Топнув ногой, Сара воскликнула возмущенно:

— Я не намерена выслушивать подобные дерзости! Никто и никогда со мной так не говорил!

— Могу в это поверить. Вы во всех отношениях — по моим личным наблюдениям — изнеженны и испорчены и были такой всегда. Вы живете в мире, защищенном от всего, что может доставить вам малейшее огорчение.

— По-вашему, это моя вина? Можно ли обвинять меня в том, как ко мне относятся другие люди?

Данси вскинул брови:

— Вот видите? Вы уже распекаете меня и защищаете себя. Думаете ли вы о чем-нибудь другом, кроме того, какое платье надеть, какие драгоценности выбрать и как повеселее провести время между прогулкой и сном?

— А какие еще мысли у меня должны быть? Так живут все девушки моего круга. И что в этом такого?

— Я не осуждаю вас, Сара. Я просто говорю правду. Вы спросили меня, похожи ли вы на свою мать. Я ответил, что не совсем. Может быть, для вас это и к лучшему. Ее было слишком легко ранить — она страдала и от собственных бед, и от бед других людей. Вы же, осмелюсь предположить, когда что-то вам не по нраву, просто покупаете очередную безделушку, шьете новое платье, и мир снова хорош и прекрасен.

Дрожащим голосом Сара попыталась ответить ему.

— Мой отец правильно сделал, что выгнал вас из нашего дома. Если бы он слышал, как вы разговариваете со мной…

— Он бы отстегал меня кнутом? И какая вам от этого выгода? Правда есть правда, Сара, хотите вы ее признать или нет. Но боюсь, вы никогда не захотите.

И прежде чем до нее дошел смысл сказанного, он стремительно поклонился ей и, повернувшись спиной, зашагал прочь. Сара слышала, как стучат по булыжникам его высокие каблуки — шаг был быстрым и целеустремленным. Она стояла, вцепившись обеими руками в кнут, и, пока шаги не затихли вдали, сердце ее колотилось. Она никогда в жизни не была так зла. Где-то глубоко в сердце она чувствовала знакомый страх перед Криспином Данси. Она не могла выразить это словами. Но он был сродни мрачному предчувствию, которое она испытала прошлым вечером, абсурдному, но совершенно реальному страху, что этот человек каким-то необъяснимым образом угрожает ее счастью. Солнце тем временем скрылось за высокой изгородью. Сара вздрогнула — и не только от холода.


Леди Бретертон, которая никогда не поднималась с постели раньше полудня, каждое утро принимала визитеров, возлежа на огромной, украшенной балдахином кровати. Горничным требовалось два часа, чтобы завершить ее туалет, и результат, как убедилась Сара, своей красочностью мог сравниться с калейдоскопом. Лицо пожилой леди, обрамленное тщательно завитыми локонами, покрывала белая пудра, а щеки горели чахоточным румянцем. Гигантское одеяние было сплошь украшено кружевными оборками и шелковыми бантами. Пальцы, изуродованные артритом, унизаны тяжелыми кольцами. Спаниель породы кинг-чарльз с завязанными на ушах шелковыми бантиками лежал рядом с ней. В изножии кровати сидел, скрестив ноги, маленький чернокожий мальчик. Его красно-золотая куртка была богато украшена, а в зеленом тюрбане сверкали драгоценные камни.

Энтони открыто признавал, что его мать эксцентрична, но Сара видела, что он ее побаивается. Она поверила его утверждению, что леди Бретертон никогда не проявляла к нему особой нежности. Маленькие черные глазки выражали лишь осуждение и злобу.

Леди Бретертон самым критическим образом осмотрела Сару сквозь монокль, пока та делала реверанс. Сара не имела никакого представления о том, чем вызвано это бесцеремонное приглашение со стороны будущей свекрови. Она обнаружила, что в этот час в этом доме она оказалась единственной гостьей. Ну а Энтони, как она узнала у дворецкого, не было дома.

— Мне не нравится синий, — сварливо бросила леди Бретертон, — слишком вялый цвет. И мне сообщили, что вы обзавелись новым черным костюмом для верховой езды. В самом деле, черным? Такие вещи подходят только для наряда вдовы.

Она допила горячий шоколад и протянула чашку спаниелю, чтобы он ее вылизал, а затем швырнула чернокожему мальчику, захлопав в ладоши, когда он поймал ее.

— Умница. Что за умница, мой маленький попугайчик. — И, повернувшись к Саре, бросила: — А что за постыдную демонстрацию плохого воспитания устроил мистер Данси у вас на балу? Препираться с вашим отцом, встревожить всех до единого гостей, и все из-за какого-то беглого раба… Какой позор!

Как бы ни была Сара зла на Криспина, она все же не могла согласиться с этой мстительной старой женщиной.

— Мистер Данси принес мне извинения, сударыня, — твердо сказала она. — Я думаю, в тот момент он не мог поступить по-другому.

Леди Бретертон удивленно уставилась на нее:

— Будь моя воля, я бы отправляла на виселицу в Тайберне всякого мужчину или женщину, которые объявляют себя аболиционистами.

— Я не совсем понимаю вас, сударыня. Какой вред они могут причинить?

— Какой вред! Вы только взгляните на моего Бижу! Разве его плохо кормят, разве его не балуют? Что за преступление я совершаю, когда держу его здесь в роскоши, вместо того чтобы позволить ему бегать голым и голодать в джунглях Африки, среди врагов и диких зверей? Скажи мне, Бижу, ты ведь не хочешь вернуться обратно в Африку, ведь нет?

Мальчик отчаянно замотал головой:

— Нет, ваш милость. Англия есть хороший место. Моя здесь хорошо. Не посылать меня назад, пожалуйста.

Леди бросила ему конфету, которую мальчишка ловко поймал губами, вращая блестящими черными глазами и преданно глядя на хозяйку. Леди разразилась кудахтающим смехом.

— Ну конечно, я не отошлю тебя назад, мой маленький попугайчик. Ты слишком хорошо меня развлекаешь. Что ты на это скажешь?

Мальчик заерзал по кровати и наклонился, чтобы поцеловать ее пальцы. Драгоценные камни на его тюрбане отразили сияние хозяйкиных колец. Он улыбнулся ей, и зубы влажно сверкнули в широко растянутых губах.

— Вот видите? — сказала Саре леди Бретертон. — Можете описать эту сцену мистеру Данси в следующий раз, как его увидите.

Сара не имела никакого представления о том, что может быть во всем этом интересного для Криспина, но ей не хотелось поддерживать разговор на тему, которую она и без того считала неловкой.

Леди Бретертон несколько минут хранила молчание, трепля мальчика за щеку. Потом отрывисто бросила Саре:

— Я ожидаю ответа на свой вопрос.

— Вы о чем-то спрашивали меня, сударыня? — встревожилась Сара.

Старая леди в раздражении оттолкнула раба в изножие кровати.

— Ну конечно, я спрашивала. Неужели вы внезапно оглохли? Я повторю свой вопрос. Просил ли Бретертон у вас недавно денег?

Застигнутая врасплох, Сара задержала дыхание. Маленькие глазки сверкали.

— Я вижу, что просил, в противном случае вы стали бы это отрицать немедленно. Какова сумма?

— Простите меня, сударыня, я не думаю…

— Меня не интересует, что вы думаете, мисс. Я повторяю: какова сумма? Пятьсот гиней?

Сара неохотно ответила:

— Что ж… да. То есть пятьсот фунтов.

— Нет сомнений в том, что оставшиеся двадцать пять он сумел раздобыть сам. Вы дадите ему денег?

— Да. Я попросила моего отца.

— Какую же причину вы привели ему, а? Пятьсот фунтов не такая сумма, которую можно получить на булавки.

— ПапА очень щедр. Он дал мне чек безо всяких вопросов.

— В таком случае он еще больший дурак, чем я полагала раньше. А вы еще тупее, чем я думала.

— В этом нет ничего глупого, сударыня, — запротестовала Сара. — Это просто ссуда, чтобы покрыть долг по проигрышу. Энтони объяснил, что подобные затруднения могут случиться у всякого джентльмена.

— И вы ему поверили? — Смех леди Бретертон был презрительным. — Неужто ни одна из этих хныкающих мисс, которых вы называете своими подругами и которые срывают свои чепцы перед Бретертоном так же бесстыдно, как это делаете вы, не отказала себе в удовольствии поставить вас в известность, что леди Марию Стернер видели вчера катающейся с моим сыном верхом на превосходной черной кобыле?

Озадаченная, Сара спросила:

— Зачем бы им ставить меня в известность? Я вовсе не предполагаю, что Энтони станет проводить со мной каждую минуту и покинет своих друзей.

— Своих друзей! — Пожилая леди отшвырнула покрывало, так что спаниель свалился и, визжа, покатился кубарем по полу.

Мальчик тут же поднял пса, и его хозяйка целых пять минут суетилась над ним и осыпала его поцелуями, а Сара тем временем ждала, сдерживая нетерпение. Наконец леди Бретертон обратила на нее внимание.

— Поскольку вы со свойственным вам упрямством не желаете или не способны понять самую что ни на есть простую ситуацию, я вам ее разъясню. Мария Стернер — последняя любовница моего сына, а кобыла — та самая, которую сэр Чарльз Тэллбой продал по цене в пятьсот гиней. Я выразилась достаточно ясно?

Кровь отлила от лица Сары. Она чувствовала себя так, словно ей дали пощечину, которая лишила ее дара речи и возможности мыслить. Наконец она прошептала:

— Я этому не верю.

Леди Бретертон пожала плечами:

— Как вам будет угодно. Но верите ли вы этому или нет, не имеет значения. Потому что это правда.

И безжалостный голос в голове Сары повторил: «Правда есть правда, Сара, хотите ли вы взглянуть ей в глаза или нет». Голос Криспина Данси, тот самый, который она хотела забыть.

— Но он обещал, — в отчаянии возразила она. — Энтони клялся, что со всем этим кончено, что он не хочет никого, кроме меня.

— Фу! В том, что касается мужчин, вы невинны, словно грудной младенец. Я говорила Бретертону, что ему следует найти какую-нибудь богатую вдову, желающую обменять свои деньги на его титул, а не втягивать в это дело неопытную девушку, которая потеряет голову от его улыбки и наскучит ему через неделю.

— Я ему не наскучила. Энтони выбрал меня за те самые качества, которые вы высмеиваете.