Пять столетий назад здание отеля «Монна Лиза» было дворцом одного из принцев семейства Медичи. Оно и сейчас производило такое же впечатление – высокие потолки, стрельчатые окна, полы из полированного камня, витые каменные лестницы, ведущие на второй этаж, где в нишах стояли древние статуи и вазы. Внутренний двор был усажен розами, померанцами, лимоновыми и оливковыми деревьями; огромные, из цветного стекла двери вели в зал, где по утрам подавался завтрак. Отель был небольшой, довольно уединенный, не шикарный и не огромный, но Валери, выехавшей за границу впервые за полтора года после смерти Карла, он показался одним из прекраснейших мест в мире.

Разложив вещи, она набрала номер Сальваторе Скатигеры.

– Нет, нет. Он очень болен, – ответила его дочь Розанна. В голосе не было дружелюбия. – Он отказывается говорить с кем-либо кроме меня. Даже со мной очень мало. Главным образом читает и смотрит на свой сад.

– Очень важно еще раз поговорить с ним, – сказала Валери. – Именно для этого я и прилетела в Италию.

– О чем?

– О той части его рассказа, на которую не хватило времени; осталось так много, о чем он не успел рассказать.

– Что ж, вы не узнаете этого и теперь. Вы, видимо, не понимаете. Он не разговаривает. А если говорит, то по-итальянски. Похоже, он забыл, что был американцем большую часть своей жизни.

– А вдруг он захочет поговорить со мной, мы ведь с ним подружились, – сказала Валери по-итальянски.

– О! – воскликнула Розанна. – Но все же… Нет, извините, не могу этого сделать.

– Розанна, – сказала Валери настойчиво. Она старалась найти правильные слова. Это был ее материал, и она не могла позволить себе вот так просто упустить его. – Я думаю, что ваш отец, вероятно, захочет записать и сохранить для истории рассказ о том, что сделал в своей жизни. Если нет – я не стану навязываться ему, а если он хочет? Мы должны предоставить ему этот шанс. Он так много сделал для лидеров государств, увековеченных в многочисленных фильмах и кинопленках, почему же он сам не достоин того же? Вы спросите его об этом?

Наступила тишина.

– Он всегда считал себя умнее всех тех, так называемых лидеров, – наконец произнесла Розанна.

Валери молчала; время для нажима еще не подошло.

– Я тоже буду присутствовать? – спросила Розанна. – Чтобы оградить его от неуместных вопросов, – поспешно добавила она.

Валери улыбнулась. Речь, разумеется, шла не о защите отца. Просто Розанна тоже хотела появиться на экране.

– Конечно, вы тоже будете там, – сказала она.

– Хорошо, тогда, я думаю, смогу поинтересоваться его мнением. Конечно, не знаю, что он ответит, но… в случае, если он скажет «да», могли бы вы прийти, скажем, в десять часов послезавтра утром?

– Да, было бы чудесно.

– Что делать, если он откажется позировать перед камерой?

– Передайте, что в этом случае мы отменим интервью, – твердо сказала Валери, чувствуя себя в полной безопасности, уверенная, что Розанна теперь на ее стороне. – Скажите ему, что я не могу себе представить, как сделать телеинтервью без камеры.

Розанна рассмеялась.

– Обязательно передам, ему это понравится. Тогда, послезавтра…

Валери положила трубку. Она получит свой материал. Если она права и сумеет найти скрытую сторону в жизни Скатигеры, она сделает такой шестнадцатиминутный репортаж о нем, что все попадают, и поднимется еще на одну ступеньку вверх по служебной лестнице от создателя четырехминутной вставки до полноценного репортажа программы «Взрыв».

Разумеется, Нику об этом она не сказала ни слова, когда вечером он позвонил ей из своего номера в отеле «Эксцельсиор». Валери просто сообщила ему, что договорилась о встрече, а ее операторы и режиссер прибудут на следующий день.

– Быстро, – сказал он. – Ты совершенно права. Никому другому и браться не следовало за это интервью. Обедала?

– Нет. Но уже заказала столик, если у тебя есть время.

– Я тоже заказал. Бросим монету?

– Ты говорил, что прежде никогда не бывал в Италии.

– Нет. Надеюсь, покажешь мне некоторые достопримечательности. Когда я звонил из Мюнхена, один из моих знакомых порекомендовал Сабатини.

Валери исключила из планов на вечер ресторан Энотека Пинчьори; они посетят его в другой раз.

– Очень хорошо, – сказала она, – в котором часу?

– В восемь, устроит? У тебя остается чуть меньше часа.

– Хорошо. Увидимся там. Знаешь, где это? Виа Панзини.

– Найду! Сколько времени мне потребуется, чтобы добраться туда?

– Пятнадцать минут.

– Буду ждать тебя.

Лишь повесив трубку, Валери поразилась непринужденной легкости беседы. До нее даже не дошло, что, пожалуй, это выглядит очень странно, что она строит планы относительно предстоящего ужина с Ником, первого после тринадцати лет разлуки, и представляет его в двух милях отсюда в том самом отеле, в котором она останавливалась десятки раз.

«Эксцельсиор», – думала она, лежа в длинной ванне. Она включила душ, вымыла голову. – Кто бы мог подумать в те далекие годы, что Ник однажды остановится в «Эксцельсиоре»? Или что Валери Стерлинг будет испытывать удовольствие от мысли о предстоящем обеде в его обществе? Та самая Валери, которая отослала его прочь, потому что у нее имелись другие планы на жизнь?»

На ней были шелковый костюм и туфли на низком каблуке, единственном типе каблука, который предохранял ноги от вывихов на мощеных булыжником итальянских улицах; она шла по заполненным людьми улицам к Сабатини. Ник уже ожидал в фойе. На нем был темный костюм и темно-красный галстук. Валери была немного шокирована тем, с какой педантичностью он следовал формальностям этикета. На работе он появлялся в рубашке с расстегнутым воротом, иногда в спортивных жакетах. Ей захотелось узнать, не пытается ли он от нее спрятаться за этой официальной формальностью, как, похоже, уже проделывал не раз. Но когда руки их встретились и, встретившись, задержались, ее мысли потекли в другом направлении; она подумала, как приятно, что ради нее он оделся с такой тщательностью.

Страстное желание физической близости с ним вдруг охватило ее. Все поплыло перед глазами, и она заволновалась, как бы ее чувства не отразились на ее лице, или Ник не догадался о ее состоянии по ладони, зажатой у него в руке. Отдернув руку, она с облегчением повернулась к подходившему метрдотелю, который проводил их к столику, расположенному в дальнем углу большого зала. Валери села на банкетку спиной к висячему саду, поднимавшемуся от пола до потолка вдоль всей залы ресторана, к деревьям и кустам, отгороженным стеклянной стеной. Ник сел на стул напротив.

– Здорово сделано, – одобрительно сказал он, разглядывая сад.

Она кивнула.

– Я приезжала в Италию по меньшей мере раз в году. Она проникает в кровь, и потом уже трудно не возвратиться сюда.

Ник вглядывался в ее лицо, стараясь отыскать следы сожаления.

– Должно быть, тебе не достает этого?

Она знала, что он имеет в виду не только Италию.

– Да, и, думаю, всегда будет недоставать. Все это уже начинает казаться мечтой. Я даже не знаю, насколько преувеличивала хорошее, закрывая для удобства глаза на минусы и недостатки прежней жизни, – она улыбнулась. – Мы напечатаем наши мемуары, как я печатаю телевизионные сценарии.

– И с упоением будем их перечитывать, – подхватил Ник.

Он подозвал официанта и заказал вино, предоставив Валери одной домысливать, какие места из этих мемуаров он хотел бы с упоением перечитывать спустя все эти годы.

– Я никогда не понимала, почему ты женился на Сибилле, – сказала она неожиданно даже для себя, когда он повернулся к ней.

Он медленно кивнул.

– Я в этом не сомневался.

Она получила сдачи. Она никак не ожидала, что Ник поставит ее на место.

– Или почему ты переехал в Вашингтон после стольких лет, – продолжала Валери, стараясь говорить ровно.

– Пришло время, я был готов оставить Калифорнию.

Теперь Ник расслабился; на эту тему он мог говорить охотно. Он искал свою дорогу к Валери, стараясь избегать напоминаний о прошлом. Он не собирался возвращаться к тому, что было, пока не будет готов вернуть его. А пока он не был уверен даже сейчас, сможет ли погрузиться в прошлое, прежде чем поймет, что они значат друг для друга сейчас, в настоящем.

– Я сделал то, о чем мечтал. И на какой-то период времени у меня было все, чего я хотел – или почти все – потом все это начало меняться. Я думаю, что такова природа любой мечты; она, я думаю, начинает меняться в тот самый момент, когда ты начинаешь приближаться к ней, потому что это означает, что она становится достижимой, а значит, другой.

– Целью, – прошептала Валери, – но уже больше не мечтой.

Он улыбнулся.

– Да, это ты очень хорошо сказала. А цели подразумевают существование расписания, рутинной работы, долларового обеспечения, наличие других людей с их собственными мечтами или целями…

Он наблюдал, как официант наливает вино, затем поднял бокал, подождал пока Валери поднимет свой.

– За мечты, – сказал он.

Бокалы прикоснулись.

– Ты никогда не мечтал быть владельцем телесети, – сказала Валери.

– Нет, сначала было просто любопытство. Затем в нужный момент подвернулась возможность. Я искал чего-нибудь нового.

– Ты хотел, чтобы что-то произошло, – сказала она, и они оба вспомнили, как много лет назад он критиковал ее за подобные желания.

Они помолчали. Валери немного повернулась, чтобы лучше рассмотреть раскинувшийся позади нее сад. Ей было неловко: непривычная к молчанию за столом, она не знала, как прервать его. Дело было в том, что она не могла определить их отношений. Как себя вести со своим первым возлюбленным, который теперь был ее работодателем, стал гораздо состоятельнее, достиг успехов там, где она была еще неопытным новичком… и которого теперь нашла неотразимо притягательным? «Одного, определенно, не следует делать, – подумала она, – напоминать о прошлом; а то ему может показаться, будто я цепляюсь за наш прошлый роман, прежде чем мы сами захотим заложить основание для… для чего угодно, что мы теперь можем возвести вместе».