Несомненно, она обмолвилась. Скорее всего, в голове роились мысли о работе, и поэтому она произнесла вслух имя Ника, а не Карла.

«Нужно срочно заняться каким-нибудь делом, – подумала она. – Видимо, недостаточно утомилась, переставляя мебель…»

– Совсем как подросток, у которого только просыпаются половые инстинкты, – пробормотала она. – Нужно найти способ разрядиться.

Выскользнув из постели, Валери подошла к столу, стоявшему в углу комнаты, за которым в юности готовила уроки, писала первые любовные письма и стихи. Включив настольную лампу, Валери посмотрела на кучу одежды, которую предстояло развесить по шкафам и разложить по полкам. «На пару часов хватит», – подумала она. И не одеваясь, обнаженная, купаясь в теплом ночном воздухе, принялась за работу.

– Тут без тебя заходил один из тех следователей, – сказала Розмари, когда через несколько дней после переезда Валери возвратилась домой с работы. – Вот уж не думала, что они до сих пор будут расспрашивать тебя. Ведь после аварии прошло уже почти девять месяцев. Я им сказала, что ты будешь дома в пять тридцать.

Валери прошла на кухню поставить чайник. Через мгновение она вернулась.

– Ты так и не помыла посуду после завтрака.

Розмари просматривала журнал.

– У меня не было времени.

– У тебя его полно. Ты дома целый день.

– Мне было некогда! Собралась было ее помыть, но день как раз подошел к концу. Вымою завтра.

– То же самое ты говорила вчера и позавчера.

Розмари недовольно отшвырнула журнал.

– Мне еще нужно привыкнуть к этой мысли! Тебе следовало бы понять это! Валери, в моем возрасте трудно менять привычки. Мне шестьдесят один год, и я ни разу в жизни не мыла посуду; я никогда даже и не думала об этом.

– Ты никогда не говорила и о возрасте, пока не стала прибегать к нему как к оправданию.

Валери почувствовала горечь, прозвучавшую в собственном голосе и, разозлившись на саму себя, удалилась на кухню.

Она ужасно устала. Весь день прошел за компьютером и аппаратом с микрофишами в чтении мелкого шрифта газетных публикаций о серии нераскрытых преступлений, совершенных за последние пять лет; спина и шея гудели, глаза болели, и все ей смертельно надоело. Сначала истории захватывали, но ей пришлось читать их дюжинами во всех крупных журналах и газетах, большинство на разные лады повторяли одну и ту же информацию. После этого она свела воедино наиболее значимые факты и ввела в компьютер, долго печатая двумя пальцами, хотя и пыталась освоить машинопись по самоучителю. Эти данные могли пригодиться Лезу Брадену при подготовке программы «Взрыв». Впрочем, он мог и отказаться от этой информации, и тогда целый день работы можно будет считать потраченным впустую. Она налила чашку чая, ощущая подавленность и недовольство. Взглянув на чайник, налила еще одну для матери. Она вносила чай в комнату, когда в прихожей прозвенел звонок, и Розмари открыла дверь.

– Боб Хейс. Национальная служба безопасности транспорта, – представился следователь, здороваясь с Валери за руку. – Мы подготовили окончательный отчет, и я хотел бы лично вручить его вам, а не направлять по почте.

– Окончательный? – Валери села, переключив мысли с работы на Карла. – Удалось найти что-нибудь новое?

Хейс отрицательно покачал головой.

– Если бы. Мы обобщили имеющиеся данные, – он достал из кейса конверт и протянул ей – здесь все подытожено. Если вы хотите подробно ознакомиться…

– Да, – сказала Валери.

– Причинами катастрофы были вода, оказавшаяся в обоих топливных баках, а также то, что пилот не произвел предусмотренного инструкцией предполетного осмотра самолета. Если бы он его проверил, то вне всякого сомнения обнаружил бы воду, ее нельзя было не заметить. Однако, судя по всему, он не сделал этого. Кроме того, пилотом были допущены и другие нарушения инструкции: он подключил оба топливных бака одновременно.

Валери ждала.

– Это все?

– Да.

– В целом отчете?

– В нем много других материалов: содержание опросов, результаты проведенных анализов, экспертиз, итоги расследования. Однако суть нашего заключения такова.

– Но оно ничего не дает! Карл говорил, что невозможно, чтобы вода оказалась одновременно в обоих топливных баках; прежде такого никогда не случалось.

– Мы понимаем, что он так говорил. Действительно, не часто вода появляется в обоих баках, но факт се наличия там установлен, не исключено, что она появилась в результате конденсации.

– Карл считал, что воду налили умышленно. Я говорила о его подозрениях полиции и вашему следователю.

– В отчете это заявление отражено. Однако мы не можем выдвинуть подобные обвинения без доказательств. А их-то у нас нет. Единственное, что нам известно, это то, что в топливных баках была вода и что пилот перед вылетом не произвел предполетного осмотра самолета.

Валери встала и спокойно посмотрела на него.

– Именно так и сформулировано в отчете?

Он кивнул.

– Что вина целиком лежит на Карле и никто другой не причастен к катастрофе?

– На основании имеющихся материалов это единственный вывод, к которому мы смогли прийти.

– Но он говорил о какой-то женщине. Он полагал, что она могла… сделать что-то.

– В отчете мы отразили и это обстоятельство. Но, как известно, в английском языке самолет обозначают местоимением женского рода. Механики в аэропорту Лэйк Плейсида никакой женщины не видели, как и работники аэропорта. Подобные предположения,…знаете… были высказаны, когда вы, вероятно, пребывали в состоянии шока и нечетко расслышали. Ваш муж признал, что потерял самоконтроль. За это он принес вам свои извинения. Другие пассажиры самолета также отмечали, что он был вне себя. Вы тоже признали это обстоятельство.

– Я сказала, что он находился в состоянии лихорадочного возбуждения. Надеюсь, в отчете не искажены мои слова.

– Не думаю. Мне жаль, миссис Стерлинг. Мы хотели бы ответить на все ваши вопросы, но, к сожалению, не всегда есть такая возможность.

– Мне тоже очень жаль, – сдавленно проговорила Валери, не сходя с места до тех пор, пока следователь не покинул дом.

Розмари посмотрела на дочь и молча ушла на кухню. Через мгновение Валери услышала звук льющейся воды и стук тарелок. «Интересно, сколько она их переколет?» – машинально подумала Валери.

Она посмотрела на отчет, зажатый в руке. «Теперь я знаю ничуть не больше, чем девять месяцев назад. Я-то надеялась, что эти следователи во всем разберутся, а они взвалили всю вину на Карла. Так, конечно, проще: он-то мертв.

Почему и мне не поступить также? Он обчистил меня; с какой стати я должна защищать его?

Только лишь потому, что поверила, будто кто-то умышленно повредил самолет? А вдруг это правда? Если существует хоть малейшая вероятность, что это так, то тогда этот человек убил Карла, почти убил остальных. Я хочу выяснить, кто он. Это не праздное любопытство, но жажда справедливости».

Валери еще раз посмотрела на отчет. Что может сделать она там, где бессильным оказался целый отряд государственных сыщиков? Она не знала, как быть. Если в деле замешана женщина, она желает знать, кто она. Раньше, в силу ряда обстоятельств, ей не хотелось заниматься этим делом: могли возникнуть неприятные осложнения. Но теперь она должна знать. В том, что у Карла был роман, она почти уверена. Почему не допустить, что он обвинял именно эту женщину? Кроме того – деньги. До сих пор их никто не обнаружил; где они? Быть может, не там искали? Потом, эти темные типы, с которыми Сибилла видела Карла в Нью-Йорке; может быть, они знают что-нибудь о деньгах, а может, имеют непосредственное отношение к авиакатастрофе. «Нужно поговорить с Сибиллой, – подумала она. – Думаю, мне удастся. Теперь, когда я больше не работаю у нее, мы можем быть взаимно вежливыми, если не затягивать встречу».

– Валери! – позвала Розмари. – Куда подевался кувшинчик для сливок?

– Сейчас покажу, – сказала Валери.

Внезапно она переполнилась энергией. Предстояло так много сделать. Как только получится взять отпуск или спланировать выходные дни, выкроив время для себя, она займется собственным расследованием. Больше она не станет полагаться на других; она займется сама. И на этот раз она получит ответы на свои вопросы и не остановится до тех пор, пока не доведет дело до конца.

ГЛАВА 22

Сибилла стояла у боковой двери Храма Радости, наблюдая, как поток прихожан заполнял теплый, залитый светом храм, вливаясь в него из сумрачного ноябрьского дня и моросящего дождя. Музыка органа смешивалась с шумом голосов сотен людей. Сибилла взглянула на часы, отмечая с точностью до минуты действия Лили, находившейся в небольшом помещении позади алтаря. Она стояла неподвижно, пока ассистентка помогала ей просунуть голову и застегнуть на спине белое шелковое, с кружевами платье, доходившее до щиколоток. Платье было куплено с помощью личного специалиста по покупкам Сибиллы в магазине Сакса на 5-й Авеню. Лили нагнулась, надела белые, без каблуков, туфли; присела перед зеркалом, чтобы специалист по макияжу, нанятый Сибиллой, повязав ей на грудь огромный, похожий на детский, фартук, привел в порядок ее лицо. Сначала Лили считала эту процедуру излишней. Однако увидев, какой болезненно-бледной выглядит на экране телевизора без косметики, безоговорочно согласилась гримироваться. Помощница расчесывала ей волосы, пока они не заструились по плечам подобно шелковой вуали, отражающей свет телевизионных софитов. Тем временем Лили перечитывала записи утренней службы, повторяя фразы, чтобы удостовериться, что они звучат, как того хотела и как учила Сибилла. За одну минуту до десяти часов она покинет это помещение, пройдет по коридору через массивную дверь, расположенную сбоку от алтаря, и подождет там, пока людей в Храме не пригласят садиться. Съемка началась пять минут назад. Затем запись программы «Час Милосердия» будет транслироваться на всю страну.