И вот вы начинаете думать, что вы не сумеете справиться с этим. Вы считаете, что этим должны заниматься специалисты. Вам кажется, что у них больше времени и возможностей, чтобы оглядеться вокруг, чтобы осознать все происходящее. Вам кажется, что они знают больше вашего. А потом вы позволяете им и устраивать мир по их мерке, думая, что у вас все равно ничего не выйдет с этим. Вы просто живете в мире, вот и все.

Но это неправда! Вы ничуть не хуже, чем они! Господь создал вас такими же совершенными, такими же достойными, как и все прочие люди, живущие на земле. Послушайте меня! Я знаю вас! Я встречалась с вами и беседовала у ваших очагов, я качала на руках ваших детей, я ела из ваших рук. Вы сильнее и добрее, в вас так много того, что стоит любить, в вас так много мудрости и чистоты, что вы можете выполнить любую работу, занять любое, самое достойное место в мире! Но сами вы не знаете об этом.

Вы боитесь узнать это.

Но почему вы боитесь? Что отвлекает вас от самопознания, от того, чтобы заглянуть внутрь себя и раскрыть, и вытащить на свет ваше второе «я», которое спрятано, но которое есть в каждом, и я знаю это, потому что я видела это?

Вы боитесь неизвестности. Вы боитесь, что то, что вы обнаружите, переменит всю вашу жизнь, и вам кажется безопаснее жить так, как вы привыкли. Или вы боитесь, что второе «я» внутри вас вовсе не мудрое, а суетное, быть может, даже греховное. Вы не верите в самих себя, в свое «я», которое вы пока не раскрыли в себе.

Лили протянула руки в сторону прихожан, сидевших в глубоком молчании, затаив дыхание и ожидая чего-то важного.

– Поверьте в себя! Поверьте в скрытую в вас мудрость и доброту, которую Бог вложил в вас – в свои создания! А если вы не верите себе, если вы не верите в себя, поверьте мне! Поверьте в меня! Я знаю, на что вы способны! Я знаю, что лежит в вас и что вы можете раскрыть – самопознание, мудрость, радость, любовь! Я знаю, что нет ничего, что вы не могли бы совершить или понять, или чем не могли бы поделиться с другим! Поверьте мне, поверьте в меня, помогите мне помочь вам!

Среди собравшихся вскочил какой-то молодой человек и бросился в проход с возгласом:

– Преподобная Лили!

Он пал на колени прямо в проходе и с рыданиями продолжал:

– Преподобная Лили, я верю тебе, я верю в тебя, я люблю тебя!

Он распростерся ниц у подножия мраморных ступеней, протягивая к Лили руки, а она протягивала свои к нему и тысяче других страждущих.

В студии Фейрфакса режиссер сосредоточенно переключал камеры, и на экранах запрыгали изображения Лили, протягивающей руки, улыбающейся, со слезами па глазах; молодого человека, бросившегося к ней, с лицом, залитым слезами; других людей, встававших со своих скамей, тянущих к проповеднице руки и падающих на колени у мраморной кафедры. Некоторые плакали, другие возбужденно кричали, иные были в экстазе.

– Я хочу помочь! – закричала пожилая женщина, занося ногу на мраморную ступеньку. Однако к ней тотчас приблизились два симпатичных гладко выбритых и одетых во все черное человека и вежливо, но твердо подхватили ее под руки, подталкивая к остальным.

– Ох, простите! – вскрикнула женщина. – Я совсем не то хотела сделать… – она раскрыла сумочку. – Я хотела дать денег преподобной Лили, чтобы помочь ей закончить храм и навещать людей, и творить добро! Ведь я хорошо придумала, преподобная Лили, правда ведь? Только не говори «нет»! Я хочу помочь!

Лили залилась краской – этой части проповеди она боялась и терпеть ее не могла.

– Благослови вас Господь, – сказала Лили, и ее голос печально разнесся под сводами церкви. Она повела рукой в сторону резной колонны примерно в три фута высотой и открытой сверху. – Пожалуйста, кто хочет помочь… – прошептала она.

– Благодарю тебя! – вскричала женщина. – Да благослови тебя Бог! – и она высыпала свои деньги в колонну.

За ней двинулись остальные.

Лили повернулась и продолжала говорить прямо в одну из камер, ее голос был выше, чем обычно, и немного неестественным.

– Как хорошо помогать, это первый шаг для самораскрытия. Но хорошо и принимать. Я не могу отказать вам в поддержке, ни самому юному, кто захочет помочь, ни старцу; не могу отказаться ни от маленького пожертвования, ни от огромного. Каждый дар драгоценен, это как ваша протянутая рука, рука друга, рука возлюбленного. И неважно, много вы пожертвовали или мало, вы дали столько, скольким смогли поделиться, и не надо отнимать последнего у ваших семей. Все, что вы жертвуете, доходит до моего сердца и помогает мне нести вам радость понимания того, чего вы желаете, о чем молитесь и мечтаете, и любите… как я люблю вас. Доброй ночи, мои возлюбленные друзья. Примите от меня благословение, Господне благословение, до того дня, когда мы снова увидимся и обнимем друг друга.

Зазвучал орган, и Лили запела. У нее был тоненький, слабый голосок, но за ней вырос и запел вместе с нею целый хор. Камера отъехала назад, чтобы показать ее перед толпой у подножия мраморных ступеней. Весь алтарь был пышно разубран цветами, а от блеска огней, казалось, золото льется из-под купола Храма Радости. Другая камера давала панорамные съемки толпы, поднявшейся со скамей и подпевавшей хору. Так, с пением люди покидали церковь.

На экране возник адрес, и мелодичный мужской голос несколько раз зачитал его, сообщая, куда следует присылать деньги или писать преподобной Лили Грейс, рассказывать или спрашивать ее о чем им будет угодно. Затем появился коротенький список городов, и голос диктора громко прочел его вслух, сообщая, где преподобная Лили Грейс появится в следующие дни недели, а тем, кому хотелось видеть ее у себя, следовало написать по тому же адресу. В каждом городе из массы желающих должен был быть избран тот, кого преподобная Лили могла бы навестить дома; его должны были оповестить за день до ее приезда.

Лили прошла в алтарь и скрылась за неприметной дверцей, где ее поджидала Сибилла. Почувствовав ее руку на своем плече, Лили в изнеможении пробормотала:

– Я так устала.

– Какое вдохновение! – похвалила ее Сибилла. – Но имя Бога тебе следовало упоминать почаще. А все остальное было лучше, чем когда-либо.

– Ты видела их? – спросила Лили, вскинув голову и глядя на Сибиллу сияющими глазами. – Они были счастливы! Они любили меня! Им понравилось то, что я говорила им, Сибилла, я была нужна им!

– Ну, разумеется, так и должно было быть, – ласково и чуть снисходительно отвечала Сибилла. – Без тебя их жизни были так несчастны. Но миллионы других, Лили, ждут тебя. Теперь тебе нельзя останавливаться. Подожди, вот мы еще построим Грейсвилль. Все наши мечты о городе исполнятся, я тебе обещаю.

Лили кивнула.

– Я тебе верю. Только мне жаль, что я не могу…

– Нет, ты все можешь. Но тебе нужно научиться делать это более сильным голосом. Без денег нам город не построить, без денег мы не сможем сотворить добро. Ты же знаешь это.

– Да. Спасибо тебе, Сибилла. Я не очень-то практична, и если бы не ты, все, что я смогла бы, это помогать некоторым людям время от времени. Я сделаю все, что ты скажешь. И я постараюсь никогда не жаловаться.

Они вышли из церкви через задний вход и сели в лимузин Сибиллы. Сибилла обвила рукою Лили и позволила ей преклонить голову себе на плечо, пока она сама глотнула мартини. Шофер взял курс на Вашингтон.

Как просто… Было ли что-нибудь столь просто? Си-Гилла рассеянно провожала глазами городки и конные фермы, которые они проезжали. Только сегодня днем она получила от бухгалтера отчет о том, сколько принесла Лили за три квартала. Если дело так пойдет и в четвертом квартале будет лучше – ну, пусть даже так же, – тогда сумма годового дохода будет как раз двадцать пять миллионов долларов. «Достаточно, чтобы сделать много добра тем, кто особенно этого заслуживает», – думала Сибилла. В темноте она крепче сжала плечи Лили.

– Сокровище мое, – сказала она, и Лили сонно прижалась к ней с любовью и нежностью.


Вторники и большинство пятниц принадлежали Карлу. Он арендовал коттедж для гостей в поместье своего друга, там они с Сибиллой и встречались – с полудня до глубокой ночи.

Как-то раз они летали на его самолете в поместье Стерлингов в Адирондаке, где провели весь уик-энд, но они могли это делать только тогда, когда Карл и Валери не отправлялись в горы.

Таким образом ему удавалось жить двумя отдельными жизнями.

Валери думала, что он пропадает в Нью-Йорке по вторникам и пятницам, а иногда и на уик-энды, встречаясь либо с друзьями, либо с коллегами и клиентами, чьими ценными бумагами он занимался.

На самом деле Карл перестал заниматься делами большинства своих клиентов, манипулируя лишь деньгами Валери, ее матери и своими собственными. Ему хотелось делить свое время между лошадьми и встречами с Сибиллой. Она стала его навязчивой идеей, но поделать с этим он ничего не мог, да и мало задумывался над этим. Когда они расставались, его так сильно мучило желание увидеть ее снова, что он едва ли не заболевал. У него сердце падало при мысли о ее беспомощности, так удивительно контрастировавшей с ее деловым напором, о ее нежнейшем преклонении перед ним, которое делало еще пленительнее язвительные колкости, которые она рассыпала о людях в телевизионном бизнесе, о ее неукротимом темпераменте, который возрос за те месяцы, в которые она смогла не раз убедиться в том, что он не обидит ее.

Валери была сногсшибательно хороша, она была превосходной хозяйкой, великолепной женой. Он любил ее так, как ни одну женщину, по крайней мере, так ему казалось, а о себе он знал, что он жуткий эгоист и что ему трудно по-настоящему заботиться о ком-то – женщины твердили ему это всю его жизнь. Но страсть к Сибилле поглотила его.

Все шло так славно, что Сибилла не сомневалась в своем могуществе. Но однажды, во вторник в последнюю неделю сентября, на одиннадцатом месяце их романа, она не обнаружила его в домике для гостей, мало того, он даже не позвонил ей за весь этот день. Не было от него звонка и в пятницу, и, отправившись в их домик, она кипела негодованием, чувствуя в то же время подступивший страх. Увидев его машину, припаркованную на обычном месте, за углом коттеджа, она почувствовала такое облегчение, что почти вбежала в дом.