— Мне очень жаль, — потрясенно проговорила она, взяв его за руку. Лицо Амелии было мертвенно-бледным. — Как же тебя вообще угораздило впутаться в подобные интриги, Саймон, когда у тебя есть дети, которым ты так нужен? Выходит, ты и в самом деле беззаветный патриот?

Он выдернул у нее свою руку. В конечном счете Амелия все-таки осудила его.

— У меня было множество причин принять предложение Уорлока три года назад, когда он впервые обратился ко мне, и патриотизм оказался лишь одной из них. — Саймон взглянул Амелии в глаза. — Большинство моих причин были эгоистичными.

— Я в это не верю.

— Мои причины были эгоистичными, — повторил он.

— Ты любишь своих детей, — твердо произнесла Амелия. — Не могу себе представить, что ты мог вот так пожертвовать своими отцовскими чувствами!

— Я никогда не был хорошим отцом, — веско изрек Саймон, удивившись, как хладнокровно он это произнес. — Я держался от них на расстоянии, чтобы избегать Элизабет, совершенно не думая о том, что мои сыновья нуждаются во мне. Я успокаивал себя тем, что она была превосходной матерью и мое присутствие не имело значения.

Саймон равнодушно подернул плечами, но его сердце мучительно колотилось. Он продолжил:

— Уорлок предоставил мне благоприятную возможность найти оправдание моему длительному изгнанию из семьи, которое я и не думал нарушать. Почему бы мне было не принять это предложение?

Слезы наполнили глаза Амелии, и она снова взяла его за руку.

— Мне очень жаль, что твой брак не быт благополучным, Саймон. Мне кажется, что в противном случае ты никогда не отправился бы во Францию и мы бы сейчас не волновались, что французские агенты узнают о твоей работе на англичан или произойдет нечто худшее.

— И ты ведь действительно так думаешь! — удивленно воскликнул Саймон. Самоотверженная добродетель Амелии не переставала поражать его.

— Конечно, я так думаю. Саймон, насколько велика грозящая тебе опасность? Ты боишься только французов?

Саймон знал, что не может ответить Амелии честно. Он не хотел пугать ее еще больше.

— В данный момент мне не грозит никакая опасность, Амелия, поскольку Журдану полностью доверяют.

Амелия пронзила его долгим взглядом:

— Они уже сажали тебя за решетку.

Сердце Саймона оборвалось.

— Я своими ушами слышала, как Уорлок сказал, что ты не сможешь служить ему на совесть, если тебя схватят и снова отправят в тюрьму.

Саймон втянул в легкие побольше воздуха. Амелия была слишком умна, чтобы пытаться сбить ее с толку.

— Не стоит все время опекать меня, — сказала она, заметив его смятение. — Мы вместе находимся в этой сложной ситуации, и я — не дурочка. Я не хочу больше оставаться в неведении.

— Нет, ты не дурочка, Амелия, — сказал он. И сознался: — Да, они посадили меня в тюрьму.

Амелия казалась такой тихой, такой спокойной…

— Что произошло?

— Не имеет значения.

— Это имеет значение — это имеет значение для меня. Поэтому, пожалуйста, скажи мне, почему тебя посадили в тюрьму во Франции. Они поняли, что ты — англичанин?

Саймон облизнул пересохшие губы, мысли лихорадочно заметались у него в голове. Он мог опустить часть правды, но никогда не солгал бы Амелии, даже если она только что своим предположением дала ему блестящую возможность сделать это. Откашлявшись, он вновь обрел дар речи.

— Нет, они так и не обнаружили, что я — англичанин, — начал он. — Они продолжают принимать меня за моего кузена Журдана. Я совершил ужасную ошибку, Амелия. В прошлом ноябре я вернулся в Лондон, чтобы увидеть своих сыновей, потому что у Уильяма был день рождения. Я оставался в городе всего два дня. Но с того момента, как я высадился на берег в Бресте, стало очевидно, что за мной следят. Спустя три недели меня арестовали, обвинили в государственной измене и бросили в парижскую тюрьму. — Его голос неожиданно дрогнул. Саймон в мельчайших деталях вспомнил ту ужасную камеру и не нашел в себе сил продолжить.

Многотысячная толпа заполнила площадь.

Он сжимал железные прутья решетки, выглядывая наружу, вне себя от страха и отвращения.

И вдруг за его спиной раздались шаги. Он напряженно замер. Неужели они пришли за ним?

Толпа оглушительно ревела… снова. Острое лезвие только что получило еще одну жертву…

И запах крови ощущался повсюду.

С грехом пополам Саймон нашел в себе силы вернуться к рассказу:

— Мне предстояло перехитрить их — или отправиться на гильотину. Я должен был убедить их в том, что на самом деле являюсь Журданом — и что собираюсь отправиться в Лондон и навестить там своего кузена Сент-Джаста, а заодно и заполучить ценную информацию, которая поможет французам выиграть войну.

Теперь он снова боялся поднять глаза на Амелию.

Она привлекла Саймона к себе, прижав его лицо к своей груди. Потом ласково, словно он был ребенком, поцеловала в макушку.

— Теперь все хорошо. Ты — здесь, со мной, с детьми. Ты никогда больше туда не вернешься, и тебе не в чем оправдываться. Ты поступил так ради того, чтобы выжить, Саймон. Я понимаю.

Неужели она действительно понимала? Саймон не хотел от Амелии ничего, только ее понимания, но он даже не думал, не предполагал ни на мгновение, что она постигнет всю предопределенность его выбора. Он знал, что должен взять себя в руки.

Саймон сел прямо, словно собравшись с духом, и приобнял Амелию.

— Я не хочу, чтобы ты волновалась. Не хочу втягивать тебя в мои дела. Ты должна забыть обо всем, о чем узнала сегодня, Амелия.

— Теперь я волнуюсь еще больше, чем прежде, — прямо заявила она. — И я хочу помочь тебе, Саймон, а не прятать голову в песок, как страус.

— Мне помогает Уорлок. Никто не сделает этого столь же блестяще.

— Но ты не доверяешь ему полностью — так же, как и я.

Саймон твердо решил не лгать Амелии, поэтому не стал возражать. Но заметил:

— Уорлок абсолютно прав в одном. Вы с детьми должны вернуться в Корнуолл, пока никто не узнал правду о наших отношениях и не вздумал использовать тебя против меня.

Ее глаза изумленно распахнулись.

— Я никуда не поеду. Я не оставлю тебя здесь. В этой битве мы будем сражаться вместе.

Его сердце наполнилось любовью.

— В этой битве я буду сражаться один.

— Нет, я тебе этого не позволю! Когда ты снова попытаешься встретиться с французским агентом?

— Я не намерен делиться с тобой подобной информацией! — отрезал Саймон.

— Но ведь встреча состоится, не так ли? Я прекрасно слышала тебя и Уорлока, Саймон. Предполагается, что ты передашь им сведения о наших войсках. Именно это сказал Уорлок, ведь правда?

Саймон почувствовал, как кровь отлила от лица.

— Амелия, ты должна забыть все, что слышала!

— Как я могу это забыть? Ты собираешься встретиться с каким-то французским шпионом здесь, в городе, и если он догадается, что ты — не тот, за кого себя выдаешь, он может убить тебя!

Саймон привлек Амелию ближе.

— У моего связного нет ни малейшего повода для подозрений. Так что ты сейчас напрасно волнуешься. Я играю в подобные шпионские игры больше двух лет, Амелия, и успел накопить немалый опыт по части обмана.

— Я так боюсь, — прошептала она. — И я хочу помочь — всем, чем только могу.

— Ты уже помогаешь. По крайней мере, я знаю, что дети — в хороших руках. Ты даже не представляешь, как много значит для меня твоя преданность.

Амелия улыбнулась, и в этот самый момент из глубины коридора донесся плач Люсиль.

Она выскользнула из кровати, расправила юбки и подошла к висевшему над комодом зеркалу.

Саймон задрожал, чувствуя, как душа наполняется ответной любовью и невероятной благодарностью. Он с нежностью наблюдал, как Амелия поправляет растрепавшиеся волосы. Она была самой отважной и решительной женщиной, которую он когда-либо знал, и он не уставал признаваться себе, как сильно ее любит. Саймон не знал, сможет ли пережить, если с ней что-нибудь случится. В любом случае он должен был позаботиться о безопасности Амелии и детей.

Люсиль продолжала плакать. Улыбнувшись Саймону, Амелия поспешила прочь из комнаты.

Саймон медленно встал, поднял с пола свой помявшийся сюртук. Рано или поздно встретиться с Марселем наверняка придется, подумал он. Ну а пока нужно было отправить переданную Уорлоком информацию через курьера. Волна страха захлестнула Гренвилла. Оставалось только молиться, чтобы Кобург собрал для вторжения союзников во Фландрию всего сорок тысяч солдат. И все-таки эта цифра казалась пугающе низкой.

Уорлок был умен, и он нуждался в Саймоне. Саймон встряхнул свой сюртук и надел его, отметив, что Люсиль перестала плакать. Подойдя к зеркалу, он заново заплел волосы в косу. Лицо его по-прежнему было бледным, за исключением двух ярких пятен румянца на щеках и невероятно яркого блеска в глазах. Сердце Саймона отчаянно колотилось. Он понадежнее заправил рубашку в бриджи. Суровая реальность возвратилась, с удвоенной силой начав терзать его.

Уорлок был прав, когда сказал, что Амелия теперь слишком много знает. Поэтому для нее не существовало ни единой возможности оставаться в этом доме под одной крышей с Саймоном, тем более сейчас, когда они стали любовниками.

Саймону необходимо было отправить Амелию подальше из города — он должен был отказаться от нее, чтобы обеспечить ее благополучие и безопасность.

Сердце мучительно заныло. Саймон поправил кровать и, подойдя к двери, выглянул наружу. Коридор был пуст, Гренвилл поспешил выйти из спальни Амелии и бросился вниз по коридору. Но, проходя мимо детской, вдруг замедлил шаг. Саймон заглянул в комнату и увидел Амелию, которая стояла в центре детской и укачивала Люсиль на руках.

Сердце Саймона неистово заколотилось, и он остановился на пороге. Никогда еще ему не доводилось видеть столь прекрасной картины. Саймон вдруг остро осознал, что Амелия нуждается в собственном ребенке, — и понял, что хочет стать отцом этого ребенка.