И стоило ей снова двинуться вперед, как из-за двери вдруг раздался резкий крик Саймона.

Этот звук был таким надрывным, словно Саймону было нестерпимо больно. Амелия схватилась за дверную ручку.

— Гренвилл?

— Черт вас подери! — заорал он.

Амелия снова замерла, решив, что он проклинает ее. Но вдруг судорожно, будто задыхаясь от рыданий, Саймон закричал:

— Ляфлер!

Он спал. Недолго думая, Амелия ворвалась в его покои.

— Дайте мне время! — кричал он по-французски.

Подумать только: снова французский!

Амелия бросилась через анфиладу комнат. Света в гостиной не было. Прямо впереди маячила открытая дверь его спальни. На переднем плане Амелия увидела огромную двуспальную кровать с балдахином. Черного дерева, с золотисто-красными занавесками, она, казалось, занимала всю комнату. На прикроватной тумбочке мерцало несколько свечей, и в их отблеске Амелия увидела Саймона.

Он спал, лежа на спине, положив одну руку себе на лицо. Саймон сбросил с себя сюртук, но остальную одежду не снял. Очевидно, он прилег на минутку.

Пробормотав что-то себе под нос, он вдруг судорожно дернулся. Амелия кинулась к нему. Поставив подсвечник с тонкой свечой на тумбочку, она сжала его плечо и потрясла:

— Саймон!

Не успело его имя сорваться с уст Амелии, как он вдруг схватил ее, резко бросил на кровать и, накрыв своим телом, в мгновение ока приставил к ее виску пистолет.

Сердце чуть не разорвалось от ужаса, стоило Амелии встретиться с Гренвиллом взглядом.

— Саймон, это я!

Его темные глаза едва не выскакивали из орбит и горели яростью, его лицо свело маской беспощадного гнева.

— Ублюдок! — заорал он по-французски.

— Не стреляйте, — чуть не задохнулась от страха Амелия. — Не стреляйте! Это я — Амелия!

И в это мгновение она увидела, как сознание постепенно заполняет его взор.

— Какого черта вы здесь делаете? — требовательно бросил он и, содрогнувшись, поспешил убрать пистолет от ее виска.

Амелия обрела способность дышать, тяжело и часто, пот градом катился с нее. Гренвилл нависал над ней, стоя на коленях и опираясь на руки.

— Я услышала, как вы кричали, — ответила она, все еще хватая воздух ртом.

Гренвилл уселся на кровати рядом с ней и убрал пистолет в ящик тумбочки. Саймон так стремительно отреагировал на ее приближение, что Амелия даже не заметила, как он открыл ящик и выхватил пистолет. Она тоже сделала попытку сесть, но тут же снова упала на полдюжины раскиданных по кровати подушек, трясясь всем телом.

Саймон во все глаза смотрел на нее. Их взгляды встретились.

Он угрожал ей оружием, ужаснулась она.

Амелия никак не могла унять сотрясавшую тело дрожь. Не могла отвести от Саймона глаз. Она знала, что никогда не сможет забыть зрелище, свидетелем которого только что стала, — эту ярость, это бешенство, эту неистовую решимость. Будь на ее месте какой-нибудь незнакомец, он теперь был бы мертв.

О боже милостивый…

Но Саймон тоже дрожал. Она видела, как он покрылся испариной. Его батистовая рубашка прилипла к груди. Он тяжело дышал, словно только что пробежал внушительное расстояние.

— С вами все в порядке? — небрежно бросил он.

Амелия коснулась своего виска, в который только что упиралось дуло пистолета. За кого же ее принял Гренвилл?

— Он заряжен?

Ничего не отвечая, Саймон смерил ее долгим взглядом, что уже само по себе было понятным ответом.

Амелии стало дурно. Гренвилл спал с заряженным пистолетом у кровати; он боялся, что кто-то ворвется в дом посреди ночи; его мучили ночные кошмары.

Если он и не участвует в каких-то тайных военных действиях, то наверняка втянут в нечто столь же ужасное.

— Я ударил вас?

Она вздрогнула и перехватила испытующий взгляд его темных глаз.

— Не сильно.

Гренвилл чертыхнулся. Потом его взгляд скользнул от ее глаз к губам и вниз, по лифу, к ее талии. И тут же вспорхнул вверх.

— У вас… болит голова?

Амелию сковало невероятное напряжение, но уже иного рода. Она вдруг осознала, что находится в постели Саймона.

— Чуть-чуть.

Гренвилл встал.

— Вам не следовало входить сюда! — бросит он. — Что, черт возьми, вам тут понадобилось? Это мои личные комнаты!

— У вас снова был кошмар. Вы кричали, словно от боли! — воскликнула Амелия, трепеща всем телом.

Он вспыхнул:

— Мы оба прекрасно помним, что случилось в прошлый раз, когда у меня был дурной сон, а вы посмели вмешаться.

Амелия по-прежнему полулежала в центре его огромной кровати, боясь пошевелиться. Она пыталась не обращать внимания на то, как мокрая от пота рубашка облепляет его мускулистые грудь и плечи, как бриджи очерчивают контуры его крепких, сильных ног. В спальне, которую освещали лишь свечи на тумбочке, царил полумрак.

Амелия собралась было встать. Но рука Гренвилла тяжело опустилась у ее бедра, не давая ей возможности двигаться.

— Вам не следовало входить сюда.

Она медленно опустилась на подушки. И, немного помолчав, произнесла:

— Вы кричали во сне.

Все еще склоняясь над ней, Гренвилл сверкнул глазами:

— Я кричал?

Его ресницы вдруг опустились. Короткого мгновения хватило Амелии, чтобы заметить румянец на его высоких скулах.

Ресницы взлетели вверх. Теперь в глазах Гренвилла медленно загорался какой-то новый свет.

— Мальчикам понравилась сказка?

Амелия пропустила его вопрос мимо ушей:

— Кто такой Ляфлер? Вы даже говорили по-французски. Что вам снилось?

Выражение лица Гренвилла не изменилось, но рот немного скривился.

— «Ля флер» по-французски означает «цветок».

— Думаю, это было чье-то имя, как Дантон, — возразила Амелия.

Его лицо приобрело бесстрастное выражение, но губы по-прежнему кривились в усмешке. Склонившись над Амелией еще ниже, он едва слышно произнес:

— Черт побери, Амелия, я нанял вас, чтобы вы заботились о моих детях, а не вынюхивали здесь что-то.

И его взгляд снова скользнул по ее лифу.

Амелия была в скромном сером платье с круглым вырезом и рукавами три четверти. Но сейчас она чувствовала себя так, будто на ней красовался невероятно смелый вечерний наряд с глубоким вырезом или, что еще хуже, не было надето вообще ничего.

Ее щеки вспыхнули. Она знала, что должна подняться с этой кровати, но не смела даже шелохнуться. Рука Гренвилла, все его тело преграждали ей путь.

— Вам снилась война?

Он помолчал какое-то время, глядя на нее хищным взглядом.

— С какой стати мне видеть сны о войне, если мне совершенно плевать, что там происходит?

— Вряд ли я могу вам верить, — прошептала Амелия, все еще крепко обнимая себя. И вдруг до нее донесся плач Люсиль.

— Ребенок плачет. Вы не собираетесь пойти и помочь няне?

— Нет. Я начинаю думать, что ваше беспокойство все-таки может быть связано с войной. Саймон, вы можете мне доверять.

Он выпрямился, скрестив руки на груди. Уголки губ Гренвилла сложились в странную, безрадостную улыбку, а выражение лица придало ей оттенок беспощадности.

— Полагаю, вам следует пойти в детскую и позаботиться о ребенке. Мне очень не по душе этот допрос.

Амелии стало неловко:

— Я никогда не стала бы устраивать вам допрос! Но Джулианна сказала, что Жоржа Дантона недавно казнили в Париже.

На его лице мелькнуло изумление.

Амелия успела заметить это за мгновение до того, как выражение лица Гренвилла снова стало безразличным. И это ясно дало ей понять, что Гренвилл прекрасно знал о казни Дантона, просто не ожидал, что она знает об этом событии и даже упомянет о нем.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

Он явно лгал.

— Думаю, вы отлично знаете, о чем я говорю. Я слышала, как вы кричали имя Дантона, точно так же, как громко звали какого-то француза по имени Ляфлер! — Амелия глотнула воздух ртом, надеясь хоть немного успокоиться, потому что глаза Гренвилла заполнял гнев, сомнений в этом быть не могло. — Я просто хочу помочь.

Ярость сделала его глаза черными. Он снова склонился над Амелией, уперевшись руками по обе стороны ее бедер.

— Вы знаете, как можете помочь. Думаю, в прошлый раз я выразился предельно ясно. Вы вошли в это помещение — мои личные покои — на свой собственный страх и риск.

Амелия попала в ловушку между мощным телом Гренвилла и подушками, сваленными у передней спинки кровати. Лицо Саймона было теперь так близко, что Амелия чувствовала теплое дыхание на своей коже.

— Вы сменили тему разговора.

Он медленно улыбнулся, и ярость постепенно исчезла из его глаз.

— Сменил? Ну конечно, поскольку единственная тема, которая меня сейчас волнует, — это прекрасная женщина в моей комнате. — Он посерьезнел. — Амелия, вы в моей постели.

Его тон стал мягким, обольстительным. Сердце Амелии восторженно подпрыгнуло в груди.

— Я знаю, — беспомощно ответила она. — Не могу решить, как лучше проскользнуть мимо вас.

Саймон уперся коленом в кровать, словно желая прижать Амелию и накрыть ее тело своим.

— Не уверен, что позволил бы вам ускользнуть, даже если бы вы захотели, — прошептал он. — И не думаю, что вы хотите сбежать отсюда. Вы могли сделать это в любое время.

Амелия больно прикусила губу, осознавая, что он прав. Но даже когда их взгляды встретились и она поняла, что Саймон собирается поцеловать ее, вопросы, терзавшие ее прошлой ночью, не покинули ее, а зароились в голове с новой силой. Могла ли она отдать ему свое тело, когда так хотела подарить ему свою любовь? А как же ее моральные принципы? Что будет с детьми? И как быть с ее собственным будущим?

Она высвободила руку, зажатую между их телами, и коснулась его подбородка.