Кассия стала припоминать те редкие беседы с отцом, которые случались, когда он не напивался до животного состояния и вел себя с ней относительно вежливо. Но странно: она ничего так и не вспомнила, словно эти разговоры были навсегда вычеркнуты из ее памяти.

Отложив карандаш, Кассия внимательно и критически посмотрела на то, что у нее получилось. Взгляд ее застыл на рисунке. Оказывается, пока ее мысли были заняты отцом и его письмом, рука продолжала уверенно рисовать, но уже независимо от воли Кассии.

Поначалу она думала изобразить малыша, которого видела сегодня утром. Ребенок играл со щенком на улице под окнами ее спальни. Детский смех, который привлек поначалу ее внимание и заставил подойти к окну, таким теплом отозвался в ее душе, что она решила попробовать выразить свое чувство на бумаге.

Но, оказывается, она нарисовала нечто совсем другое. Рука ее, помимо воли, вывела прекрасное обнаженное тело лорда Рэйвенскрофта. Рисунок был выписан до последней детали: линии талии и бедер, мышцы спины, ямочки на ягодицах, широкие мускулистые плечи… Все, что она тогда увидела своими глазами, прочно отложилось в памяти и теперь было отражено на бумаге.

Интересно, что скажет Уинифред, если вдруг случайно наткнется на этот рисунок среди прочих? Наверное, ничего, разве что неодобрительно поцокает языком, давая понять, что хозяйке не пристало делать столь неприличные наброски. Нельзя рисовать обнаженных мужчин, какими бы красивыми ни были их тела.

Будет лучше всего, если Уинифред вообще не увидит этого рисунка.

Кассия взяла его со стола и уже хотела было смять в комок и швырнуть в огонь, но передумала. Что-то заставило ее вновь внимательно посмотреть на рисунок. Это была хорошая работа, и она знала, что ею можно гордиться. Вне зависимости от того, что именно было изображено. Для того чтобы Уинифред не увидела рисунка, его вовсе не обязательно выбрасывать. Кассия будет держать его только для себя. Открыв верхний ящик стола, она сунула набросок на самое дно, спрятав под стопкой бумаги для рисования и коробкой с запасными карандашами. Задвинув ящик, она повернулась к окну.

Было еще рано, но туман, который по утрам обычно тянулся вдоль улицы, рассеялся сегодня очень быстро, и в окно заглянуло необычно теплое для поздней осени солнышко. Перед тем как сесть за стол. Кассия несколько приоткрыла окно, чтобы впустить в комнату свежий утренний воздух и бодрящий ветерок.

Она вновь вспомнила о документе и задумалась о том, где же он все-таки может быть. Где-нибудь в доме, где она еще не смотрела. Она уже в который раз осмотрела отцовскую спальню, но ничего там не нашла. Нужно было вернуться в кабинет и снова поискать, но Кассия избегала заглядывать туда, ибо знала, что войти в ту комнату — значит, вновь вспомнить все, что произошло, а эти воспоминания и так не давали ей покоя по ночам.

В то же время она понимала, что без этого документа ей не удастся доказать свою невиновность.

Кассия вышла из спальни и, приблизившись к двери отцовского кабинета, задержалась перед ней. Она понимала, что это глупо, и все-таки боялась, что, открыв дверь, увидит отца, сидящего за столом со своей тростью в руке, поджидающего ее…

Кабинет располагался на первом этаже в конце узкого коридорчика, ведущего к лестнице. Рядом — под самой лестницей — была еще только маленькая кладовка.

Но почему же у нее такое ощущение, будто она стоит пред вратами ада?

«Бояться нечего», — сказала она себе, решительно берясь за ручку двери и, глубоко вздохнув, открыла ее.

— Привет, Кассия, — неожиданно раздался чей-то голос изнутри.

Кассия вздрогнула от ужаса. Отнюдь не сразу до нее дошло, что это не отец, а Джеффри. Кузен сидел за отцовским рабочим столом в костюме из ярко-синего сатина, который резко и нелепо выделялся на общем сумрачном фоне комнаты.

«А он неплохо здесь устроился», — мелькнуло у нее в голове.

Он сидел, закинув ноги на стол и держа в руке бокал с отцовским бургундским. Сидел как хозяин. Страх стал уходить, когда она поняла, что в действительности ее пугает не сам вид этой комнаты, а лишь воспоминания о том, что в ней произошло.

— Клайдсуорс не передавал, что ты решил навестить меня.

Джеффри допил вино и с шумом поставил бокал на стол. По этому движению Кассия поняла, что он сегодня начал прикладываться к бутылке задолго до того, как пришел сюда.

— Он ничего не смог передать, вероятно, потому, что не знает о том, что я здесь. Когда я пришел, его не было поблизости. Поэтому я решил войти без церемоний. Не забывай о том, что я по-прежнему остаюсь членом этой семьи. Я единственный живой Монтфор, если не считать тебя. И не нуждаюсь в особом приглашении для того, чтобы посетить семейное гнездо. Тебе нужно уволить этого жалкого старика Клайдсуорса, Кассия. Лично я уволил бы, если бы…

Джеффри умолк на полуслове, задумчиво уставившись в рисунок на ковре. После некоторой паузы он, однако, заговорил вновь:

— Он, этот твой Клаудсуорс, все время смотрит на меня такими глазами, как будто хочет сказать, что я ничтожный деревенщина. В прошлый раз, когда мы к тебе заходили, он провожал меня такими глазами, словно он хозяин дома… Дома, который по праву должен был принадлежать мне.

Кассия нахмурилась. У Джеффри все больше начинал заплетаться язык, и тон, которым он говорил, был неприятен.

— Извини, Джеффри. Мне сегодня нездоровится, и я…

— Да, бедняжка Кассия, твоя головка, должно быть, трещит от осознания того, в каком затруднительном положении ты столь неожиданно оказалась: каким образом потратить все эти денежки, отцовские денежки, перешедшие к тебе. Денежки, которые по праву должны были перейти ко мне.

— Джеффри, я и мысли не допускала, что отец решит вопрос о наследстве подобным образом. Мы узнали об этом вместе со слов мистера Финчли. И меня его сообщение поразило не меньше, чем тебя. Ты же знаешь, что мне это было не нужно. Если бы у меня было право выбора, я предпочла бы, чтобы наследником считался ты.

— Да-с, но, увы, я не являюсь наследником благодаря твоему чертовому папашке и его предусмотрительности.

Джеффри поднялся и, закручивая тонкий ус, обогнул стол.

— Он посчитал меня недостойным стать его наследником, хотя по праву именно я должен был им стать. «Предполагаемый наследничек…» Вот как он отзывался обо мне — перед своими приятелями, будто уже заранее знал, что лишит меня моих прав. Впрочем, конечно, знал! Твой отец уже тогда знал, как поступить, чтобы в последний раз как следует меня унизить.

— Джеффри, я…

— Я один остался в этой забытой Богом стране на все годы военного лихолетья, ухаживал за ним, исполнял все его капризы, И все это, пока ты и твоя шлюха-мать разъезжали по всей Европе вслед за своим королем и его двором. А он, достопочтенный маркиз Сигрейв, посчитал, что я недостоин быть его наследником. И тогда он выбрал в наследницы тебя, свою дочь, которую почти не видел в своей жизни и рождения которой не желал. Он даже не оставил мне своих карманных часов в качестве жалкой подачки, хотя прекрасно знал, что они мне всегда нравились.

— Его часы? Тебе нравились его часы? Да, ему, конечно, следовало оставить тебе что-нибудь в этом роде…

— А он ничего мне не оставил! Он сделал из меня посмешище перед всем честным людом, а ты, его дочь, которая скорее всего и угробила его, сорвала главный куш!

Этот разговор уже начал ее утомлять.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я теперь уже ничего не могу поделать с этим прошением? Даже если я решу никогда не выходить замуж — а именно таково мое твердое намерение, — наследство все равно не перейдет к тебе. Никогда. Так что, если ты пришел сюда за тем, чтобы попытаться найти какой-нибудь способ…

— Я пришел сюда, дорогая кузина, потому что мне нужны деньги.

Джеффри уставился на Кассию, напряженно ожидая от нее ответа.

— Конечно, твои пятьдесят фунтов. — Кассия подошла к столу. — Я прямо сейчас напишу записку мистеру Финчли и прикажу ему незамедлительно выдать тебе твое содержание.

— Пятьдесят фунтов? Галантерейщик не возьмет их даже в качестве первого взноса в счет моего долга!

Кассия быстро оглянулась на дверь. Она поняла, что Джеффри становится неуправляемым и оставаться с ним наедине опасно.

— Ищешь своего ангела-хранителя лорда Рэйвенскрофта? Скажи, дорогая кузина, как это тебе удалось сделать из лорда мальчика на побегушках? — Джеффри, заметно пошатываясь, стал надвигаться на нее. — Впрочем, это глупый вопрос! — воскликнул он со смехом. — Все очевидно, не так ли? Бьюсь об заклад, что ты унаследовала некоторые способности своей мамаши, ее талант к убеждению! Это у тебя в крови. Всем известно, что ты расточаешь свои ласки по адресу нашего короля. О, только этого мужчину ты допускаешь меж своих невинных ножек! Но, может быть, пришла пора попробовать тебя и твоему кузену Джеффри?..

Он еще ближе подошел к ней.

— Если ты сделаешь еще хоть шаг, Монтфор, тебе придется попробовать моей шпаги.

Джеффри замер на месте, мгновенно протрезвев, словно его окатили из ведра ледяной водой. Кассия увидела через его плечо вошедшего в комнату Рольфа. Он вытащил шпагу из ножен, и клинок, уткнувшийся Джеффри в спину, блестел на солнце.

Наступила немая сцена.

Наконец Рольф обошел вокруг Джеффри и сунул шпагу обратно в ножны:

— Будь спокоен: если ты попытаешься сделать какое-нибудь резкое движение, я вытащу ее снова и проткну тебя, как свинью, ты и глазом моргнуть не успеешь.

Джеффри устремил на Рольфа испепеляющий взгляд, но промолчал. Он продолжал стоять на месте как вкопанный.

— В следующий раз когда тебе захочется навестить леди Кассию, ты объявишь об этом заранее, как это заведено. И, если она сочтет нужным уделить тебе несколько минут своего времени, ты придешь и будешь обращаться с ней, как с леди.

Рольф так посмотрел на Джеффри, что тот увидел в его глазах свою смерть.

— Кигман, проводи господина Монтфора до двери. Грум вышел вперед и взял Джеффри под локоть. Тот вырвался: