Сибилла опустила руку на пушистые светлые волосы Лили.

– Ты помогла мне найти доброту в моем сердце.

Личико Лили лучилось от восторга.

– Правда? Но ты всегда была доброй, я это знала. Но если я помогла тебе, это так чудесно…

Сибилла постепенно отстранила Лили и поднялась.

– Через двадцать минут мы будем ужинать, так что пойди умойся.

– Да, – кивнула Лили.

Она все еще сидела на полу, глаза ее блуждали по разбросанным на кровати белым платьям, поясам, чулкам, кружевам и туфлям. Вздохнув, она тоже вскочила, подбежала к Сибилле и чуть коснулась ее щеки губами – она знала, что Сибилла терпеть не может, чтобы до нее дотрагивались, – а потом, с нежной улыбкой, вышла из комнаты.


Несколько месяцев – с памятного Нового года до нескорого октябрьского уик-энда – Сибилле не удавалось побыть с Карлом Стерлингом наедине, даже после того, как она купила поместье Кроссхэтч около Лизбурга. До смешного маленькое, всего сорок акров, оно было слишком далеко от Мидлбурга, но ей не терпелось купить хоть что-нибудь и поскорее влиться в свет Лаудон Каунти, и она рассматривала свое приобретение лишь в качестве первого шага к тому положению, которое она надеялась вскоре занять.

В августе Сибилла пригласила тех, кого она встретила на праздновании Нового года у Валери, на ужин в свой двухэтажный, с белым контуром по фасаду, особнячок, но Карл не приехал, потому что, по словам Валери, он с друзьями ловил рыбу в Канаде. Позже, в октябре, после охоты на лис в угодьях неподалеку от Парсельвиля, был устроен роскошный завтрак, и Сибилле посчастливилось разыскать Карла, сидящего за столиком на веранде в одиночестве.

– Могу я?… – начала она, стоя с тарелкой, только что доверху наполненной в буфете. – Или ты ждешь кого-нибудь?

– Ласковой улыбки, – ответил он, пододвигая ей соседний стул. – Вот что мне нужно больше всего ранним утром.

Сибилла улыбнулась.

– Ну, как прошла твоя рыбная ловля? – поинтересовалась она и сев, потянулась за стоящим в середине стола кофейником.

– Рыбная ловля?

– В Канаде.

– А… месяц назад. Очень неплохо. Щука и окунь. Ты не увлекаешься этим?

– Нет. То есть да, это зависит от того, что подразумевать под ужением и ловлей. Иногда мне попадается на крючок крупная рыбешка.

Он ошеломленно вскинул на нее глаза, потом рассмеялся.

– Помню, помню – ты же такая… искренняя. Мне это нравится. Валери тоже такая, и я не сразу привык к этому. А что за рыбешка? Для себя?

– Для моих программ. Пусть себе резвятся перед камерой, а меня это уже мало волнует. Это такая штука – перед ней не соврешь, так же как и в постели. Перед камерой стоишь совершенно голый.

Карл нервно хохотнул.

– Звучит не очень-то заманчиво.

– Так и есть. Кто-то из телевизионщиков уверял меня: чтобы классно выглядеть на экране, нужно относиться к камере, как к любовнику. Уж не знаю, что это точно значит, но мне это все же кажется чем-то постыдным.

– Вал часто интервьюирует, ты знаешь? – резко сказал Карл.

– Правда? По-прежнему? Ох, прости, я не знала, что она продолжает заниматься этим, я думала, она уже переболела… ах ты, черт, ну что у меня за язык? Карл, извини, я совершенно и не думала задеть Валери, мне она кажется просто великолепной. Всю жизнь я смотрю на нее снизу вверх.

– Разве? А вот она думает, что ты ее недолюбливаешь.

Сибилла воззрилась на него.

– Она думает, что я не…

Какая-то пара подошла к столику с доверху наполненными тарелками.

– Вы замышляете что-то недозволенное? – весело поинтересовался один из вошедших.

– Наш заговор обречен, – парировал со смехом Карл. – Давайте садитесь рядом. Мы обсуждали рыбную ловлю.

Сибилла занялась копченым фазаном и суфле из сыра, мало прислушиваясь к оживленному разговору за столом, изредка поглядывая на Карла. Раз она встретилась с ним глазами и инстинктивно отвела их прочь. Когда, наконец, парочка со словами, что они немного прогуляются перед охотой, ушла, Сибилла все еще сидела с опущенными глазами.

– Слава Богу! – обрадованно воскликнул Карл. – Скучнейшая пара во всем Лаудон Каунти. Жаль, что мы пригласили их за наш стол. Кажется, они успели тебе до смерти надоесть.

– Я просто грубиянка, – понизив голос, призналась Сибилла. – Надеюсь, я не смутила тебя? Мне хотелось, чтобы они поскорее убрались.

– Ну вот они и убрались, и я тоже ничуть не смущен. Чего бы мне смущаться? Я же не хозяин?

– Но ведь это твои друзья.

– Не мои, и даже не Валери. Они друзья хозяев, как мне кажется, хотя я и не пойму, почему.

– Почему Валери думает, что я не люблю ее?

– А тебя это так сильно занимает? Не стоило мне говорить это, глупо вышло. Вал сказала это давно, еще на Новый год, ничего особенного. Наверное, я не так понял.

– Но почему она это сказала? Это неправда, что я не люблю ее! Она прекрасно это знает! Я люблю ее, я всегда любила ее. Она всегда была мне чем-то вроде старшей сестры, я считаю ее самой чудесной… Что она наговорила тебе обо мне?

Он вздохнул.

– Что-то насчет того, что ты не могла пережить чего-то в Стэнфорде. Чего именно, она не сказала, но какая разница? Какая-то древняя история, и уж слишком по-детски ты меня расспрашиваешь обо всем этом. Да я ничему и не поверил. Говоря по правде, мне кажется, что я что-то напутал, так что извини за мою болтовню. Ну, скажи мне, что я прощен.

Светло-голубые глаза Сибиллы остановились на нем.

– Разумеется, прощен. Как я могу на тебя сердиться? Когда мы только встретились, я почувствовала что-то… наверное, то, что я скажу, глупо, но ты не смейся, – я почувствовала себя так, как будто знаю тебя давным-давно, и поверила, что ты не сделаешь мне больно, не обидишь меня…

– Господи Боже, – выпрямившись на стуле, Карл жестко взглянул на нее. – Что это значит?

– Ничего, – она откинулась на спинку стула. – Прости, так и знала, что это прозвучит глупо. Обычно я совсем не склонна к мистике, наоборот, я очень практична. Но в нашей встрече было что-то такое, что не могло меня оставить холодной и благоразумной. Мне бы следовало промолчать, но ты сказал, что тебе нравится моя искренность…

– Подожди, подожди. Мне нравится твоя искренность, очень нравится. Но что все это значит?

Она беспомощно повела рукой.

– Это значит, что трудно встретить человека, которому можно доверять. А ты так не думаешь? Вокруг так много чужих, незнакомых людей, кругом ловушки…

– Это совсем не объяснение.

– Ох… Ну, я не очень ловко управляюсь с мужчинами, я думаю, что все дело во мне самой. Я не умею рассчитывать, выгадывать, осторожничать, я просто теряю голову, потому что я хочу любить и быть любимой… – она отвернулась. – Но из этого никогда не выходит ничего хорошего, одни вред, – она вновь повернулась к нему, засмеявшись через силу. – Боже, как я устала говорить правду. Большинство женщин находит себе спутников жизни, почему же я-то никак не могу? Мне не кажется, что я прошу слишком многого, мне кажется, что я обычная женщина, но у меня как-то не выходит выбрать мужчину, созданного именно для меня. Или я ни для кого не создана? Возможно, это моя ошибка, что я не придаю большого значения тому, чтобы вычислить то, что необходимо мужчине, и дать ему это. Я просто всегда так тороплюсь найти кого-то, с кем я могла бы остаться навсегда, а на работе я тоже не могу слишком забыться, и меня постоянно подавляет мысль, что я одинока. Нет, большую-то часть времени я погружена в работу, но потом все опять внезапно всплывает, и я чувствую себя такой неудачницей… – она тронула кончиками пальцев уголки глаз. – Ах, Карл, прости меня, я вовсе не хотела испортить тебе завтрак своими исповедями, и зачем тебе слушать всякую ерунду! – она огляделась. – Все ушли! Что я наделала! Карл, в довершение всего я заставила тебя пропустить охоту… – встав, она с силой отодвинула стул. – Я здорово постаралась над тем, чтобы разрушить нашу возможную дружбу, не так ли? Как же мне стыдно… Ну почему нельзя вернуться к самому началу и начать этот разговор снова…

– Присядь, – предложил Карл, хмуря брови. – Вал говорила, что ты, похоже, была счастлива с Эндербаем.

– Так и было. Ах, я была счастлива – но только в самом начале. А потом он почти не бывал дома. Тогда я этого не знала, а у него, оказывается, была другая женщина. Думаю, что для Квентина, в его возрасте, это было необходимо, чтобы доказать свою состоятельность. Я-то любила его таким, каким он был, но он, видимо, был неудовлетворен собой, продолжая разыскивать молоденьких женщин; одна у него была точно, а может, их было больше. Я никогда не пыталась раскопать этого, но чувствовала я себя… не в своей тарелке. Я и о той-то узнала перед самой его смертью. А потом, он оставил ей большую часть своих денег, да еще проповеднику, с которым встретился во время болезни. Мне кажется, его волновали мысли о душе или что-то в этом роде.

– И он ничего тебе не оставил?

Сибилла покачала головой.

– Мне казалось, ты получила телесеть.

– А, ну конечно. Но с какими долгами! Да даже если бы не долги, это же что-то холодное и бездушное, какие-то железки, ничего личного, ничего от любви.

В голове Карла пронеслась было мысль, что что-то тут не так: почему это деньги должны показаться чем-то более теплым и личностным, чем дело, над которым они вместе работали? И все же она задела какие-то его сокровенные струнки, сказав, что чувствовала себя не в своей тарелке. Он часто чувствовал то же самое с Вал. У нее все получалось превосходно: она отлично ездила верхом, участвовала в скачках с препятствиями, устраивала вечеринки, была неподражаема в телепередачах, удачно вкладывала деньги, была восхитительной женой – ею бы каждый гордился, гордился и он. Хорошо было и то, что она никогда не хотела ни к чему относиться серьезно. Если бы она была серьезна, она, вероятно, думал Карл, давно втоптала бы его в грязь.

– Ты зря придавала этому значение, – произнес он вслух. – Наверное, твой муж просто не хотел посвящать тебя в свои проблемы, особенно когда уже был так болен. Вот уж, должно быть, поганое было для тебя время!