— Где этот молодой человек?

— Не знаю, — ответил врач, — но мы можем это легко установить. Он — танцор.

Доктор поднялся, подошел к газетной этажерке, принес несколько газет.

«Программа», — прочел Ян, — «Артист…»

Доктор Фальмерайер перелистывал длинные страницы с адресами уехавших артистов. Наконец он нашел фамилию.

— Вот, милостивый государь! — воскликнул он. — Читайте: «Иффи и Иво. С 1 сентября по 31 октября. Курорт Гомбург. Парк-Отель».

— Кто из них двоих? — спросил Ян.

— Иво, — засмеялся врач. — Иффи, вероятно, его партнерша. Если бы мы заполучили его — для новой партнерши — мы бы остались довольны.

* * *

На следующий день Ян Олислягерс спал долго. Он составил договор, отвез его в больницу, говорил там с главным врачом, вначале не желавшим и слышать об отпуске. Но Фальмерайер знал, чем его взять. Он упомянул, что больнице собираются подарить новый Цейсовский микроскоп, в котором бактериологический кабинет нуждается уже несколько лет. Ян тотчас же обещал подписать чек.

С Фальмерайером он сговорился на ближайшую среду. В промежутке съездил в Боцен и Меран — это было почти бегство. Он боялся гулять по Бриксену и встречать старых знакомых, оказывающихся совсем чужими людьми.

Спустя неделю его поезд ровно в полдень прибыл в Бриксен. Он смотрел в окно и искал Фальмерайера, который должен был поехать с ним вместе. Но врача на перроне не было. Вместо него к Яну подошел молодой человек и назвал его по фамилии. Когда Ян ответил утвердительно, юноша вскочил в вагон, вошел в отделение, быстро взял его ручной чемодан и сумку и через окно передал носильщику.

— Это ваши вещи, не правда ли? — воскликнул он. — То, что вы сдали в багаж, может ехать дальше. Мы сможем выехать только ночным поездом — так просил передать вам доктор Фальмерайер. У него сегодня еще две операции.

Они сошли с поезда. Ян оставил свои вещи на вокзале. Взглянул на своего спутника: это был красивый юноша, совсем молодой, с каштановыми вьющимися волосами и карими глазами.

— Вы, значит, молодой медик, — заговорил он с юношей, — из Вены, да? Скажите, вы уже сдали свои государственные экзамены?

— Два месяца тому назад, — усмехнулся молодой человек. — Разрешите представиться. Моя фамилия Прайндль. Я хотел бы сейчас же поблагодарить вас. Как я обрадовался, получив письмо доктора Фальмерайера! Я, знаете ли, никогда не выезжал из Вены, а теперь сразу на такое дело! Это великолепно! Только, извините меня, я должен немедленно ехать обратно в больницу, помогать при операции.

Он попрощался и пошел большими скользящими шагами, точно бежал на лыжах. Ян посмотрел ему вслед. От этого, по крайней мере, не услышишь никаких причитаний: он находит всю историю великолепной!

Ян медленно бродил по городу, внимательно всматривался в лицо каждого встречного. Искал сходства, но на этот раз, казалось, не было никого, похожего на знакомого. Он дошел до дворца князя-епископа, вошел туда, прошел через сады. Затем ему пришло в голову, что он мог бы сходить в собор посмотреть при дневном свете старую фреску Святой Скорби. Он пришел к крытой галерее. Она иначе выглядела теперь, при свете ясного октябрьского солнца! Ян медленно проходил по галерее, осматривая красивые стенные фрески. Затем вступил в коридор, который вел к собору, но дверей в часовенку не нашел. Вернулся обратно, пошел к другому углу крытого хода, но и там не было никакого коридора. Раза два он обегал эти места, затем пошел снова к крытому ходу и обратно. Было смешно, что при дневном свете он не мог найти часовни, которую нашел в темноте. В конце концов все это показалось ему слишком уж глупым. Он поднялся по лестнице с другой стороны крытого хода, ведущей в епархиальный музей. Поздоровался со старым музейным служителем, сидевшим за своей кассой.

— Послушайте, Кинигаднер, — сказал он, — оставьте вместо себя на несколько минут жену. Я не могу найти часовенку между крытой галереей и собором. Проводите меня, пожалуйста.

— О какой часовенке вы говорите? — спросил служитель.

— О той, которая находится справа от коридора, соединяющего поперечный проход собора со двором.

Старик покачал головой.

— Там нет никакой часовни.

Ян рассердился.

— Но неделю тому назад я сам там был. Думаю, что это часовня Иосифа. Внутри — ничего особенного, только современные произведения и несколько дюжин приношений по обету. Над входом — интересующая меня фреска со Святой Скорбью.

Служитель посмотрел на него, затем устремил глаза вдаль.

— Милостивый государь мой, во всем Бриксене нет другой Святой Скорби, кроме той, что висит в музее, наверху в третьем зале. Маленькая картина, вероятно, четырнадцатого столетия. Она доставлена из Греднерталя, может быть, из Сант-Ульриха.

Ян вспылил:

— Черт побери, Кинигаднер! Вы не разубедите меня в том, что я видел собственными глазами! И вы, наверное, согласитесь, что я способен отличить Святую Скорбь от козла. Быть может, вы сами не знаете различий между этими добрыми святыми!

— Я не знаю различий! — обозлился служитель. — Да я уже сорок лет ничего другого не делаю, только вожусь с церковным искусством! Хотел бы я знать хоть одного святого, история которого была бы мне неизвестна! Святая Скорбь — это была красавица, дочь старого языческого португальского короля. Она тайно обратилась в христианство. Отец хотел выдать ее замуж за одного молодого короля, тоже язычника. Об этом благочестивая девица не хотела и слышать. Она вообще не хотела выходить замуж, а тем более за язычника. Она хотела оставаться девственницей и посвятить свою жизнь Иисусу, жениху ее души. Но ее жестокий отец смеялся и сказал, что на другой же день она будет принадлежать язычнику, по своей воле или против воли. Тогда целомудренная девица начала молиться, чтобы Иисус избавил ее от грозящего ей позора. В конце концов она легла и уснула. На следующее утро пришел ее отец с женихом-язычником. Они нашли благочестивую девицу тихо спящей в ее постели. Но Иисус Христос сделал с нею великое чудо. Он превратил ее в мужчину и приказал, чтобы у нее выросла большая черная борода. Тогда ее отец-зверь озлобился, велел во дворе своего замка воздвигнуть крест и прибить к нему свою собственную дочь. Она умерла смертью мученицы. Ну-с, милостивый государь, знаю я легенду о Святой Скорби?

— Отлично, отлично, папаша Кинигаднер. Вы прекрасно знаете! — разгорячился Ян. — Но то, что целомудренная девица из Португалии, собственно, родом с Нила — этого вы не знали, а? То, что ее звали Кумернис[5] и она была египетской богиней? Ее изображали с распростертыми крыльями, лежащими на предплечьях, что на вымытых стенных картинах выглядело как перекладины креста. Поэтому-то ее можно было вполне спокойно из языческого мира перенести в христианство, хотя и с понижением из божества в простую святую. Но все это — ученый хлам, и вы мне не поверите. Поэтому перестанем ссориться. Сведите меня в часовню, и я укажу вам над дверью Святую Скорбь, которой вы, кажется, никогда не замечали, как вы ни стары. Покажу вам славную святую и ее благочестивого маленького скрипача, которому она бросила свой золотой сапожок!

Он полез в карман, достал двадцатишиллинговую монету и сунул ее служителю. Старик взял ее и долго рассматривал. Его голос прозвучал грустно:

— Австрийское золото, золото из Вены! — пробормотал он. — Если бы оно снова получило у нас хождение!

Он поблагодарил, встал и спустился вместе с Яном по лестнице через крытый ход.

— Откуда вы шли? — спросил он.

— Оттуда, из собора, — показал Ян. — потом через этот ход во дворе.

— А где находится дверь? — спрашивал старик. — Где ваша часовня?

— Она была направо, — настаивал Ян. — Дверь была открыта. Но, может быть, я шел другим коридором.

Служитель покачал головой.

— Между собором и крытой галереей нет никакого другого сообщения.

Он взглянул на своего спутника. Казалось, что он вдруг догадался. Хитро блеснув глазками, он продолжал:

— Скажите-ка мне, когда вы нашли часовню и Священную Скорбь?

— Ровно неделю назад, — твердо заявил Ян. — Около семи часов я зашел в собор, слушал игру органиста. Когда он кончил, я сидел еще некоторое время, а затем нашел соборную дверь закрытой. Это могло быть около трех четвертей десятого. Я вышел отсюда из поперечного прохода через коридор во двор, а потом из музейных ворот на улицу.

Старик кивнул головой, лукаво усмехнувшись.

— А до того? Где были вы до того, многоуважаемый господин? Подумайте! Не сделали ли вы маленькой прогулки в эту прекрасную осеннюю пору? Не ходили ли к Торггельну? Вы ведь знаете, что это такое? А там, может быть, выпили немножко больше, чем следует, хорошего свежего вина. Оно ведь коварно: сначала ничего не замечаешь, а потом начинает действовать внезапно. Тогда вы зашли в собор, под музыку нашего органиста вздремнули. И, наконец, наполовину во сне, наполовину в блаженном состоянии от молодого вина, вышли из собора и открыли в тусклую ночь никогда не существовавшую часовню и прекрасную фреску Святой Скорби вдобавок.

— Но я не пил ни капли, — воскликнул Ян, — ни единой…

Он остановился. Какой смысл уверять служителя, что он был трезв, как монашенка?! Старик все равно не поверит. Одно было несомненно: часовни не существовало, картина бородатой женщины ему лишь пригрезилась.

Он молча шел рядом со служителем. Пригрезилось? Что-то проснулось в подсознании, ожило из мира затаенных желаний. Разве он не работал над тем, чтобы превратить женщину в мужчину, сделать чудо, происшедшее с дочерью языческого короля? Он засмеялся. Вырастет ли у его кузины Эндри также такая длинная черная борода?

Он пожал старику руку.

— Благодарю вас, Кинигаднер, до свиданья!

Служитель спросил:

— Не желаете ли вы взглянуть в музее на икону Скорби? Это не произведение художника, а простая крестьянская работа. Все же…