Проходя по роскошному фойе одного из самых престижных отелей Нью-Йорка, Роза всячески старалась убедить себя, что ей хочется отыскать спою койку в Христианской Ассоциации. Алек что-то пробормотал, чего она не смогла разобрать, роскошной даме-администратору, а потом за несколько секунд они взлетели к небесам на скоростном лифте. Алек с улыбкой ожидал ее реакции.

— В Нью-Йорке все происходит быстрее, — объяснил он. — Как ты сама скоро убедишься.

Коридорный отнес чемоданы Розы в просторный, роскошный номер, где господствовала огромная кровать, и быстро удалился со щедрыми чаевыми. Алек откинулся на диванчик, закинув руки за голову. Казалось, он чувствовал себя как дома.

Роза, не желая заговаривать первой, долго снимала плащ. Огромный гардероб занимал одну из стен номера; отодвинув дверцу в сторону, она протянула руку, чтобы достать вешалку. Но так и застыла с вытянутой рукой.

— Что тут в гардеробе делает твоя одежда? — поинтересовалась она ледяным тоном.

— Не жадничай, Роза. Я оставил тебе очень много места.

— Не хочешь ли ты сказать, что это твоя комната?

— Конечно же, моя. Просто так будет дешевле, если мы будем жить тут вместе. Я ведь не печатаю деньги, как тебе известно.

— В «Конноте», — холодно заметила Роза, с ужасом понимая, что ее слова звучат абсурдно, — у тебя была квартира.

— С тех пор я стал гораздо подлее. Нет, Роза, боюсь, что тебе негде спрятаться. Только ванная, да и то она не запирается. — Казалось, его невероятно забавляет ее растерянность.

— Это твоя очередная игра?

— Ну уж кто бы говорил об играх! Сама обладательница олимпийской золотой медали. — Его глаза лениво насмехались над ней. — А ты переменилась, Роза, — продолжал он. — Мне нравится твой новый стиль. Намного сексуальнее. И гораздо больше тебя самой.

Роза присела, спрятав в ладони лицо.


— Ладно, — признала она глухим образом. — Ты выиграл. Ты этого добивался, Алек? Поскольку что бы то ни было, нельзя ли поскорее разделаться с этим и забыть? Я страшно устала.

— Хорошо, я всегда предпочитаю бороться нечестными средствами, когда это возможно, — ответил он просто. — Ты ведь любишь разные игры, Роза. Давай сыграем в такую игру, в какую мы еще не играли. Очень интересную. Она называется «говори правду». Мы по очереди будем задавать друг другу вопросы. Правила таковы: во-первых, ты обязана ответить, и, во-вторых, — и это немножко трудно, — ты не должна лгать. Поняла?

— Все это действительно так уж необходимо? — слабо вздохнула Роза, стараясь изо всех сил копировать его хладнокровие. Ей совершенно не понравились условия игры. — Почему бы нам обоим не произнести монологи, соответствующие роли каждого из нас, а потом расстаться друзьями? У меня вовсе нет желания обнажить свою душу. Все случилось уже так давно, Алек. Начнем ворошить прошлое — откроются старые раны. Я не вижу в этом смысла.

— Раны никогда не заживут, — сухо заметил Алек, — пока они не обработаны. Почему бы не пойти один раз на сотрудничество с противником, Роза? Если тебе так уж хочется покончить с этим раз и навсегда, как ты говоришь, зачем растягивать агонию своим упрямством?

Роза сидела молча, закусив губу.

— Ладно, — согласилась она, наконец, — если только первый вопрос будет за мной.

— Давай, — терпеливо согласился он. — Мне нечего скрывать.

— Откуда ты узнал, что я приеду сюда? — выпалила она. — Поскольку если Билл Поллок…

— Поскольку я подписывал чек на твой авиабилет и твое обучение у Финделстайна. И я заплатил также за некую Вирджил М. Спиретти III, либо что-то в этом роде, чтобы заполнить место, оставшееся у Гоуэра после твоего отъезда.

— Ты?

— Деньги за обучение не растут на деревьях, моя сладкая. Поллок вытягивает финансы со страстью торговца подержанными автомобилями. Он всегда клянчит у меня деньги для финансирования своих очередных любимцев среди начинающих художников. Неудивительно, что он такой мой преданный поклонник. А я, разумеется, имею право знать имена осчастливленных мною талантов. Вот почему ему пришлось нарушить данную тебе страшную клятву.

— Да, но…

— Время, — перебил ее Алек. — Сейчас моя очередь. Итак, почему ты солгала мне о своей беременности?

— Я не знаю, — еле слышно промямлила Роза.

— Не увиливать! — рявкнул Алек.

— Потому что… потому что… я боялась, наверное. Боялась, что поддамся тебе. Что ты сделаешь мне больно. Что станешь презирать меня еще больше, если я не найду ответа на все те ужасные вещи, которые ты сказал. Я не собиралась лгать. Сработал инстинкт самосохранения. Это было единственным оружием, которое пришло мне тогда в голову. — Ее голос перешел в шепот. Осознав, что Алек внимательно смотрит на нее, она поняла что он не собирается как-то отвечать на ее слова. Он ждал следующего вопроса.

— Почему ты не увиделся со мной, когда узнал про Найджела и Аймоджин?

— Мне хотелось, — хладнокровно ответил Алек, — дать тебе дозреть. Я знал, что тебе не понадобится много времени, чтобы все понять. Я навел несколько конфиденциальных справок, поэтому кое-что знал. Старый добрый Чарлз всегда был моим любимым дядюшкой. Ну как, провела несколько бессонных ночей, Роза? Надеюсь, что да. Боялась, что я появлюсь на свадьбе, посылая проклятья, словно злая фея? Нет, все это были не самые важные вопросы. Соскреби их с холста. Что мне действительно хочется знать, так это то, почему ты сама не вышла за Найджела замуж?

— Потому что ты пристыдил меня. — Игра становилась проще, как с изумлением обнаружила Роза. Она почувствовала странное, извращенное облегчение от разговора. — Я в самом деле невероятно люблю Найджела, всегда любила, но тут поняла, что злоупотребляю им, что с моей стороны нет искренности. Это была его идея насчет женитьбы. Так или иначе, но в то время я не отвечала целиком за свои поступки. Верь или не верь, но я не такая сука, за какую ты меня принимаешь.

Алек не счел нужным разуверять ее. Лицо его казалось непроницаемым. Роза нарушила молчание, задав очередной вопрос.

— А почему ты приехал в Нью-Йорк?

— Чтобы вернуть тебя назад.

Его слова прозвучали со зловещим спокойствием, после них последовала долгая пауза. Тишина дрожала от ожидания.

— Если бы я сказал, «Можешь идти, Роза», ты бы ушла?

Мелкая дрожь перешла в приступ крупной дрожи. Что же с ней произошло? Почему она не надела плащ и не ушла подобру-поздорову? Что это было — инерция, глупость, мазохизм? С трудом она обрела дар речи.

— Нет. А ты хотел бы, чтобы ушла?

— Нет, не хотел бы. Ты веришь мне, Роза? — Его голос стал близким, ласкающим, полным соблазна, осязаемым, словно прикосновение; глаза засверкали, ослепляя ее: лазурные океаны, полные понятного ей смысла, они подбрасывали ее, беспомощную, на бурных волнах намеков, накрывали ее с головой, не давали дышать, топили.

— Да. — Слово прозвучало чуть слышно. — Игра еще продолжается? — осведомилась она слабым голосом. Ее силы были на исходе.

— Да. Финальный круг.

И, наклонившись вперед, он вытащил ее из кресла и поставил на ноги.

— Последний вопрос, — говорил он, расстегивая пуговицы на ее платье, — таков. И если в ответ я услышу нет, то больше никогда не стану просить играть со мной снова. — Роза почувствовала, как ее креп-джерси скользнуло на пол. — Будет проще, — шепнул Алек, — если ты мне поможешь.

Она стала возиться с пуговицами на его рубашке. Его грудь пылала под ее руками, курчавые, золотистые волосы щекотали кончики ее пальцев.

— О, Роза, — внезапно простонал он, и его голос дрожал. — Боюсь, что забуду про все свои принципы.

Они стояли в нескольких дюймах от кровати. Рола отбросила логику, осторожность и страх перед будущим. Никакая боль, которую он мог ей сейчас причинить, не могла быть хуже того вакуума, что жил в ней столько месяцев. Подобно обреченному на казнь человеку, она решила наслаждаться своим последним пиром. Ее рассудок расщепился между настойчиво нарастающим в ней желанием, так долго не находившим себе выхода и сейчас грозившим утопить ее, и каким-то отстраненным спокойствием, тихим, ровным голосом, который говорил: «У меня нет выбора. Я делаю так, потому что в этом мое единственное спасение».

На этот раз ей не пришлось беспокоиться насчет своей неопытности. Алек торопился. Его желание было опаляющим, неотвратимым. Ее это радовало. На сомнения не оставалось времени. Ее кожа пылала от лихорадочной страсти его поцелуев. Ее чувства напряглись в ожидании. Лишь когда до ее слуха донесся ее собственный непроизвольный крик от внезапной, острой боли, которая так быстро забывается, она на миг вынырнула в реальную жизнь, а в это время тело Алека на мгновение напряглось, а его глаза заглянули, пораженные, в ее глаза. И затем она поплыла в упоительном восторге, когда в его любви появилось еще больше нежности и томления. Она распахнула крылья и полетела вместе с ним поверх всех барьеров, что отделяли их, а затем мягко опустилась на покой. Она не поняла, что по ее лицу струятся слезы, пока Алек не утер их.

Как ни удивительно, но она заснула, утомленная долгим перелетом, эмоциональным изнеможением и физическим чувством освобождения. Просыпаясь, еще сонная, она услышала знакомые звуки голоса Алека: он пел, принимая душ. Какой замечательный у него голос, сладко подумалось ей. Мелодия была «Жизнь и роза». Легкий стук в ребра напомнил ей, что назад пути уже нет. Впереди, как она надеялась, лежала полоса счастья, хотя и не всегда безоблачного, пока в конце концов он не устанет от нее, как, по его словам, это всегда с ним бывало. Она выбросила эту возможность из своего сознания. Теперь она уже взрослая женщина и все переживет.

Она робко подкралась на цыпочках к двери ванной, которая была приоткрыта. Он уже выключил душ, и за дымчатым стеклом они увидела очертания его высокой, мускулистой фигуры.