– Нам даже не нужно думать или стараться, – прошептала она, – мы просто движемся совершенно синхронно.


Сальваторе Скатигера возвратился домой в апартаменты Готического дворца в Сиене. Дворец выходил безликой стеной в темную узкую улочку, зажатую между массивными каменными строениями, которые, казалось, склонялись внутрь, зажимая узкую полоску голубого неба. За каменными стенами дворца Скатигеры находился внутренний дворик, где шумели оливковые деревья и шелестели буйно разросшиеся и переплетенные кусты роз. Скатигера сидел среди розовых кустов в кресле-каталке под лучами горячего солнца в махровом халате с одеялом, наброшенным на колени. Розанна стояла подле него, положив одну руку ему на плечо, с суровым выражением на лице.

– Пусть они останутся там и не подходят ближе, – сказала она, когда оператор и режиссер последовали за Валери и Ником. – Вы присаживайтесь здесь; один стул я унесла, не ожидала, что вы приедете вдвоем.

Отдав распоряжения, она внимательнее присмотрелась к вошедшим, сощурив глаза, и Валери поняла, что Розанна уловила то особое свечение, тот ореол, исходивший от них с Ником после проведенной ночи, от которого невозможно избавиться только лишь потому, что пришло время заняться работой.

– Познакомьтесь, Николас Филдинг, президент компании РαН, – представила Валери Ника Розанне и Скатигере. – Он находился в Риме по делам и попросил разрешения присутствовать при интервью.

– Надеюсь, вы позволите, – сказал Ник, пожимая руку Розанне. Нагнувшись к Скатигере, он протянул руку. – Ваше первое интервью произвело на меня неизгладимое впечатление. И я счастлив, что вы согласились дать второе.

– То был спектакль, – усмехнулся Скатигера, – я рассказал несколько забавных историй.

– Однако они были правдивыми, – сказала Валери, пораженная его словами.

– Несомненно, они были правдивы, просто не все в них было досказано, – он закашлялся – Я рассказал несколько историй, которые, не сомневался, вам понравятся.

– Что нового вы расскажете сегодня? – непринужденно спросила Валери.

Слуга принес еще один стул, и когда Валери села, Ник устроился немного позади нее. Оператор начал съемку с того момента, как ему определили местоположение; режиссер, прикрепив микрофоны к халату Скатигеры и к костюму Валери, занял место около оператора; техник согнулся в углу, включив свою аппаратуру. Среди роз жужжа летали жуки; кот, растянувшись на каменной скамейке, грелся на солнце. Скатигера вытянул руку, Розанна подала ему стакан. Затем он начал беседу.

Около тридцати минут он говорил почти обо всем на свете и не сказал практически ничего. Ник наблюдал, как Валери неотрывно следовала за его мыслью, задавала новые вопросы, прощупывала, кружила, предлагала высказаться, умышленно делая паузы, вытягивая из него информацию, вдруг резко меняла тему. Без предупреждения она перешла на скороговорку итальянского языка, чем пробудила веселый блеск в глазах Скатигеры. Она была умна, сообразительна, обладала знаниями: замечательный интервьюер. Ник был восхищен, но одновременно он также чувствовал ее разочарование. Скатигера оказался хитрее ее и не проговаривался.

К исходу тридцати минут Розанна подняла руки вверх.

– Время, о котором мы условились, истекло. Выключайте камеры.

Валери знала, что проиграла. Без колебаний она наклонилась вперед и пожала руку Скатигере:

– Надеюсь, вы скоро поправитесь.

– Скоро я буду в могиле.

Он поднял на нее высохшее лицо, следя глазами, как она поднимается со стула.

– Вы нравитесь мне, миссис. Если бы я надумал начать рассказывать, то непременно выбрал бы вас.

Взглянув в дальний конец двора и увидев, как оператор отложил камеру в сторону, он повернулся к Валери и сказал:

– Вы полагали, раз я при смерти, то все сразу вам и выложу. Но у меня есть родственники, они разбросаны по всему свету, у них свои дела, они заботятся о собственных семьях. И мне не хотелось бы расстраивать их дела своей болтовней. Мы так не работаем.

Валери застыла как вкопанная.

– Что, собственно говоря, вы можете им испортить?

– Послушайте, милочка, вы слишком умны, чтобы задавать глупые вопросы. Зачем вы здесь, если не знаете ответа на этот вопрос?

– Я ничего не знаю, – холодно проговорила Валери. – Хотя у меня есть некоторые предположения.

Скатигера усмехнулся.

– Предположения мы можем пережить. Вот когда вы, журналисты, раскапываете факты, тут-то и начинается беспокойство. До свидания, миссис. Надеюсь, вы скоро вновь обретете душевное равновесие.

Получив напоследок этот удар, Валери, не говоря больше ни слова, повернулась и ушла со двора.

– Не следовало показывать им, что я рассердилась, – сказала она Нику, догнавшему ее около входной двери дворца. – Но, черт возьми! Он здорово поддел меня. «Надеюсь, вы скоро вновь обретете душевное равновесие»!

Она вышла на прохладную, затененную улицу. Две взятых напрокат машины стояли, заняв половину тротуара, оставив место для проезда по середине улицы. Она направилась к передней. Остановившись у дверцы, повернулась к Нику и спросила:

– Не возражаешь, если поведу я?

– Конечно, нет, – ответил он, – наоборот, рад, смогу смотреть по сторонам.

Оператор, режиссер и техник вышли из здания.

– Вал, – сказал техник приблизившись, – а пленка-то крутилась.

– После того, как выключили камеру?

Он утвердительно кивнул.

– Приятно слышать, – сказала она, – сделаешь мне копию, когда вернемся домой?

– О чем речь!

– Спасибо, – она взглянула на Ника. – Поехали?

– Да, нужно успеть на самолет.

Она съехала с тротуара на проезжую часть. Оказавшись за стенами Сиены на открытом шоссе, Валери буквально вдавила в пол педаль акселератора. Ник, забыв, как быстро она водила машину, в первый момент заволновался. Он знал, что этой ночью она спала не более часа, однако машина шла ровно и уверенно. Видя, как ее руки спокойно лежат на руле, тело расслаблено, он успокоился. Она не рисковала; только на короткие мгновения отрывала взгляд от полотна шоссе, чтобы мельком взглянуть на пролетавшие мимо здания ферм, на скот, пасущийся на зеленых склонах холмов; и, похоже, она даже не дремала. Ему начала нравиться поездка, он мог без помех любоваться игрой света на листьях оливковых деревьев и кипарисов. Они с Валери испытывали удовольствие от молчания: они чувствовали друг друга без слов, даже погруженные в свои мысли.

– Ник, – сказала Валери, когда они уже приближались к Флоренции, – я хочу покопаться в этом материале.

– В каком? – спросил он.

– О Скатигере, разумеется.

– Что ты собираешься выяснить?

– То, на что он намекал. Чувствую, что где-то есть что-то, о чем он не хочет огласки. Ты же сам все слышал.

– Я слышал, как он обронил несколько намеков. Но я также видел, как он полчаса играл с тобой в кошки-мышки. Возможно, это была его последняя шутка.

– Не думаю, – медленно проговорила она. – Уверена, он хотел дать мне понять, что я не ошиблась. Я хотела бы узнать о чем он говорит, вернее, что скрывает. Я хочу знать все до конца.

– Но где и что искать?

– Пока не знаю. Я еще не работала над этим.

– Зато исследовательская группа уже потрудилась.

– Мне нужно больше, чем могут дать исследования публикаций.

Последовала тишина.

– Ник, это мой репортаж, и я хочу закончить его.

Он посмотрел на ее профиль:

– Хочешь подготовить программу во «Взрыве»?

– Разумеется.

– И стать полноправным репортером?

– Конечно.

– Но ведь есть и другие темы. Мы не задержим твоего продвижения, если ты не завершишь эту.

– Я начала с этой.

– Да, но ведь у тебя ничего нет. Мы не тратим время на темы, скажем так, малоперспективные.

– Но эта-то обещает…

– С каких это пор? Ты возишься с ней около четырех месяцев – и ничего нового.

– Не удавалось уделить должного внимания.

– Ты уже затратила на нее достаточно времени, и следовало бы понять, что тут больше нечего взять. У нас намного больше идей, чем возможностей их реализовать; мы же не ворон гоняем.

– Стало быть, ты говоришь, что я больше не могу работать над этим репортажем?

– Я не могу сделать этого. Подобное решение относится к исключительной компетенции Леза.

– Но ты скажешь ему, что я не должна.

– Я не подсказываю Лезу, что делать и что говорить, – холодно заметил Ник. – Но ты сама можешь поразмышлять над тем, каким образом он принимает решения. Он сам распределяет время и таланты работающих с ним людей.

– Меня не волнует, что он делает; я хочу закончить свою тему!

– Ты хочешь! – сказал Ник возмущенно. – В этом-то как раз вся суть, не так ли? Ты еще не устала повторять это? Я был готов поверить, когда ты говорила, что изменилась. Не могу понять, как я мог так ошибаться!

– Насколько я помню, – ледяным тоном произнесла Валери, – одним из твоих абсолютных суждений, которые ты бывало выносил обо мне, было утверждение об отсутствии у меня амбиций. Теперь, когда я хочу сделать нечто такое, что может оказаться по-настоящему важным, ты относишься ко мне, как к ребенку, плачущему из-за игрушки. Могу ли я переубедить тебя? Ты просто уверовал, будто я не смогу сделать ничего путного.

– Это же смешно, и ты сама прекрасно понимаешь!

Валери не ответила. Ее лицо напряглось, и она сосредоточилась на дороге. Движение в пригороде стало более напряженным и беспорядочным. Водители подрезали друг друга, словно находились не на дороге, а в парке для развлечений. Валери вела себя точно так же: то протискивая «фиат» в невообразимо узкие бреши, то устремляясь вперед, то обгоняя мотороллеры, то пропуская автобусы и трамваи, то ударяя по тормозам, чтобы избежать столкновения с рассеянными пешеходами. «В последний раз ссорюсь с ней, когда она за рулем», – подумал Ник.

В течение дня они не разговаривали. Они направились в разные отели, затем встретились снова, когда лимузин, нанятый Ником, вез их в аэропорт города Пиза. Сохраняя молчание, взошли на борт самолета и заняли места, зарезервированные секретарем Ника, бок о бок.