Олдфилд сидел, как парализованный. Уставившись на тарелку с рыбным салатом, он как будто оцепенел от того, что узнал, и от сознания того, что он, требовавший от Бурегарда имя человека, выболтавшего нежелательные сведения, теперь знал его: это был он сам. Затем его охватило возбуждение, ведь для него открылась и другая тайна: Сибилла Морган с самого начала знала, что искажает факты, и, кроме того, ему теперь стало понятно, что именно она тайно проникла в его офис и украла рисунки. Но самое важное заключалось в том, что у него имелся свидетель, способный дать показания в суде.

Через неделю Сибиллу Морган вызвали на дисциплинарную комиссию для слушания дела о краже документов из офиса Лоренса Олдфилда.

Сидя на постели в своей маленькой комнатке, читая и перечитывая заново извещение, она ждала звонка от Бурегарда, который скажет ей о том, что он защитит ее, обеспечит адвокатом, даст показания, что она действовала с его разрешения, в общем – сделает для нее все необходимое. Но время шло, а телефон молчал. «Все сделала по собственной инициативе, – подумала она с горечью. – Всегда одно и то же. Никому до меня нет дела. Никто не протянет руку помощи. Ну и пошли они все в… У них нет никакого права допрашивать меня. Им просто хочется напугать меня, найти козла отпущения. Но я не доставлю им этого удовольствия. Пусть это слушание пройдет без меня. Пусть сами играют в эти дурацкие игры. А мне они не нужны. Мне никто не нужен».

Заседание дисциплинарной комиссии проводилось без Сибиллы. Комиссия сделала заключение о том, что отказ Сибиллы явиться на заседание означает ее неуважение к комиссии, равно как и к университетским властям.

Из этого следует, что она не может оставаться членом университетского сообщества. По этой причине было рекомендовано исключить Сибиллу Морган из Университета.

Через два дня Сибиллу известили об исключении. Руководство студии, узнав об этом, тоже уволило ее из телекомпании КНИКС-TV «за попрание доверия зрителей и искажение фактов в подготовленной и выпущенной ею программе последних новостей».

ГЛАВА 6

Сибилла рассказывала, накладывая на тарелку Ника порцию цыпленка по-домашнему:

– Все изменилось в одночасье, просто разлетелось вдребезги. Закончились мои встречи с одним приятелем со студии, мои занятия в колледже и моя работа…

Быстро вскинув на него взгляд, она слегка улыбнулась и попробовала расхрабриться:

– Но я тут же нашла себе другого молодого человека. Он, правда, простой служащий в магазине, но благодаря ему я смогу платить за аренду и сохранить квартиру. Надеюсь, все будет хорошо. Как цыпленок? Я даже не поинтересовалась, любишь ли ты дичь или предпочитаешь что-либо другое?

– Мне нравится цыпленок, и вообще все замечательно, – ответил Ник.

Внимательно наблюдая за Сибиллой, он с сочувствием отметил ее нервозность. Одетая в сарафан, с гладко зачесанными и перехваченными ленточкой волосами, она выглядела совсем юной, беззащитной и неуверенной в себе, намного прелестнее, чем в первый раз.

– Действительно, здорово. Ты прекрасно готовишь.

– Мне нравится стряпать. Но когда этим занимаешься для себя одной, то чувствуешь себя еще более одинокой. Другое дело, если делаешь это для кого-то.

– Как и многое другое, – тихо согласился Ник, поднимая бокал: – За прекрасную хозяйку!

Зардевшись, она смущенно ответила:

– Всего один обед, и уже такие выводы…

– Плюс то изумительное печенье, коробку с которым ты рассыпала на прошлой неделе рядом с инженерным факультетом, – улыбнулся он. – Оно было обсыпано такой вкусной крошкой. Так что нам чертовски повезло.

– Повезло в чем? Что я рассыпала печенье? – удивилась она.

– В том, что благодаря этому мы встретились. В эту часть кампуса редко захаживают люди неинженерной специальности.

– Да, чертовски удачная встреча, – кивнула Сибилла, соглашаясь с ним.

– Особенно учитывая тот факт, что тебе пришлось на несколько недель раньше покинуть Стэнфорд, – снова наполняя бокалы вином, он, помедлив, спросил: – Ты меня искала?

Не решаясь ответить сразу, она загадочно улыбнулась:

– Надо же, какой ты догадливый! А я была уверена, что ты не заметишь моей хитрой уловки.

– К чему такие сложности? – удивился он. – Если у тебя было желание меня увидеть, почему не позвонить и не сказать мне об этом?

– Я не посмела этого сделать, – отрицательно покачивая головой, ответила она.

Не дождавшись дальнейших объяснений, он переспросил:

– Почему же?

– Потому что ты мог отказаться, объяснив свой отказ нежеланием видеться, или, чтобы обойтись поделикатнее, прикинуться слишком занятым, мог даже согласиться встретиться, только не из искренних соображений, а так, из-за сочувствия.

– А может быть, наоборот, я был бы очень заинтригован и польщен твоим звонком. Ты что, всегда придумываешь сценарии, которые так неправдоподобно звучат?

Снова покраснев, она ответила:

– Если у меня так получается, то это далеко не оттого, что я этого хочу.

– Извини, – ответил он. – Я не думал тебя обидеть. Надеюсь, что в скором времени увижу тебя достаточно уверенной в своих силах для того, чтобы…

Он не закончил начатую фразу, подумав о том, что будет не очень учтиво говорить с ней в таком духе сейчас.

– А я-то думал, – легко продолжил он, – что современные женщины лишены всяческих предрассудков. Или уж, на худой конец, они понимают, что и у мужчин бывают разные неприятности и им также хочется с кем-нибудь разделить свою печаль. И что если в жизни все устроено по-другому, то это надо изменить. Как бы там ни было, я за честное решение всех проблем.

– Я тоже за честные отношения. В следующий раз непременно сделаю тебе сюрприз, пригласив на очередной обед, – сияя от радости, быстро выпалила Сибилла.

– А может быть, я тебя опережу с приглашением, – ответил он, наблюдая, как она, взяв с кухни миску с салатом, поставила ее на стол.

Квартира Сибиллы была настолько крошечная, что до любого предмета можно было дотянуться рукой. Сидя за маленьким, круглым столом, рядом с простынью, скрывающей кровать и туалетный столик, Ник отметил про себя, что Сибилла не очень-то стремилась благоустроить свою меблированную мансарду: комната была чисто убрана, но имела весьма спартанский вид из-за голых стен, кое-где оклеенных афишами, незастланного коврами пола и жалюзи вместо штор на окнах. Посреди более чем скромно обставленной комнаты возвышался большой телевизор. Квартира Сибиллы сильно напоминала ему то холостяцкое жилище, которое стало временным пристанищем для него и двух его товарищей по квартире.

– Расскажи мне о своей семье, – попросил он.

– Пожалуйста, – откинувшись на спинку стула и подергивая плечами, ответила Сибилла. – История моя не будет длинной. Мой отец умер до того, как я появилась на свет. Он был летчиком-испытателем в ВВС США и разбился при аварии. Утром, в день своей гибели, он послал моей маме восемнадцать роз, потому что у нее был день рождения. Больше она его никогда не видела.

Они повенчались, когда матери шел семнадцатый год, в маленькой деревенской церквушке на окраине Вирджинии, когда она сбежала с ним из родного дома, ослушавшись своих родителей, мечтавших выдать ее замуж за другого человека. Будучи в разладе со своим семейством, моя мать даже не сообщила им о его смерти, а потом долго молчала, делая вид, что ее тоже нет в живых. Поэтому, когда я родилась, мы жили с мамой вдвоем, без всяких родственников. Из-за каких-то проблем мы не получали за погибшего отца ни копейки пособия.

Ник не переставал удивляться полету ее фантазии: Сибилла, конечно, сумела сочинить складную сказку, но поверить в нее мог только зеленый несмышленыш. Понимая, что она и сама где-то верит в достоверность этой небылицы, он в то же время знал, что это совсем не важно. Если ей так больно рассказывать правду о своей семье, то пусть лучше она даст волю своей фантазии. «Нам всем иногда, не хватает какой-нибудь доброй сказки, которая помогла бы расстаться с грустными воспоминаниями», – подумал Ник.

– И чем же занялась мать после твоего рождения? – спросил он осторожно.

– Она стала модельером. Живя в Балтиморе и не желая работать в офисе, так как меня не с кем было оставить дома, работала модельером сначала в Балтиморе, а затем на более богатом Восточном побережье. Один из ее клиентов помог мне получить ссуду, что дало мне возможность обучаться в Стэнфорде.

Ник вспомнил о Валери, которая рассказывала о том, что мать Сибиллы была простой швеей и что деньги на обучение Сибиллы дал взаймы отец Валери. Но Сибилла, так же как и Ник, не хотела упоминать имени Валери. «Так будет лучше, – подумал он, стараясь побороть щемящее чувство тоски, болью отдававшееся в его сердце каждый раз при воспоминании о ней. – Не трави себе душу, не думай больше о ней, тем более что для этого нет никаких причин».

– А почему ты выбрала именно Стэнфорд? Там ведь не очень сильная школа телемастерства.

– Но, работая на телестудии, я многое постигаю. Все обучают меня, даже понимая, что я могу составить им конкуренцию. Но иначе они не могут, так велико искушение повыпендриваться и показать, какие они опытные в своем деле мастера.

Ник улыбнулся, хотя и был слегка шокирован колкостью ее слов.

– Но почему же все-таки Стэнфорд? – повторил он свой вопрос.

– Какой-то особой причины для этого не было. Просто много слышала о Стэнфорде и репутация посолиднее.

Но он знал, что выбор Сибиллой Стэнфорда не случаен. От Валери он также узнал, что Сибилла выбрала Стэнфорд только потому, что в нем училась Валери.

– Почему же ты покинула колледж, даже не закончив курса?

Взглянув на свои руки, Сибилла произнесла:

– Я не покинула колледж, меня просто исключили.

– Тебя просто… что?

Опустив глаза, она начала объяснять:

– В одной из передач последних новостей на КНИКС-TV прозвучал подготовленный мною недостоверный материал об Университете. Я думала, что та история является правдивой, иначе я ни за что и никогда бы не выпустила ее в эфир. Но это была, похоже, чья-то неумная шутка, о которой я ничего не знала.