Чувствуя, что окончательно сбита с толку, она внимательно посмотрела на него:

— Да, я видела высокого мужчину в белом парике. Он шел с дальней стороны сада, вдоль улицы, и явно направлялся к дому.

Гренвилл не выглядел встревоженным.

— Гарольд, пожалуйста, положите пистолет обратно, в средний ящик моего стола в кабинете. А заодно можете убрать и кочергу. — Он снова приобнял Амелию. — И что же вы собирались делать, если бы обнаружили проникшего в дом злоумышленника? Вы хотя бы знаете, как стрелять из пистолета?

— Конечно, я знаю, как стрелять из пистолета, ведь я — превосходный, меткий стрелок! — вскричала она. — Нам стоит обыскать дом, Саймон. Я видела кого-то снаружи.

На какое-то мгновение он задержал взгляд на ее лице, потом кивнул. Взяв ее за руку, он направился к бальному залу. Двери зала были закрыты. Гренвилл распахнул их.

Амелия оглядела огромную комнату с натертым до блеска паркетом, красными стенами и позолоченными колоннами. Над ее головой висели четыре великолепные хрустальные люстры. Застекленные створчатые двери во всю стену вели на большую, выложенную каменными плитами террасу, откуда открывался вид на сады.

— Какая изумительная комната! — восторженно выдохнула Амелия. Ей никогда не доводилось бывать на балу, но она легко могла представить этот роскошный зал, переполненный гостями в шелках и парче, бриллиантах и рубинах.

— Балы здесь не проводились с тех самых пор, как мы с Элизабет обручились.

Гренвилл произнес это странным тоном.

Сбитая с толку, Амелия подняла на него глаза. Значит, последний бал давался по случаю помолвки?

Лицо Саймона исказилось гримасой.

— Я не вспоминал о том бале десять лет.

И она поняла, что эти воспоминания были для него не самыми приятными. Амелия с Гренвиллом стояли совсем рядом, так близко, что ее юбки касались его ног и бедер. Амелия не отодвинулась. Вместо этого она внимательно изучала лицо Гренвилла. Он опустил глаза, а затем пристально взглянул на нее.

Сердце Амелии учащенно забилось. Со вчерашнего вечера ровным счетом ничего не изменилось. Ни призрак проникшего в дом чужака, ни внушительный список дел, с которыми ей предстояло справиться, не могли избавить Амелию от воздействия Гренвилла, которое он на нее оказывал.

— Здесь никого нет, — тихо произнесла она.

— Верно. Никого нет.

— Но я действительно видела кого-то в саду, Саймон.

— Возможно, и видели. Но теперь незнакомец исчез. Я — ранняя пташка. Завтра я буду начеку, все проверю и проинструктирую слуг, когда они приедут, как следует следить за происходящим в доме.

Рядом с Гренвиллом Амелия казалась себе особенно маленькой. Она понимала, что должна немного отодвинуться от Гренвилла, но не могла заставить себя сделать это.

— Почему это вас не тревожит?

— Потому что не могу себе представить, с какой стати вору пытаться проскользнуть в дом в такой час, когда все его обитатели уже просыпаются.

Гренвилл тоже не отодвигался от нее.

Амелия не могла не признать, что он прав. Вор забрался бы в дом ночью, когда все спят.

— Если я не обозналась и какой-то человек действительно был в вашем саду, тогда это — не вор.

Брови Гренвилла удивленно взлетели.

— На дворе военное время, Гренвилл. Я могу рассказать вам такие истории! — сообщила она, вспоминая о муже Джулианны, который был одним из шпионов Питта.

— И вы действительно считаете, что можете рассказать мне истории о войне? — Гренвилл улыбнулся так, словно этот разговор искренне забавлял его.

— Одно время Джулианна была настоящей радикалкой — ярой сторонницей якобинцев, пока не влюбилась в Бедфорда. — Амелия решила ограничиться краткой версией событий, опустив подробности. — Вы, должно быть, слышали о французских дезертирах, которые объявились в округе Сент-Джаст и забрались в дом сквайра Пенуэйтзи?

— Слышал. Так вы предполагаете, что шпион — или француз — оказался в моем саду?

— Я говорю лишь о том, что вам стоит держать ворота на замке, и о том, что сейчас возможно абсолютно все, — стояла на своем Амелия.

— Буду иметь это в виду, — пробормотал Гренвилл. И устремил на нее очень странный, задумчивый, по-настоящему глубокий взгляд. — Вам удалось хоть немного поспать прошлой ночью?

Она медленно покачала головой:

— Я спала урывками. В голове неустанно крутились мысли обо всем том, что нужно успеть сделать. Я на ногах с пяти часов. Но обычно встаю в шесть, — поспешила добавить Амелия, вдруг почувствовав себя неловко. Она слыла такой благоразумной женщиной, а тут вдруг принялась плести что-то бессвязное… Оставалось только надеяться, что Гренвилл не сочтет ее истеричной дурочкой.

— А вы все-таки намереваетесь построить Рим за один день, как я погляжу, — мягко сказал он, но его рот скривился в легкой усмешке.

— Я не кривила душой, когда сказала, что собираюсь попробовать, — улыбнулась в ответ Амелия.

— Гарольд слышал, что я называл вас Амелией.

Она вздрогнула.

И тут Гренвилл совершенно неожиданно коснулся ее щеки.

— Мне очень жаль, что вы испугались. — Он опустил руку. — Пойду разбужу мальчиков, если они еще не встали.

И прежде чем Амелия успела ответить, Гренвилл повернулся и зашагал прочь, оставив ее стоять посреди великолепного бального зала, изнывающую от настойчивого страстного желания.


Весной Гайд-парк был восхитителен. Цвели бледно-желтые нарциссы, лужайки окрасились в изумрудно-зеленый, а вязы и дубы шумели новой густой листвой. Небо было совершенно синим. Его не портило ни единое облачко. Солнце светило ярко, во всю мощь. День был просто восхитительным.

Или это так лишь казалось?

Саймон сидел на чистокровном темно-гнедом гунтере, которого недавно купил через агента. Эта кобыла отличалась превосходными качествами на охоте и бесстрашно прыгала через изгороди и широкие каменные стены. Саймон слышал, что она брала высокие препятствия без малейших колебаний. Он уже предвкушал их первый выезд на охоту.

Сейчас, однако, Саймон держал узду свободно, позволяя лошади медленно прогуливаться по дорожке для верховой езды.

В парке сегодня было весьма многолюдно. На дорожке то и дело встречались другие джентльмены верхом, и в поле зрения попадало как минимум полдюжины открытых карет с аристократками, одетыми в роскошные наряды для дневных прогулок. Гуляли леди с зонтиками от солнца. Рядом резвились спаниели. Один джентльмен прогуливал мастифа. Все вокруг узнавали Гренвилла и приветствовали его. Он отвечал на любезности кратким поклоном или сдержанным «здравствуйте».

Саймон не хотел вести себя грубо, но его настроение едва ли можно было назвать радостным. Новый коллега Журдана так и не вышел на связь.

Гренвилл ушел из дому, изменив внешность, в пятом часу утра, чтобы встретиться с якобинцем. Но никто не ждал его у будки уличного сапожника на Дарби-Лейн.

Эта неудача могла означать только одно: его связной или попал в тюрьму, или был убит.

И любой из этих вариантов таил в себе угрозу для него самого. Если агенты Питта раскрыли людей Ляфлера, они могли в конечном счете разоблачить и его маскарад.

Но ситуация осложнилась еще больше. Амелия едва не застигла его, возвращавшегося домой.

Сердце Саймона екнуло. Нельзя допускать подобные ошибки снова. В следующий раз, когда он выйдет на улицу под маской своего французского кузена, обязательно нужно будет переодеться, прежде чем окажется в поле зрения обитателей собственного дома. В прошлый раз он еле успел избавиться от белого парика и синего сюртука в тот самый момент, как вошел в бальный зал. Саймон спрятал свой костюм за диванчиком. После того как Амелия вернулась к своим обязанностям по дому, он извлек парик и сюртук и сжег их.

Он так не хотел обманывать Амелию…

Но она ни за что не должна была узнать правду.

Саймон не мог рассказать ей о том, что его отправили во Францию шпионить для Питта и его соратников, а также и о том, что ему удалось успешно внедриться в круги, близкие к революционному правительству в Париже. Он не мог поведать Амелии о том, что совершил ужасную ошибку. Не мог признаться ей ни в том, что играет на обе стороны, ни в том, что даже не представляет, чем закончится эта опасная игра. Он никогда не сказал бы Амелии, что предает свою собственную страну — даже притом, что иного выхода у него не было: он делал это, чтобы защитить своих сыновей.

Амелия никогда бы не поняла, как он мог предложить свои таланты и услуги якобинцам. Она сочла бы его трусом — и совершенно справедливо.

Боже праведный, в конечном итоге она стала бы презирать его!

Сердце Гренвилла неистово заколотилось. Она по-прежнему восхищалась им. Но если она когда-либо узнает правду, обязательно потеряет свою веру в него.

Странно, но ему так нужна была ее вера!

Мало этого, если Амелия узнает правду, ее жизнь окажется в опасности. Саймон отчаянно надеялся, что не подверг ее риску, привезя с собой в Лондон. Ведь она была лишь экономкой. Никто никогда не догадался бы, что их связывало прошлое, что когда-то они чуть не стали любовниками, что они были друзьями… Никто не смог бы понять, что он нуждался в ее дружбе. Никто ни за что на свете не узнал бы, что она занимала особое, чрезвычайно важное место в его жизни.

Правда, он назвал ее Амелией этим утром в присутствии молодого слуги. И как его угораздило допустить эту ужасную оговорку!

Слуги вечно сплетничали о хозяевах. Поэтому ему стоило вести себя значительно осторожнее.

И тут Саймон вспомнил о простом завтраке, который подала Амелия, сервировав стол так, будто это был правительственный обед. Она приложила много усилий, а потом была так рада усадить его и мальчиков за стол!

В одиннадцать часов она настояла на том, чтобы подать им умело приготовленные яичницу, сосиски, ветчину и несметное количество гарниров. Когда она все успела? Саймону оставалось лишь теряться в догадках. Но когда он вопросительно взглянул на нее, задаваясь вопросом, не ослушалась ли она его и не сама ли приготовила еду. Амелия лишь мило улыбнулась и принялась все отрицать.