— Амелия простодушна, несмотря на свои годы. — Глаза Лукаса грозно вспыхнули. — Она всегда будет безоговорочно верить на слово каждому — даже вам. И в довершение всех бед вы потеряли жену и глубоко опечалены. Поэтому она сочувствует вам, независимо от того, как черство и неуважительно вы обошлись с ее чувствами десять лет назад! И я знаю, что вы собираетесь воспользоваться этим в своих интересах. Я предупреждаю вас: дотронетесь до нее хоть пальцем — будете иметь дело со мной! Я погублю вас!

Саймон напрягся:

— Вы — патриот. Вы никогда не выдадите меня врагам.

— Вы в этом так уверены? Только прикоснитесь к ней, и сразу поймете, что я — ваш злейший враг.

И Саймон понял, что Лукас не шутит.

— Я пригласил Амелию в мой дом только ради моих детей — не для того, чтобы оскорбить ее или бесчестно поступить с ней. Я во многом раскаиваюсь, Лукас. Я сожалею, что преследовал Амелию десять лет назад, — признался Саймон. Но у него язык не повернулся бы сказать, что он сожалеет о времени, которое они провели вместе. — Но даже тогда я слишком сильно уважал Амелию, чтобы воспользоваться ее наивностью. И естественно, сейчас я питаю к ней не менее сильное уважение.

Саймон говорил уверенно, но его сердце оглушительно колотилось. Прошлым вечером он был на волосок от того, чтобы заняться с ней любовью. С тех пор его неотступно преследовали воспоминания об Амелии, лежавшей в его постели.

— Вы разбили ей сердце! — закричал Лукас.

Напряжение парализовало Саймона.

— Я уже сказал, что раскаиваюсь. Мы с Амелией обсудили прошлое и договорились забыть об этом. Я очень переживаю за своих детей, Грейстоун. И попросил ее занять это место вовсе не сгоряча. Я долго обдумывал это решение. После смерти леди Гренвилл мне понадобился кто-то, кому я смог бы доверить заботы о детях — и в то время, когда я нахожусь в стране, и в период моего отсутствия. И если однажды я не вернусь, то, по крайней мере, буду умирать с сознанием того, что Амелия находится здесь и делает все в интересах моих детей.

— На словах все звучит замечательно, — заметил Лукас. — Но с каких это пор человек вашего круга водит «дружбу» со своей экономкой? И с каких пор двое влюбленных когда-то друг в друга людей могут игнорировать прошлое, которое их связывало?

— Это — не обычное соглашение, — кивнул Саймон. — Но можете вы, по крайней мере, признать, что она замечательно ладит с детьми и мои дети отчаянно нуждаются в ней? Признать то, что я абсолютно прав, доверяя ей их будущее?

— Ей нужны свои собственные дети, — категорично возразил Лукас. — И я собираюсь немедленно приступить к поискам мужа для нее.

Саймон ощутил потрясение, а потом и тревогу. Решение Грейстоуна найти Амелии мужа испугало его.

— О, да это вас не устраивает, как я погляжу!

— Нет, напротив. — Саймон заставил себя улыбнуться. — Я склонен согласиться с вами, Грейстоун. Она заслуживает своей собственной семьи.

Но в эту минуту Саймон мог думать лишь о своих детях. А как же Уильям и Джон? Как же Люсиль?

И как он справится без Амелии?

— В самом деле? — Лукас подошел ближе. — Я хочу взять с вас слово, Гренвилл, что вы не притронетесь к ней. Вы должны пообещать, что не подвергнете ее опасности.

Саймон поймал себя на том, что колеблется. Все, о чем он мог думать в этот момент, — это то, как он сжимал Амелию в объятиях вчера вечером. Сейчас он помнил лишь необычайную, приводящую в исступление потребность быть с ней, это абсолютное безрассудство… В кольце ее ласковых рук не было никакой войны и смерть не шла за ним по пятам.

— Вы не можете дать мне подобное обещание? — потрясенно вымолвил Лукас.

Саймон вспыхнул.

— Мои намерения благородны, — заявил он, осознавая, что не должен позволить очередному моменту безрассудной страсти захватить их. Амелия заслужила большего, чем он когда-либо мог ей дать. — Да, я даю вам слово. Я буду относиться к Амелии с глубоким уважением, которого она, безусловно, заслуживает.

Но даже сейчас, произнося это, Гренвилл понимал, что где-то в глубине души очень не хотел давать такое слово. Зато следующее его обещание шло уже от чистого сердца.

— Я буду беречь ее, Грейстоун. Клянусь. Я умру, лишь бы не подвергнуть ее опасности.

— Хорошо.

Лукас обернулся, когда в дверь постучали и на пороге появился Ллойд с сервировочным столиком. За слугой в комнату вошла Амелия — бледная, с широко распахнутыми, лихорадочно горящими глазами. Ее взгляд снова заметался между братом и Саймоном.

— Боюсь, мне пора, — засобирался Лукас. — Наслаждайтесь своим кларетом, Гренвилл. Амелия, проводи меня.

Она с облегчением перевела дух.

— Как я понимаю, обошлось без кровопролития. Весьма признательна вам за это, — промолвила она, с тревогой взглянув на Саймона.

— У меня нет ни малейшего желания ссориться с вашим братом, — сквозь зубы процедил он и, смягчившись, добавил: — Почему бы вам действительно не проводить гостя до дверей?

Еще раз бросив на него встревоженный взгляд, Амелия обернулась к Лукасу. Саймон молча наблюдал, как они направились к двери. Потом налил бокал вина и разом опрокинул в себя все его содержимое. Его первая клятва сильно смахивала на ложь. Вторая казалась дурным предчувствием.


Закрыв дверь гостиной, Саймон повернулся и посмотрел на себя в венецианское зеркало, висевшее над маленьким мраморным столиком с позолоченными ножками. Почти наступила полночь. Гренвилл одел и стал, не отрываясь от своего отражения, застегивать черный бархатный сюртук. Затем выбелил лицо асбестом — материалом, напоминающим мел, слывшим излюбленным средством многих аристократок, — и слегка накрасил губы. А еще водрузил на голову рыжевато-золотистый парик.

Саймон выглядел очень странно, даже нелепо, — и совсем не был похож на графа Сент-Джастского. Он не сомневался, что эта маскировка выдержит испытание и не позволит окружающим узнать его.

Что же касается задачи ускользнуть из дома, не будучи замеченным, то Саймон все предусмотрел. Ранее, этим вечером, Саймон поделился с Амелией опасениями по поводу якобы начавшегося у Джона жара. Амелия ответила, что ему это показалось, но Саймон твердо стоял на своем: он думает, что младший сын нездоров. И поспешил заверить Амелию, что ему будет спокойнее на душе, если она этой ночью побудет с мальчиками некоторое время — только чтобы убедиться, что Джон здоров. Когда же Амелия засомневалась, опасаясь подниматься наверх, Саймон поспешил сказать, что будет читать в своем кабинете, — и пообещал не путаться у нее под ногами.

Гренвилл застегнул все пуговицы на черном сюртуке и мрачно улыбнулся своему экстравагантному отражению. На протяжении нескольких часов Амелия ни на шаг не отойдет от Джона, Саймон в этом не сомневался. Это позволит ему улизнуть из дому незамеченным и в причудливом облике. А по возвращении он быстро переоденется в конюшне.

План казался не идеальным, но должен был сработать.

Вполне удовлетворенный своим видом, Саймон взглянул на бронзовые часы, стоявшие на каминной полке. Он опаздывал. Встреча с Марселем должна была состояться в полночь, и за оставшиеся десять минут Саймон не успевал добраться в условленное место. Но так и было задумано. У Саймона не было ни малейшего желания приходить в таверну первым.

Гренвилл задул освещавшие комнату три свечи и выскользнул из кабинета в темный коридор. Он не взял с собой даже тонкой свечи и потушил огонь в камине.

Оседланная лошадь уже ждала его в конюшне — конюх поклялся держать язык за зубами.

Саймон зашагал вниз по коридору. Вестибюль тоже был погружен во тьму, хотя Саймон не собирался выходить через парадную дверь. Он хотел покинуть дом через двери, ведущие из бального зала на террасу, как сделал это несколько дней назад на рассвете. Добраться до конюшни можно было и из расположенных за террасой садов.

Саймону предстояло пересечь вестибюль, и он быстро, бесшумно метнулся вперед. Но стоило ему войти в западное крыло, как он затылком почувствовал опасность.

И ощутил чье-то присутствие.

Саймон немного повернулся, вглядываясь в темноту вестибюля, и застыл на месте. На противоположном конце зала стояла Амелия с подсвечником в руках, в котором горела одна-единственная свеча.

Он мог как нельзя лучше разглядеть Амелию, поскольку сам скрывался в тени, а ее фигура была ярко освещена. Но сама Амелия не могла его видеть — пока.

— Кто здесь? — задохнувшись от волнения и высоко поднимая свою тонкую свечу, произнесла она.

Что Амелия делала внизу? Саймон повернулся, чтобы потихоньку улизнуть, но не успел двинуться, как их взгляды встретились.

Амелия вскрикнула. Нагнув голову, Саймон бросился бежать по коридору, но не услышал шагов Амелии позади. Он стремглав выскочил из дома. Амелия не только видела его, Саймон не сомневался, что она его узнала!

Уже шагая по саду, он оглянулся на дом. Бальный зал по-прежнему был погружен во мрак. Саймон пригляделся и, не увидев нигде огонька маленькой свечи, облегченно перевел дух. Амелия не пошла вслед за ним.

Возможно — только возможно, — она приняла его за злоумышленника, тайно проникшего в дом, подумал он. Добравшись до конюшни, Саймон выругался сквозь зубы. Ему придется выдумать какой-нибудь благовидный предлог, заставивший его уехать из дому в полночь в столь причудливом виде, на тот случай, если Амелия узнала его.

Конюх подвел ему коня, старательно делая вид, что не замечает нелепого женоподобного одеяния хозяина.

Поблагодарив его, Саймон прыгнул в седло. Через мгновение он уже рысью уносился от конюшни. Выскочив на дорогу перед домом, Саймон увидел свет, горевший в одном из окон рядом с парадной дверью. Он не сомневался, что там стояла Амелия, наблюдая за ним. Он снова разразился проклятиями.

Она была так чертовски любопытна!