Его ресницы опустились, и Амелия почувствовала, что он напряженно о чем-то размышляет.

— Пошлите за ужином. Я перестану пить, если вы присоединитесь ко мне. — Гренвилл улыбнулся ей. — Я от души наслаждаюсь вашей компанией, Амелия.

Она не верила своим ушам.

— Сначала вы флиртуете, потом впадаете в ярость, а теперь просите, чтобы я поужинала с вами?

— Почему бы и нет?

Дрожа всем телом, Амелия наконец-то заставила себя подойти к Гренвиллу. Тот удивленно вскинул брови. Она вырвала стакан из его руки, пролив виски и на себя, и на него. Это, похоже, только развеселило Гренвилла, а ее разозлило еще больше. Вспыхнув, Амелия возмущенно воскликнула:

— Я не стану торговаться. Если вы хотите вести себя как развязный забулдыга, так тому и быть. Я понимаю, вы скорбите по Элизабет, но ваше горе не дает вам права на саморазрушение — во всяком случае, не теперь, когда ваши дети находятся в этом доме.

— Я не скорблю по Элизабет, — отрезал Гренвилл.

Амелии показалось, что она ослышалась.

— Прошу прощения?

Его лицо снова потемнело от ярости.

— Я почти не знал ее. Она была чужой. Мне жаль, что она умерла, потому что мои сыновья обожали ее. И она, разумеется, не заслужила смерти в двадцать семь лет. Но давайте отбросим притворство. Я не скорблю о ней.

Выходит, няня сказала правду? И это действительно был неблагополучный брак, пронеслось в голове Амелии.

Гренвилл пристально взглянул на нее:

— Вы, похоже, сильно удивлены.

Она не знала, что ответить. И, помолчав, сказала:

— Вероятно, вы не до конца честны с самим собой. Она была милой, утонченной, красивой…

Он грубо рассмеялся, перебивая ее:

— Я абсолютно честен, Амелия.

Она в недоумении помедлила с ответом. Амелия не знала, во что верить, что думать…

— Сейчас — тяжелое время, — наконец произнесла она. — Чем я могу помочь?

Гренвилл улыбнулся, и его темные глаза замерцали страстным огнем. Он вдруг смахнул несколько локонов с ее лица, и кончики его пальцев скользнули по ее подбородку и щеке. Стараясь не выдать охватившего ее пылкого желания, Амелия застыла на месте.

— Вы нужны мне, Амелия, — произнес Гренвилл. — Вы всегда были нужны мне.

Еще какое-то мгновение она не могла пошевелиться. Амелию охватило острое желание оказаться в его объятиях. Саймон нуждался в ней. Она верила его словам.

— И как бы то ни было, — сказал он, медленно потянувшись к Амелии, — мне кажется, что я тоже вам нужен.

Его пальцы легли на ее запястье.

Амелия поняла: если она не бросит вызов Гренвиллу, в следующий миг он притянет ее в свои объятия! Амелия напряженно вытянулась, но он не отступил. Да и отрицать то необузданное влечение, которое Амелия все еще чувствовала по отношению к нему, было нельзя.

Но это не имело никакого значения. Она ни за что больше не должна была позволять Гренвиллу всякие вольности! И все же паника, накрывавшая ее раньше, сейчас чуть ослабла.

— Разве вы здесь не для этого? Чтобы утешить меня? — Он склонился ниже, по-прежнему держа ее руку.

Амелия ощутила себя в вихре смешанных чувств — смущения, страха, паники, но еще и неистового, недоступного разуму страстного желания.

— Пожалуйста, отпустите меня, — прошептала Амелия, и на ее глаза навернулись слезы. Она не знала, заметил ли их Гренвилл.

Вздрогнув, он освободил ее.

Собравшись с духом, Амелия заявила:

— Я — здесь, чтобы помочь вам, чем могу, но не тем способом, который вы предлагаете.

Гренвилл покачал головой:

— Я так не думаю.

Он прошел мимо нее к дивану и с размаху рухнул на подушки.

Амелия поймала себя на том, что дрожит всем телом, взвинченная до предела, ощущая неловкость и вожделение. Она закрыла глаза, пытаясь найти в себе хоть каплю самообладания.

А потом глубоко вздохнула и открыла глаза. Саймон не двигался.

Он лежал на спине, закинув одну руку над головой, и Амелия поняла, что его охватило глубокое пьяное беспамятство.

Амелия в изумлении смотрела на него, потрясенная до глубины души. Так прошло довольно много времени. Наконец она нашла покрывало и накрыла им Саймона.

Глава 4

Амелия замялась, собираясь подняться по ступеням к парадному входу в Сент-Джаст-Холл.

Она приехала в имение на следующий день. Полдень давно миновал, и солнце пыталось пробиться сквозь пасмурные облака. На высоких черных деревьях, окружавших дом, появились маленькие почки. Даже газоны, казалось, немного позеленели. Весна была уже на подходе, но в этом поместье ее скорому приходу никто не радовался.

Всю прошедшую ночь Амелия так и не смогла сомкнуть глаз. Эта ужасная стычка с Гренвиллом снова и снова прокручивалась в ее голове. Образ Саймона неотступно преследовал ее — то насмешливый, то страдающий, то необычайно обольстительный.

Гренвилл был вне себя от горя и гнева, но их по-прежнему тянуло друг к другу. Амелия не знала, что и делать.

Накануне она оставила Саймона спящим в своих покоях и ушла, чтобы проведать детей. При виде Амелии мальчики пришли в восторг, но она сразу заметила, что дети пребывали в плохом настроении и их поведение не поддавалось контролю. Джон разбил фарфоровую лошадь, но не демонстрировал ни капли раскаяния. Уильям исписал каракулями один из своих учебников. Явно обрадовавшись приходу Амелии, мальчики улыбнулись, но она понимала, что дети горевали о потере матери и их проступки были лишь мольбой о помощи.

Амелия заглянула и к малышке. Миссис Мердок в доме не было, что принесло Амелии нечто вроде облегчения, и горничная разрешила ей подержать на руках и покормить малютку. Потом Амелия подумывала зайти к Гренвиллу, чтобы справиться о его состоянии. Но решила, что разумнее будет поскорее покинуть его дом.

С тех пор она сильно беспокоилась о Саймоне и его детях.

— Я напою кобылу, мисс, — сказал конюх, отвлекая ее от мыслей.

Она обернулась. Конюх взял за узду кобылу, запряженную в легкий экипаж, на котором обычно ездила Амелия. Она поблагодарила слугу и, собравшись с духом, стала подниматься по ступеням крыльца.

Неужели она боялась Гренвилла, размышляла Амелия. Сегодня она нервничала гораздо сильнее, чем накануне. Или ее пугала собственная реакция на присутствие Саймона?

В любом случае оставалось только молиться, чтобы сегодня он был в лучшей форме. Амелия от души надеялась, что ей лишь почудилось притяжение, возникшее между ними вчера.

Будь она помудрее, наверняка держалась бы подальше от этого дома, думала Амелия, нервно стуча в парадную дверь. Но накануне Гренвилл был так подавлен, буквально уничтожен… Закрыть глаза на его боль было просто невозможно.

Облаченный в ливрею швейцар впустил гостью в дом, и мгновение спустя в передней показался Ллойд. Амелия фальшиво улыбнулась ему, снимая накидку:

— Добрый день. Я надеялась повидать его светлость.

Они посмотрели друг на друга, обменявшись долгими понимающими взглядами. Все так же нарочито жизнерадостно Амелия спросила:

— Он спускался сегодня?

— Да, только что, — подтвердил Ллойд. — Но он непреклонен, мисс Грейстоун, он четко дал понять, что сегодня никого не принимает.

У Амелии тут же как будто камень с души упал. Гренвилл вышел из своих комнат! Она испытала огромное облегчение. Несомненно, теперь ей уже не надо добиваться встречи с ним. Она может просто вернуться домой — и это будет намного безопаснее, чем снова встречаться с Гренвиллом!

— Тогда мне лучше уйти. Но прежде расскажите мне, как дети?

Глаза Ллойда беспокойно замерцали.

— Лорд Уильям выглядит сегодня очень расстроенным, мисс Грейстоун. Утром он заперся в своих покоях, и синьору Барелли потребовалось несколько часов, чтобы убедить его выйти.

От недавнего облегчения не осталось и следа. Амелия могла ожидать чего-то подобного от Джона, но только не от его старшего брата.

— А где в это время был его светлость?

— Он должен был уже спуститься, мисс Грейстоун. Не думаю, что ему рассказали об этом неприятном случае.

Амелию тут же захлестнула тревога.

— Но он видел детей с того момента, как спустится вниз?

Ллойд покачал головой:

— Полагаю, он не видел детей со дня похорон, мисс Грейстоун.

Потрясенная до глубины души, Амелия уставилась на него. Потом, после долгого молчания, спроста:

— Как он?

Ллойд понизит голос:

— Мне не кажется, что сегодня он чувствует себя хорошо.

И тут Амелия поняла, что пока не может уйти.

— Где он?

Ллойд встревожился:

— Он обедает, мисс Грейстоун, но он выразится предельно ясно…

— Я сумею сладить с его светлостью, — на ходу бросила Амелия, поспешив в коридор. Ею двигала решимость. Гренвилл, вероятно, страдал от последствий вчерашней попойки, предположила она. И все же, как бы плохо он себя ни чувствовал, ему пора было взять на себя ответственность за семью и стать настоящим отцом собственным детям.

Насколько помнила Амелия, столовая представляла собой просторную комнату, отделанную панелями из темного дерева, с обшитым древесиной потолком, несколькими картинами на стенах и длинным дубовым столом с двумя дюжинами величественных стульев, обитых бордовым бархатом. Две двери из черного дерева преграждали вход в столовую. Обе были закрыты.

У дверей стоял слуга в ливрее, неподвижный и немигающий, будто статуя. Ни на мгновение не поколебавшись, Амелия распахнула двери и переступила порог.

Гренвилл сидел во главе длинного стола в другом конце комнаты, лицом к дверям. Стол был накрыт на одного, на превосходной льняной скатерти красовался хрусталь. В центре стояли высокие белые свечи. Когда Амелия вошла в столовую, Гренвилл завтракал — и выглядел при этом крайне озабоченным.