотри лучше за ребенком. Руки, ноги — все. Слышишь, Катюша!

— Да, паныч, — отвечала служанка.

Ян пошел. Не оборачиваясь, он шел к замку. Обе смотрели на него с открытым ртом и вытаращенными глазами.

— Пойдем, Приблудная Птичка, — сказала Катюша и взяла малютку за руку.

Босоножка вырывалась и отбивалась.

— Нет, я не хочу, — кричала она, — не хочу и не могу, ты не должна вести меня за руку. Я могу сама.

Разве вела бы Катюша за руку его, кузена Яна? Не посмела бы этого! «Паныч» — называла она его.

* * *

За ужином они сидели только втроем за длинным столом в большом зале. Во главе стола — бабушка, с одной стороны — мальчик, напротив него — девочка. Она была очень чисто вымыта. Это стоило слез и упорной борьбы с Катюшей. Волосы были подстрижены, а сзади висели две перевязанные розовой ленточкой косички, так туго закрученные, что походили на мышиные хвостики. На ней было светло-зеленое, только что накрахмаленное и выглаженное платьице, царапавшее ей шею. Белые чулочки и черные ботинки жали ножки.

Бабушка смеялась.

Малютка сидела на высоком стуле. Носик ее едва виднелся над столом. Длинный Клаас Шиттекатте, прислуживавший им в белых нитяных перчатках на огромных лапах, из сострадания подложил под нее пару подушек. Он хотел порезать для нее мясо, но бабушка сказала:

— Оставь ее, Клаас, она должна сама справляться… Она справилась со всем, но это нелегко ей далось.

Ей ничто не нравилось на этом ужине, даже молочко. В коровьем хлеву оно было вкуснее.

* * *

Мальчик заявил:

— Я должен тобою заняться, так сказала бабушка! Приблудная Птичка кивнула головой и ждала. Они сидели вдвоем, согнувшись, в кустах.

Он не знал, как за это приняться. Наконец он спросил:

— Ты умеешь молиться?

Она снова утвердительно кивнула. Это она умеет, уже давно кто-то ее научил — да, мама! Но теперь она уже снова забыла.

Он подумал, но ничего подходящего не приходило в голову.

— По-моему, ты можешь и не молиться, — сказал он. — Я уже тоже больше не молюсь.

Затем он спрашивал, знает ли она сказки, и рассказывал ей все, что взбредало на ум. Все это шло через пень-колоду, но постепенно он втягивался и сочинял сам, если чего-либо дальше не помнил.

* * *

Однажды он сломал бело-красную повилику.

— На что она похожа? — спросил мальчик.

— На стакан, — ответила девочка. — Быть может, эльфы или карлики пьют из него.

— Может быть, — согласился он, — но я этого не слыхал. Это стаканчик Богоматери, и Богоматерь пьет оттуда. Иногда она выходит гулять. Ее начинает мучить жажда. Если ты ее тогда встретишь и дашь ей воды в ее стаканчике, она очень обрадуется и сделает все, что тебе угодно.

— Тогда пусть Она сделает, чтобы гуси не разбегались так далеко, — попросила девочка.

Мальчик засмеялся.

— Это она охотно сделает. Но, знаешь что, Приблудная Птичка, ты не должна быть такой строгой со своими гусями. Быть может, это — маленькие девочки, такие же, как ты, только заколдованные.

Эндри задумалась.

— Филипп — наверное, нет, — решила она.

— Нет, этот — нет, — согласился Ян. — Он для этого слишком проворен.